Страница 91 из 150
— Двигатель в порядке, — сказал Спичкин, приоткрыв покореженный капот и изучая в кои-то веки помытые внутренности машины. — Составите калькуляцию на «жестянку» и «малярку», я тут вчерне вам прикинул, не шибко дорого, а точнее вам страховики сосчитают, и катайтесь себе на здоровье… А к врачу зайдите. Хорошо, вы в реку, а если б в дом?..
— Что в дом? — слабым голосом спросил Стасик, который, видать по всему, напрочь вырубился из суровой действительности.
И толковый Спичкин это понял, подтолкнул Стасика к морковному инвалиду автолюбительства, ласково пошептал на ушко:
— Вам жена объяснит. А пока — до свидания.
— До какого свидания? — встрепенулся Стасик. Он не хотел видеться со Спичкиным, он хотел забыть его, как сон, как утренний туман.
— Права заберете, актик подпишете, завтра, завтра. — Спичкин уговаривал Стасика, как малого ребенка, а сам все подмигивал Наталье, все щекой дергал: мол, включайтесь, гражданка, не видите, что ли — сознание у человека так и не врубилось.
— Поехали, Стае, — заявила Наталья и решительно, не боясь запачкать платье, уселась в «жигуль».
Таксист газанул вхолостую, рявкнул движком, напоминая о том, что времени у него — в обрез, торопился в парк, искра, вот-вот в землю уйдет, тормозная жидкость на исходе.
И тогда Стасик неуверенно сказал:
— Я не могу.
— Что не можешь? — спросила Наталья.
— Я не могу ее вести. Я боюсь.
— Вы только рулить будете. — В голосе Спичкина слышались нетерпеливые нотки: клиент ему сильно надоел.
— Я боюсь. Я в нее не сяду! — уже твердо заявил Стасик и пошел прочь, пешком, в сгущающийся сумрак, не оборачиваясь, — уже подсохший, но еще жалкий, в одних носках, поскольку туфли по-прежнему цепко держал в правой руке.
— Стае, куда ты? — крикнула из машины Наталья.
— Домой, — донеслось из тьмы.
— Эх, пропадай моя телега! — простонародно выразился инспектор Спичкин, сбегал к своей «тачке», запер ее и уселся за руль рядом с мамулей. — Погоняй! — крикнул он таксисту.
Видно, проснулось в нем что-то давнее, деревенское, сермяжное, если протокольную милицейскую терминологию сменил он на стилизованную конно-извозчичью.
Через минуту они догнали споро шагающего Стасика, притормозили рядком, и Наталья жалобно попросила:
— Ну, Стае, ну, поедем… Видишь, товарищ милиционер за рулем. А ты назад сядешь. Или хочешь — в такси?
— Никогда! — сказал Стае. Голос его гремел, как и до аварии, уверенно, сочно и орфоэпически грамотно. — Никогда! Я не сяду в машину! Все! Кончено! Хочешь — назови меня трусом! Но молю тебя: езжай скорее! Я пойду пешком! Я хочу идти пешком! — выдал серию восклицаний и припустил, и припустил, прижимая драгоценные туфли к грязной рубахе.
— Вы завтра к врачу не забудьте, — озабоченно сказал Спичкин, внимательно следя за скоростными маневрами таксиста. — Мало ли что…
— Конечно, конечно, — закивала Наталья, но, немедля вспомнив о том, что друг-психоневролог Игорь греет пузо в городе Сочи, осторожненько поинтересовалась: — А у вас нет своих врачей? Специальных… — Тут она вспомнила читанное в многочисленных детективах и завершила: — Судмедэкспертов…
— Есть, конечно, — охотно пояснил инспектор, — целый институт вон, имени товарища Сербского, знаменитого доктора. Но в случае с вашим супругом институт ни при чем.
— Это почему? — возмутилась Наталья, соображая, кого можно подключить, кому звякнуть, кому о себе напомнить, чтобы популярный судебный институт взялся за Стасика и быстро привел его в «статус кво».
— Нет состава преступления, — властно и неопровержимо подвел итог Валериан Валерианович. — Уголовный кодекс РСФСР не учитывает самопроизвольные падения в реку Яузу при отсутствии наличия преступных моментов. Обратитесь к районному врачу…
В. В. Спичкин довез разбитые «Жигули» до кооперативного небоскреба в Сокольниках, запарковал их на стоянку перед домом, галантно отдал честь и попрощался с Натальей.
— Всего вам наилучшего, — сказал он, и это были последние слова, произнесенные старшим лейтенантом в нашем повествовании. Больше он здесь не появится, поскольку дело свое сделал.
