Страница 62 из 72
Временами она склонялась к мысли, что должна помочь выдержать Ростовцеву те трудности, которые перед ним встанут. Помочь даже в том случае, если это будет идти вразрез с ее собственными интересами.
«А, может быть, мне самой хочется ответить ему положительно? — спросила она себя. — Может быть, все мои рассуждения направлены к тому, чтобы только найти оправдание перед своей совестью, чтобы сгладить на будущее ее упреки?.. — задала она неожиданный вопрос, одновременно удивляясь этой новой для нее мысли. — Как было бы хорошо, если бы рядом была мама. Она бы помогла мне, она всегда помогала... Как бы хотелось с кем-нибудь поделиться!»
Тамара вспомнила мать, и ей опять стало грустно. Чтобы отвлечься, она наугад выбрала пластинку и завела патефон. Звуки фокстрота, который ей попался, были сейчас очень некстати. Она остановила диск и услышала в коридоре шум.
«Кажется, идут»,— подумала она и поднялась навстречу.
— А мы вчетвером, — весело сообщила вбежавшая Катя. — Еще доктора Воронова с собой привели. Уж как он упирался, если бы ты видела!..
Без долгих церемоний гости начали рассаживаться. Стол был рассчитан на четверых, и кому-то приходилось садиться на угол. Иван Иванович высказал желание выбрать себе это неудобное положение, мотивируя его тем, что он оказался «сверхпрограммным гостем», но все дружно запротестовали.
— Садитесь сюда, — настойчиво сказал Ветров, уступая ему место. — Вы самый почетный гость...
Он усадил Ивана Ивановича, а сам поместился на углу между ним и Катей.
— Смотрите, — пошутил Воронов, улыбаясь своей добродушной улыбкой, — как я слышал, вы обрекаете себя на «семь лет без взаимности». Мне-то не страшно, а вам...
— Ничего, я не суеверен, — возразил Ветров. — И к тому же мне не привыкать...
Для первой рюмки потребовался тост.
— Я предлагаю, — сказала Тамара, — произносить тосты по очереди. Вас, как самого старшего, просим начать, — обратилась она к Ивану Ивановичу.
Все горячо ее поддержали, и Иван Иванович, поднявшись, сказал:
— Я, конечно, могу начать, но перед этим хочу внести дополнение: каждый из нас коротко и ясно должен сформулировать то, что он считает в жизни самым основным, самым существенным. Согласны? — Все согласились, и он продолжал: — Я не предложу ничего особенного, но зато, вероятно, выражу желание всех присутствующих. Выпьем за победу, которая приближается, и за здоровье людей, которые ее куют. За фронтовиков!.. — Он выпил и обратился к Ветрову: — Ваша очередь.
Ветров возразил с места:
— Мне кажется, неудобно пить подряд. Нужна передышка.
— Нет, нет, — заметил Ростовцев, — пулемет тем и хорош, что стреляет очередями.
Ветров поднялся.
— Если это мнение всех присутствующих, я подчиняюсь... За науку! За кропотливый, настойчивый и важный труд! — коротко воскликнул он. — Прошу продолжать...— обратился он к Кате, втыкая вилку в ломтик колбасы.
Рюмки снова наполнились. Катя покраснела от волнения.
— Я, право, не знаю... Я не буду...— попробовала она отказаться. На нее обрушилось шутливое негодование. Она покосилась на Ветрова, невозмутимо пережевывавшего колбасу, и, вздохнув, встала. Покраснев еще больше, она помолчала и вдруг, собравшись с духом, выпалила: — За любовь!
— ...К ближнему и ненависть к мухам, — серьезно дополнил Ростовцев.
Все дружно засмеялись. Даже Ветров, возившийся с колбасой, потерял свою сосредоточенность и фыркнул. Катя обиженно на него посмотрела. Ростовцев, почувствовавший, что нужно как-то сгладить свое замечание, сказал:
— Наливайте, моя очередь... — Он налил всем собственноручно и продолжал: — Я поддерживаю тост Кати, но без своего дополнения... Вы недовольны? — спросил он, услышав, что его упрекают в повторении. — Тогда я расширю тост. За любовь! За музыку! За искусство!
Несколько примиренная его речью, Катя отказывалась пить. Ее уговаривали, но она не соглашалась. На помощь пришел Ветров.
— Вы, кажется, собираетесь быть врачом? — спросил он.
— Да, после войны.
