Соглядатай (сборник)

Однако Матиас был уверен, что выбросил его вместе со всем остальным, одно за другим прослеживая падения предметов, чтобы в точности быть уверенным в том, что ничто не повисло на полдороге. Он не понимал, как могла произойти подобная ошибка. Лучше было оставить пальто лежать наверху, в ложбине, где боязливые овцы ходят вокруг своих колышков. Раз уж она сама его сняла, было бы естественнее, если бы она упала без него. Во всяком случае, трудно было представить, что она оступилась, будучи одетой в пальто, а когда по дороге его сорвало с нее на каком-то уступе, оно осталось невредимым и нисколько не порвалось. Это удача, что никто его не обнаружил во время поисков.

Но тут же Матиас подумал, что за это никто не мог бы поручиться, потому что тот, кто увидел бы пальто, висящее там, несомненно не рискнул бы лезть за ним, посчитав это дело излишне опасным. В таком случае, снимать его сейчас было, возможно, еще более неосторожным шагом? Если кто-то заметил висящее на скале пальто, не лучше ли было бы, напротив, вернуть его на место, постаравшись придать ему такие же складки и такое же расположение?

Затем, поразмыслив немного, Матиас спросил себя, кто мог быть таким случайным свидетелем. Мария Ледюк, заметив пальто своей сестры, непременно сделала бы вывод о том, что девочка упала, и направила бы поиски в эту сторону – о чем вчера не было и речи. Что касается рыбаков, которые сегодня утром принесли тело, то они бродили у самого подножия, среди водорослей, оставленных на песке отливом, а значит, слишком далеко, чтобы различить что-то конкретное. Компрометирующий предмет был до сих пор скрыт от всех взглядов.

Поскольку, с другой стороны, теперь вернуть его на место – в поросшую травой ложбинку, где Мария сразу же подобрала бы его вчера, – было невозможно, оставалось только одно решение. Матиас попрочнее встал, расставив ноги, на узкой площадке, крепко скатал маленькое шерстяное пальтецо в комок и, держась одной рукой за стенку позади себя, с силой бросил его вперед.

Комок мягко упал в воду и закачался на ее поверхности между скал. Обе чайки, испуская крики, перестали кружить и тут же ринулись вниз. Им не понадобилось спускаться к самому подножию, чтобы узнать, что это просто кусок тряпки, и, крича еще громче, они сразу же поднялись к гребню обрыва. Стоя на краю вертикальной стены рядом с тем местом, где он оставил свою куртку, коммивояжер увидел тогда, что над пропастью склонился человек, который также осматривал дно пучины. Это был молодой Жюльен Марек.

Матиас так поспешно опустил голову, что чуть не сорвался в море. В этот момент уже наполовину промокший серый жакет попал между небольшой волной и откатывающейся назад водой. При столкновении, медленно погружаясь, он скрылся в воде, и вскоре постепенно увеличивающаяся впадина, которая затем образовалась за скалистой грядой, затянула его в сторону открытого моря. Когда под наплывом следующей волны поверхность моря снова вздулась, все уже исчезло.

Теперь, следовало, поднять голову и посмотреть на мальчика. Тот очевидно заметил шерстяное пальто и непонятные действия коммивояжера… Нет; он наверняка увидел его движение, но рассмотрел лишь кусочек серой ткани, возможно уже скатанной в комок. Важно было пояснить ему все это.

Кроме того, Матиас осознал и странность своего собственного положения, которому он тоже должен был дать объяснение. Машинально он измерил расстояние, отделявшее его от вершины. Его снова поразил силуэт, который вырисовывался на фоне неба. Матиас почти забыл, что ему надо спешить.

Жюльен смотрел на него так же молча, такими же по-прежнему неподвижными глазами, сжав губы на ледяном лице.

– Эй! Привет, малыш! – воскликнул Матиас, изображая удивление, как будто только что обнаружил его присутствие.

Но мальчик не ответил. На нем была старая ветровка, надетая поверх рабочего комбинезона, и фуражка, придававшая ему более взрослый вид – по крайней мере, восемнадцатилетнего парня. Лицо его было худым и бледным, немного пугающим.