Прежде чем перейти к описанию последующих — наиудивительнейших! — событий, автору хотелось бы обратить ваше внимание на такой незначительный, опять-таки арифметический факт. От момента выезда Стасика со двора (то есть с первых строк повести) до его красивого полета в реку на аппарате тяжелее воздуха прошло всего минут двадцать — двадцать пять. Каждый, кто ездил от Сокольников до известной автолюбителям бензоколонки, тут же подтвердит этот единственно возможный срок, даже учитывая время на заправку. А составление протокола, осмотр Стасика врачом «скорой помощи», его броуновские метания с импортными баретками вокруг места аварии, приезд крана с умельцами, их дипломатические переговоры с мамулей, подъем седана со дна речного и, наконец, перегон его к дому Политовых — все это заняло никак не менее четырех часов. Но если считать постранично, построчно, по тому, как все описано, то получится явный перекос в сторону ничтожных двадцати минут. Вот они — парадоксы литературы! Правы скептики, утверждающие ее оторванность от реалий бытия!..
А засим вернемся к Стасику.
Он явился домой минут через сорок после мамули — грязный, умученный, но на удивление тихий.
Наталья, изнервничавшаяся в ожидании, накрыла, как умела, стол, бутылку коньячка «Бисквит» из бара достала, думала — от нервов, а Ксюху заставила выдраить ванну, чтобы немного стерилизовать мужа и отца. Ксюха, тоже полная раскаяния, выдраила эмалевую емкость с остервенением, полбанки «Гигиены» для любимого папы не пожалела. А когда папа вошел в квартиру, можно сказать, босой, поскольку эластичные носочки не выдержали долгого контакта с московским асфальтом, то, ни секунды не промедлив, бросилась наполнять ванну, взбивать в ней бадусанную пену и полотенце принесла чистое, Стасикино любимое, белое с красным клоуном по имени Бозо: такая над клоуном надпись имелась, скорей всего — имя.
— Как ты добрался? — задала глупейший вопрос Наталья, забирая у мило улыбающегося мужа дорогие ему ботиночки и ставя их в угол прихожей.
Задала она вопрос и сама себя укорила: дура-баба, добровольно нарываешься на легкое хамство, считающееся в их доме тонкой иронией. В обычное время Стасик ответил бы так: «Пешком!» И интонация была бы соответствующей: мол, каков вопрос, таков ответ.
А сейчас он сказал непривычно тихим голосом:
— Спасибо, Наташенька, хорошо. Было тепло, и ветер тихий… Хорошо бы помыться! Можно?
— О чем ты спрашиваешь? — закудахтала Наталья, захлопала крыльями, начала расстегивать Стасику рубаху, стаскивать ее с могучих плеч. — Ксюха, как ванна?
— Готова! — Ксюха тоже удивлялась странному поведению папочки, но виду, гордая, не показывала. Стояла, прислонившись к стене, с независимым взглядом, но и — с легкой красочкой сочувствия на лице: глубоко в глазах, в чуть опущенных уголках губ… Папина дочка…
— Спасибо, Ксюшенька, спасибо, родная, — нежно повторял Стасик, вылезая из джинсов, снятых с него Натальей, перешагивая через штанины и идя в ванную комнату. — Спасибо, мои дорогие, за все, спасибо за то, что вы у меня есть…
И только щелкнувшая изнутри задвижка прервала необычно теплый и нежный поток благодарности.
Пахло фантастикой. Или же нервное потрясение оказалось слишком сильным даже для закаленной психики Стасика? Да и какая же она закаленная, раз уж прямо посреди улицы ни с того, ни с сего человек, как чурка безмозглая, выпадает из действительности на целую минуту и проводит ее в потустороннем мире, если таковой существует?
— Что это с ним? — спросила Ксюха, которая не обладала житейским тактом, выработанным мамулей рядом со Стасиком за двадцать лет терпения и труда.
— Помолчи, раз не понимаешь! — оборвала ее мамуля и зря оборвала, поскольку сама ничегошеньки не понимала в поведении Стасика, пугало ее оно — необъяснимостью сегодня и неизвестностью завтра, послезавтра, послепослезавтра… Впрочем, дальше завтрашнего дня Наталья не заглядывала, она никогда не считала себя хорошим футурологом-прогнозистом жизненных коллизий; на сей случай в семье всегда существовал Стасик, а в его отсутствие — Ленка, друг семьи. Ленка призывалась и тогда, когда прогнозировать приходилось кое-что, о чем Стасику знать не следовало. Ленка блистательно проигрывала в голове возможные ситуации, выдавала их «на-гора», ум у нее был цепкий и хлесткий, мужской ум, говорила она сама, ни в грош, однако, мужчин не ставя. Как видите, подруга Ленка являлась хранительницей тайн супругов Политовых с обеих сторон и хранила их на совесть.