— Тогда вам надо учиться пить.
— Разве это обязательно?
— Обязательно! — подтвердили в один голос Иван Иванович и Ветров.
Катя снова вздохнула, поднесла ко рту рюмку с видом обреченного и сделала глоток. Поперхнувшись, она замахала руками и расчихалась.
— Не будет из вас врача, — с притворным сожалением констатировал Ветров.
Когда очередь дошла до Тамары, она встала и, спокойно смотря на Ростовцева, с ударением произнесла:
— За дружбу! За хорошую обоюдную дружбу!
Он понял, что это было сказано для него, и потупился. Потом поднял голову и кивнул в знак согласия.
— Хорошо. За дружбу!.. — произнес он и с каким-то ожесточением опрокинул в рот вино.
Постепенно все слегка захмелели, стали разговорчивее и веселее.
Ростовцев первым встал из-за стола. Он подошел к патефону и завел вальс.
— Танцуйте,— сказал он.— Юрий Петрович, Тамара, прошу!
— А ты? — спросил Ветров, поднимаясь.
— Ты же сам запретил мне двигаться. Я буду заведывать музыкой.
Ветров пригласил Тамару вальсировать. От вина у него немного кружилась голова, и он танцевал не совсем уверенно. Тамара с трудом приспосабливалась к его движениям. Ее разгоряченное лицо было совсем рядом, и Ветров невольно любовался ее темными волосами и матовой белизной ее кожи.
«А ведь она красивая», — снова, как тогда в коридоре у ее стола, подумал он и вслух сказал: — Вы очень хорошо танцуете. Я для вас — неподходящий партнер.
— О, нет, — ответила она, глубоко дыша, — у нас не получается потому, что я много выпила.
Тамара улыбнулась, и ему показалось, что в глазах ее появилось что-то особенное. Его вдруг неудержимо потянуло к ней, красивой и гибкой. Он неожиданно привлек ее к себе, но она тотчас же отстранила его.
— Простите, я устала, — сказала она мягко, словно не желая его обижать.
Ветров подошел к Ивану Ивановичу, одиноко сидевшему у отодвинутого в угол стола.
— Скучаете?
— Не так, чтобы очень, но немножко, — ответил Воронов. — Я же говорил, что мне, старику, не место среди вас, молодежи. А вы, дорогуша, тоже что-то невеселы... Все не дождетесь, когда на фронт отпустят?
Ветров помолчал.
— Откровенно говоря, да, Иван Иванович, — сказал он после паузы. — Ведь подумайте: больше месяца все это тянется. Много времени пропадает зря. — Он снова помолчал. — К тому же здесь, чего доброго, еще влюбишься в кого-нибудь, — добавил он, — и тогда — все пропало.
— В кого же? — спросил Иван Иванович.
— Мало ли в кого, — ответил Ветров уклончиво, следя за Ростовцевым и Тамарой, которые о чем-то беседовали друг с другом... — Смотрите, у них, кажется, дело идет на лад, — кивнул он в их сторону. — Я уже давно заметил, что между ними что-то происходит...
— Не слишком ли вы наблюдательны? — упрекнул его Воронов.
— Я? Возможно... Извините, меня, кажется, зовут,— сказал он, увидев, что Ростовцев манит его зачем-то к себе.— В чем дело, Борис? — спросил он, подходя к нему.
— На одну минутку...— Ростовцев взял его за рукав и отвел в сторону. — Мне хочется выпить с тобой, Юрий. Один на один.
— Прости, но я не могу.
— Почему?
— Я уже довольно выпил.
— Погоди... — Ростовцев отошел куда-то и вскоре вернулся с двумя рюмками и нераскупоренной бутылкой. Не обращая внимания на возражения, он откупорил бутылку так, что пробка выстрелила в воздух, и налил рюмки. — Возьми, — сказал он, протягивая одну ему и оставляя другую себе, — возьми и слушай. Это не простое вино, это вино особенное. Оно куплено на деньги Риты. Ты помнишь такую девушку?
— Ну и что же?
— Ничего. Я знаю, что ты ее помнишь. И я знал также, что ты когда-то мне завидовал... Ведь завидовал, сознайся?
Ветров задумчиво рассматривал отражение света от боков хрустальной ножки рюмки. Она была тонкая, тонкая, и лучи, отбрасываемые ею, приобретали сине-фиолетовое сияние. Он ответил не сразу. Качнув отрицательно головой, он произнес: