Страница 6 из 16
А Румцайс, не теряя времени, принялся орудовать у Шпанского. Он быстренько смотал радугу, что лежала на прилавке, и засунул сё за пазуху. Радуга такая тонкая и нежная, что её вошло бы туда и тысяча метров! Потом он как ни в чём не бывало вышел из лавки.
Дома Маня взяла иголку и сшила куски, которые лавочник успел порезать. Она трудилась до тех пор, пока всю не сшила. И тогда Румцайс снова повесил радугу на небо, только ичинский конец подтянул немного повыше, чтобы Шпанский больше не мог его достать.
Как Румцайс ловил рыбу
Когда Ржаголецкий лес перестал дрожать и трепетать после страшной грозы, переломавшей немало деревьев, Румцайс сказал Мане:
— Дров у тебя теперь довольно, а я отправлюсь на рыбалку, принесу чего-нибудь к обеду.
— Поторопись, Румцайс, полдень близко, — напомнила ему Маня.
Румцайс вырезал ореховый прут, сделал себе удилище. Привязал к нему леску, сплетённую из шести конских волосков, на крючок нацепил муравьиное яйцо. И сел с удочкой на берегу лесного озера выше пещеры, где издавна находились владения водяного Ольховничка.
Волны поигрывали поплавком, но ни одна рыба не тронула приманку.
Румцайс встал, решив сходить в Ичин и купить к обеду хотя бы селёдку. Тут поплавок заплясал и исчез в чёрной глубине омута. Румцайс дёрнул удочку с такой силой, что в кронах дубов загудело. Но на крючке вместо рыбы Румцайс увидел пробку. Здоровенную, выточенную из крепкого дуба затычку.
Румцайс недоуменно покачал головой, отцепил её и зашвырнул в траву.
А по воде пошли круги, посреди озера образовалась воронка, вода в ней стремительно завертелась, даже в глазах зарябило, и всё убывала, пока не показалось голое дно. И в нём — чёрная дыра.
А у дыры сидит водяной Ольховничек и так это кисло говорит Румцайсу:
— Спасибо тебе огромное за то, что ты выдернул затычку из пруда. — И, расстроенный, грустно кривит свой лягушачий ротик.
Румцайс попробовал его утешить:
— Не огорчайся. Я сейчас верну её на место.
Но как пи искал он пробку в траве на берегу, как ни шарил — не нашёл.
Водяной Ольховничек тем временем высыхал и усыхал, делаясь всё меньше и меньше, и жалобно причитал:
— Ах, Румцайс, чтоб тебе было так же жарко, как мне сейчас! Если ты сию минуту не вернёшь пробку на место, я высохну и превращусь в щепку!
Он и правда высыхал и становился меньше и меньше. Не приди туда Маня с ведром воды, тут бы и конец наступил Ольховничку. Румцайс поскорее сунул Ольховничка в ведро, ещё и похвалил новую квартиру:
— Посмотри, как тебе в нём хорошо.
Стоило Ольховничку немного пропитаться водой и прийти в себя, он оживился и снова принялся упрекать Румцайса:
— Тесно мне. Разве может водяной жить в ведре?
И так вертелся и гнездился в нём, что чуть не перевернулся вместе с ведром.
— Румцайс, хватит разговоры разговаривать, — вмешалась тут Маня. — Достань хорошую затычку и приведи пруд в порядок.
Румцайс измерил камышинкой отверстие в дне и пошёл в Ичин. Он обошёл лавки на площади, на улочках, заглянул во двор к бондарю Фейфаре.
— Тебе чего, Румцайс? — спросил бондарь.
Румцайс показал ему отметку на камышинке:
— Мне нужна вот такая большая пробка.
Фейфара порылся в готовом товаре — среди бочек и затычек — и говорит:
— Нет у меня ничего подходящего.
Пошёл Румцайс дальше и в одном из дворов увидел, как торговец вином Кастл перемывает бочки, их у него была огромная куча, и в каждой бочке — затычка. Подошёл Румцайс тихонько и стал замерять своей камышинкой. Как назло, подходящей оказалась пробка из самой нижней бочки.
— Вот как раз то, что мне нужно.
Дёрнул он затычку из бочки, да и выдернул её вместе с бочкой, и развалил всю кучу. Двор Кастла стоял на склоне, и все бочки покатились на Румцайса. Он побежал, бочки загромыхали за ним следом, а за бочками катился толстый торговец Кастл.
И вот все вместе понеслись они по улице на площадь. Кастл бежал, бежал да и запыхался. Остановился, красный от злости, как рак, и закричал вслед Румцайсу:
— Всякому терпению приходит конец! Твоими шуточками все уже сыты по горло! Прошёл слух, что его светлость князь будет жаловаться на тебя самому императору в Вене!
Но из-за грохота бочек Румцайс не расслышал этих слов. Он мчался впереди бочек и добежал до самых казарм. Сам-то он успел проскочить в ворота, а бочки не успели. Солдат, стоявший на посту у входа, закричал на них:
— Стой, не то стрелять буду!
Бочки с перепугу так и застряли в воротах. А Румцайс уже шнырял по казарменному двору в поисках подходящей затычки для пруда Ольховничка. Видит: стоит в углу двора пушка. Дуло у неё забито пробкой — шпунт называется, чтоб дождём не заливало.
Измерил Румцайс шпунт камышинкой и обрадовался:
— Точь-в-точь такая затычка у Ольховничка в пруду была. И потянул шпунт из пушки.
Увидел это из окна казармы офицер.
— Ты что? Чего тебе надо? — закричал он на Румцайса.
— Шпунт для Ольховничка!
И продолжает выковыривать его: забит он был глубоко и ничем нельзя было его подцепить.
— Отойди от пушки, она заряжена! — крикнул из окна офицер.
— О, да ежели она заряжена, скажите, куда повернуть, чтоб попасть в Ржаголецкий пруд? — кричит ему в окно Румцайс.
Офицер махнул рукой, указывая направление. Румцайс развернул пушку и дёрнул за верёвку. Раздался выстрел, и затычка, просвистев в воздухе, скрылась из виду.
Румцайс посмотрел ещё — туда ли она летит, куда показывал офицер, выбежал со двора и — домой.
Когда он пришёл к пруду, тот был ещё без воды. Ольховничек едва дышал в ведре, а Маня издалека кричала Румцайсу:
— Тебя только за смертью посылать! Несёшь ты, наконец, затычку?
— Я выслал её самой быстрой почтой. Она давно должна уже быть на месте, — оправдывался Румцайс.
Но ведь словами пруд не наполнишь.
А Маня своё:
— Где ж она, если ты её отправил?
— Ах, проклятье, видать, офицер указал мне неверное направление! — испугался Румцайс. — Маня, я стрельнул не туда.
— Мне конец, — вздохнул Ольховничек.
Тут и примчался шпунт. Он нёсся по воздуху со стороны Турнова, вместо того чтобы прибыть из Ичина.
Шпунт упал точно в дыру на дне и плотно её заткнул. И сразу стала прибывать вода. Когда пруд наполнился, Румцайс выплеснул в него с водой и Ольховничка.
Водяной радостно поплыл и бросил Румцайсу из камышей пустую ракушку.
— За твою неловкость и неуменье с удочкой обращаться получай ни на что не годную вещь. Но за хлопоты и за то, что ты всё поправил, дам я тебе кое-что для Мани.
И Ольховничек протянул Румцайсу славного кругленького трёхфунтового карпа. Они зажарили его, положив в очаг дрова, которые наломала молния.
Как Румцайс ездил верхом на соме
Сидел однажды Румцайс перед пещерой и расчёсывал бороду гребнем, каким женщины собирают чернику. Лесные пчёлы спокойно кружили над его головой. Румцайс размышлял, что бы такое хорошее придумать, чтобы утешить Ольховничка после всех его волнений с пробкой от пруда. Маня кормила лесных голубей, сыпала им корм из плетёнки.
— Ни на что вы не годны, да бог с вами, ешьте.
И тут видят Румцайс и Маня: бежит меж деревьев ручеёк, и вода в нём всё прибывает и прибывает. Маня отскочила в сторонку, голуби испуганно вспорхнули и разлетелись, а Румцайс и говорит:
— Видно, прорвало верхнюю плотину над озером у Ольховничка. Этого ещё не хватало! Вчера он чуть не высох в пустом пруду, а сегодня вода, глядишь, унесёт его неведомо куда!
И Румцайс поспешил вверх по течению ручейка к озеру. Плотина была в порядке, но Ольховничек сидел на своей вербе и горько плакал. Он плакал в три ручья, а они слились в один, который и прибежал к пещере.
— Перестань, не то затопишь мою пещеру! — крикнул ему Румцайс.
Ольховничек печально шмыгнул носом.
— Тебе хорошо говорить — не плачь, а ты погляди, что у меня в пруду уродилось.