Страница 13 из 190
Первая мировая война ограничила возможности поисков радиоактивных минералов. Однако в марте 1918 г. Л.Я. Карпову, главе Отдела химической промышленности Высшего совета народного хозяйства, сообщили о том, что Ферганская компания все еще имеет в Петрограде запасы рудных остатков и урановой руды. По сделанным оценкам, они способны были дать 2,4 грамма радия, который мог бы быть использован медицинскими учреждениями и Главным артиллерийским управлением Красной армии. Карпов приказал конфисковать этот запас и попросил Академию наук создать завод для извлечения из него радия. Академия согласилась с этим предложением и основала новый отдел, ответственный за все вопросы, связанные с редкими и радиоактивными минералами[21]. Вернадский был назначен председателем этого отдела, хотя самого его в это врем» не было в Петрограде. Один из рекомендованных им людей, геолог Александр Ферсман, был выбран заместителем председателя отдела, а другой, радиохимик Виталий Хлопин, стал секретарем отдела{120}.[22] В мае 1918 г. радиоактивные материалы были вывезены из Петрограда, которому угрожали германские войска. Эти материалы «путешествовали» по стране вплоть до мая 1920 г., когда добрались до завода в пос. Бондюжском (ныне г. Менделеевск) Вятской губернии. Именно там в 1921 г. из российской урановой руды был выделен радий с помощью оригинального процесса, разработанного Хлопиным{121}.[23]
Вернадский не принял участия в этих работах, так как он покинул территорию, находившуюся под контролем большевиков, и только в марте 1921 г. вернулся в Петроград. В сентябре 1917 г. он стал товарищем министра просвещения Временного правительства, а вскоре после большевистского переворота уехал из Петрограда на Украину, которая еще не была занята красными. Он был настроен против большевиков, но чувствовал, как скажет позднее, что «морально неспособен к участию в гражданской войне»{122}[24]. Из Киева Вернадский написал Ферсману, что хочет делать все от него зависящее для обеспечения того, чтобы «научная (и вся культурная) работа в России не прерывалась, а усиливалась»{123}[25]. Летом 1918 г. он принял участие в организации Украинской академии наук в Киеве и был избран первым ее президентом.
По дороге в Ростов, где находилось правительство генерала Деникина, выяснилось, что Вернадский уже не сможет вернуться в Киев. И тогда он отправился в Крым, где его сын Георгий стал профессором нового Таврического университета, созданного в Симферополе. Там Вернадский был избран ректором этого университета. Он намеревался, прежде чем Красная армия займет Крым, отплыть оттуда в Константинополь на английском корабле, но профессора и студенты университета просили его не оставлять их, и он остался, хотя некоторые другие и были эвакуированы из города. Его сын уехал в Константинополь и после того, как провел несколько лет в Чехословакии, направился в Соединенные Штаты, став там профессором истории в Йельском университете. Сам Вернадский был арестован и поездом отправлен в Москву вместе с женой и дочерью. Луначарский, опасаясь, что местная ЧК по-своему обойдется с заключенными, убедил Ленина послать в Крым телеграмму с приказом доставить Вернадского и некоторых других профессоров университета в Москву. Когда они прибыли туда, их отпустили, и в апреле 1921 г. Вернадский вернулся в Петроград. Здесь его на три дня задержали, но потом он возобновил свою многогранную деятельность[26].
Вскоре Вернадский направил свои усилия на организацию института, который должен был объединить все проводившиеся в России работы по радию. Эти планы он обдумывал уже давно, и теперь, когда радиевый завод начал выпускать свою продукцию, пришло время их осуществлять. С помощью Хлопина и Ферсмана в январе 1922 г. на базе радиевого отдела института Неменова был создан Радиевый институт. Этот институт состоял из трех отделов: химического, который возглавил Хлопин, минералогического и геохимического (под руководством В.И. Вернадского) и физического (под руководством Л.В. Мысовского){124}.
Вернадский очень широко определял задачи института. «Радиевый институт, — писал он, — должен быть сейчас организован так, чтобы он мог направлять свою работу на овладение атомной энергией»{125}. С характерной для него проницательностью Вернадский уже тогда осознавал опасность, которую могло повлечь за собой обладание ею. В феврале 1922 г. он писал: «Мы подходим к великому перевороту в жизни человечества, с которым не могут сравниться все им раньше пережитые. Недалеко время, когда человек получит в свои руки атомную энергию, источник такой силы, которая даст ему возможность строить свою жизнь, как он захочет. Это может случиться в ближайшие годы, может случиться через столетие. Но ясно, что это должно быть. Сумеет ли человек воспользоваться этой силой, направить ее на добро, а не на самоуничтожение? Дорос ли он до умения использовать ту силу, которую неизбежно должна дать ему наука? Ученые не должны закрывать глаза на возможные последствия их научной работы, научного прогресса. Они должны себя чувствовать ответственными за все последствия их открытий. Они должны связать свою работу с лучшей организацией всего человечества. Мысль и внимание должны быть направлены на эти вопросы. А нет ничего в мире сильнее свободной научной мысли»{126}. Здесь виден не только интерес Вернадского к проблеме атомной энергии, но также и его убеждение в важности свободной научной мысли, — к этой теме он все время возвращался в своих работах.