– Они подумали, что я бросаю им рыбу, – сказал коммивояжер, показывая на чаек, которые рисовали над их головами перекрещенные восьмерки. А поскольку молчание продолжалось, он наконец добавил: – Это была старая шерстяная тряпка.

Произнося эти слова, он неотрывно наблюдал за движением воды под пеной, параллельные линии которой то закручивались, то раскручивались в такт набегающим волнам. Ничто не всплывало на поверхность…

– Что-то вязаное.

Безразличный, бесстрастный, безапелляционный сверху раздался голос – тот самый, который говорил: «Прежде чем уехать, вы вынули ключ из маленькой сумочки под седлом…» Коммивояжер повернулся к Жюльену. Его поза, выражение – или, скорее, отсутствие выражения – были в точности такими же. Мальчик, казалось, даже не раскрывал рта. «Что-то вязаное?» Правильно ли Матиас услышал? Услышал ли он что-нибудь?

Благодаря этому расстоянию в семь или восемь метров, благодаря шуму ветра и волн (который сегодня был, однако, не так силен) он еще мог притвориться, будто не расслышал. Его взгляд снова пробежал по серой стене, испещренной уступами и гротами, и остановился на поверхности воды в углублении, укрытом от бушующих волн, вода в котором более спокойно и размеренно попеременно поднималась и опускалась у гладкой поверхности скалы.

– Какое-то старье, – сказал он, – которое я нашел вон там.

– Что-то вязаное, – невозмутимо поправил голос наблюдателя.

Он произнес это хотя и без крика, но громче. Теперь не оставалось никаких сомнений. Повторялось все то же: взгляд, устремленный к вершине обрыва, наклоненное вперед тело, неподвижное лицо, сжатые губы. Сопровождая свои слова жестом руки, Матиас уточнил:

– Здесь, на скалах.

– Я знаю, оно там со вчерашнего дня, – ответил молодой человек. И когда Матиас опустил глаза, добавил: – Оно принадлежало Жаки.

На этот раз коммивояжер предпочел вмешаться в открытую, чтобы дать себе время все уяснить и решить, как себя вести дальше. Он начал карабкаться вверх по скалистому склону тем же путем, что и вниз. Это было гораздо легче, чем спускаться, и очень скоро он оказался наверху.

Но и очутившись на равнине, он по-прежнему не знал, как ему подобает поступить. Как можно медленнее он прошел те несколько шагов, которые еще отделяли его от Жюльена Марека. Так о чем он хотел поразмыслить? На самом деле он только отступил перед угрозой, быть может, надеясь, что тот сам расскажет ему об этом поподробнее.

Поскольку мальчик, наоборот, упорно молчал, коммивояжер перво-наперво решил надеть свою куртку. Он сунул в карманы обе руки, чтобы проверить их содержимое. Все было на месте.

– Ты куришь? – спросил он, протягивая открытую пачку сигарет.

Жюльен отрицательно качнул головой и отступил на шаг. Коммивояжер – тоже не взяв сигарету – положил синюю пачку обратно в карман. Его рука снова наткнулась на целлофановый пакетик.

– Тогда, может, хочешь конфетку? – Предлагая, он держал в вытянутой руке прозрачный мешочек, набитый разноцветными фантиками.

Застывшее лицо уже начало, как прежде, отворачиваться в знак отказа, но в его чертах произошло какое-то, почти неуловимое изменение. Жюльен, казалось, передумал. Он посмотрел на мешочек, потом на коммивояжера и опять на мешочек. В этот момент Матиас понял, что в этих глазах было необычного: они не выдавали ни нахальства, ни злобы, просто мальчик страдал совсем легким косоглазием. Этот факт вернул ему уверенность.

Впрочем, Жюльен – задобренный – уже подходил к нему, чтобы взять из пакетика конфетку. Вместо того чтобы взять первую попавшуюся, он запустил пальцы поглубже, чтобы схватить за скрученный хвостик выбранную им конфету в красной обертке. Он внимательно осмотрел ее, не разворачивая. Затем посмотрел на Матиаса… Несомненно, черты лица молодого человека были искажены из-за плохого зрения, но глаза его не косили. Это было что-то другое… Запущенная близорукость? Нет, потому что теперь он рассматривал конфету, держа ее на нормальном расстоянии.