Вернадский не принимал большого участия в управлении Радиевым институтом в первые годы его существования, поскольку в мае 1922 г. уехал из Петрограда, чтобы читать курс лекций по геохимии в Сорбонне, и возвратился в Советский Союз только в 1926 г. В Париже он написал несколько монографий, в том числе монографию о биосфере, опубликованную на русском и французском языках. В ней он стремился дать точный анализ области распространения биосферы, определив ее как часть атмосферы Земли, в которой существует живая материя, а также описать наблюдаемые в ней геохимические и биохимические процессы. Он предпринял некоторые шаги к тому, чтобы продлить пребывание на Западе для продолжения своих исследований, но в мае 1926 г. в конце концов вернулся в Ленинград. На Вернадского произвел большое впечатление тот интерес к науке, который он обнаружил в Москве, и он счел, что коммунистические идеи потеряли свою силу. В конце 1925 г. он написал своему другу, что «коммунистическая утопия, идеологически нежизнеспособная, не опасна»{127}.
После возвращения в Ленинград Вернадский не делал секрета из своих взглядов на марксизм как на вышедшую из моды теорию социального и политического устройства. В конце 20-х годов он сыграл ведущую роль в попытках предотвратить «большевизацию» Академии наук. Он не возражал против идеи связать науку и промышленность, но настойчиво противился попыткам управления ею со стороны партии, поскольку боялся, что это приведет к удушению интеллектуальной свободы. Он выступал против деятельности марксистских философов науки и заявлял, что «ученые должны быть избавлены от опеки представителей философии»[27]. Эти политические и философские взгляды Вернадского подверглись нападкам в печати, и одним из клеймивших его был А.М. Деборин, избранию которого в Академию Вернадский воспротивился. Некоторые из ближайших сотрудников Вернадского были отправлены в лагеря. В 1930 г. был арестован Б.Л. Личков, один из его помощников. Вернадский делал все от него зависящее, чтобы помочь жертвам репрессий. Он и писал письма властям, и оказывал финансовую поддержку семьям репрессированных[28].
21
Этот отдел был образован в рамках Комиссии по изучению естественных производительных сил (КЕПС), организации которой Вернадский способствовал во время войны и в задачи которой входила помощь промышленности в разработке природных ресурсов России.
22
В начале 20-х годов грамм радия стоил 200 тысяч рублей. После открытия залежей урана в Бельгийском Конго цена на него упала до 150 тысяч рублей (Там же. С. 155). В 1914 г. эта цена в долларовом исчислении составляла 180 тысяч долларов за грамм, но она опустилась до 100 тысяч долларов в начале 20-х годов (см.: Landa E. R. The First Nuclear Industry// Scientific American. 1982. November. P. 192). В 1918 г. во время переговоров в Брест-Литовскс немецкое правительство предложило передать ему радиоактивные остатки и радиоактивную руду (см.: Погодин С. А., Либмап Е.П. Как добыли советский радий. С. 85).
23
Из-за низкого качества руды и отсутствия топлива Хлопин должен был использовать метод фракционного осаждения вместо фракционной кристаллизации (см.: Никольский Б. П., Клокман В.Р. Академик B. Г. Хлопин у истоков советской радиохимии// Академик В.Г. Хлопин: Очерки. Воспоминания современников. Л.: Наука, 1987. С. 29, 30.
24
Цитата дается в переводе с английского, так как автор воспользовался англоязычным источником. — Прим. перев.
25
См. предыдущее примечание.
26
Об этом свидетельствует сын Вернадского (см.: Вернадский Г.В. Братство «Приютино»// Нов. жури. 1969.-Т. 96. С. 153–171). Мочалов представляет другую картину, подчеркивая, что Вернадский продолжал заниматься наукой и образованием в России и что он считал, что большевики делают все возможное для поощрения образования. См. также: Bailes К.Е. Science in Russian Culture… P. 147.
27
Вернадский В.И. По поводу критических замечаний акад. А.М. Деборина// Изв. АН СССР. Отд. мат. и естеств. наук. 1933. С. 401. Эта публикация является ответом Вернадского философу Деборину, который критиковал его и писал, что все мировоззрение В.И. Вернадского глубоко враждебно материализму, нашей сегодняшней жизни, нашему социалистическому строительству (Деборин А.М. Проблема времени в освещении акад. Вернадского// Изв. АН СССР. Отд. мат. и естеств. наук. 1932. С. 568). В сталинские времена обвинения такого рода могли привести к политическим репрессиям. В своем ответе Вернадский называет себя философом-скептиком, что означало, что, по его мнению, не только философия (включая официальную советскую философию) определяет общую степень согласия, которую может определять наука (и только в некоторых конкретных областях) (Вернадский В.И. По поводу… С. 406). О роли, которую играл Вернадский в реформе Академии наук, см.: Graham L. R. The Soviet Academy of Sciences and the Communist Party, 1927–1932. Princeton: Princeton University Press, 1967. P. 99–102, 132–138.
28
В защиту Личкова и других репрессированных ученых Вернадский писал В.М. Молотову, Л.П. Берии и др. (см.: Вернадский В.И. Из писем разных лет// Вести. АН СССР. 1990. № 5. С. 76–125). В конце 30-х годов он направил письмо в Президиум Верховного Совета, пытаясь добиться освобождения одного из своих арестованных коллег. Он писал, что считает себя морально обязанным говорить с полной откровенностью и что сейчас многие люди оказались в положении Симорина, не имея за собой никакой вины, и на это нельзя закрывать глаза (см.: Гумилевский Л. Вернадский. 2-е изд. М.: Мол. гвардия, 1967. С. 214). Вернадский не получил ответа на это письмо, но продолжал переписываться с Симориным. То обстоятельство, что с Симориным переписывался академик, помогло ему получить работу в лагерной больнице (Там же).