Страница 84 из 117
– Робер! Ты с ума сошел!
– Вот! Это я-то сошел с ума… Ты будешь отвечать? Да или нет? Когда этот человек сюда приходил, ты был там – да? – у обрыва? Ты сам вернулся незадолго до меня и даже не выходил на дорогу, потому что бабушка тебя не видела… Да отвечай же, упрямый осел! Ты встретил младшую Ледюк и опять стал к ней приставать? О, я знаю, она была не святая… Тебе надо было оставить ее в покое… А потом? Вы подрались – или что? Может, ты ее столкнул нечаянно? Вы были на краю обрыва и в пылу борьбы… А может, ты хотел отомстить, потому что недавно и тебя сбросили в воду с мола?… Ну что?… Ты будешь говорить – а? – или я тебе тоже сейчас голову раскрою!
– Робер! Ты слишком горячишься, ты…
Внезапно прошибленный потом, коммивояжер инстинктивно отступил в полумрак коридора. Он только что осознал, что на пространстве между тарелками и календарем что-то изменилось (но в какой момент?): этот взгляд напротив теперь был устремлен на него. Сразу взяв себя в руки, он решительно шагнул в сторону двери, в то время как голос отца все громче повторял: «Но пусть он ответит, что ж, пусть ответит!»
– Там кто-то есть, – сказал юноша.
Матиас преувеличенно громко пошаркал ботинком о каменный пол и постучал своим широким перстнем в приоткрытую дверь. В одно мгновение весь шум в кухне прекратился.
Затем голос Робера Марека сказал: «Войдите!» – и одновременно створка двери распахнулась внутрь. Коммивояжер вошел. Все приблизились к нему. Казалось, все его узнали: пожилая женщина с желтым лицом, мужчина в кожаной куртке и даже девушка, которая мыла посуду в углу; повернувшись вполоборота к двери, держа в руке кастрюлю, она прервала свое занятие и поприветствовала его кивком головы. Только мальчик, сидевший на стуле, не сдвинулся с места. Его зрачки лишь слегка поменяли направление, так что взгляд по-прежнему был устремлен на Матиаса.
Пожав протягиваемые ему руки, но не сумев, однако, своими радостными приветствиями разрядить атмосферу, тот наконец подошел к висящему на стене календарю:
– А вот и Жюльен. Боже мой! Как он вырос! Постойте-ка… сколько же это лет?…
– Ты что, встать не можешь, когда с тобой разговаривают? – сказал отец. – Этот мальчишка упрям, как осел! Вот поэтому мы тут только что немного повздорили: вчера утром его выгнали из булочной, где он учился ремеслу. Если так дальше будет, я точно отправлю его юнгой на флот… Постоянно какие-то глупости… На прошлой неделе подрался с пьяным рыбаком в порту, упал в воду и чуть не утонул… Поэтому мы тут повздорили. Дали ему небольшой нагоняй…
Жюльен, который уже встал, посмотрел на отца, потом снова на коммивояжера. На его сомкнутых губах играла тонкая улыбка. Он ничего не сказал. Матиас не осмелился протянуть ему руку. Стена была покрашена охристой матовой краской, от которой многоугольными чешуйками местами отслаивался наружный слой. Картинка на календаре изображала девочку с завязанными глазами, игравшую в жмурки. Матиас повернулся к старушке:
– А где малыши? Мне бы хотелось их тоже повидать…
– Ушли в школу, – сказал Робер Марек.
Жюльен неотрывно смотрел на коммивояжера, так что тот вынужден был все время говорить быстро-быстро, как можно быстрее, непрестанно боясь при этом, однако, как бы слова не завели его на опасный путь или в тупик:…вчера вечером он опоздал на пароход; он снова зашел на ферму, потому что ему показалось, будто он что-то забыл… (нет). Так что ему придется остаться здесь до пятницы; за это время он сможет отдохнуть. Тем не менее он снова зашел сюда, намереваясь продать еще одну или две пары часов… (нет). Он опоздал на пароход всего на какие-то три минуты по вине велосипеда, взятого напрокат, который в последний момент… (нет); с самого утра у него начались неприятности с цепью: когда мадам Марек встретила его на перекрестке, на развилке, на повороте, он как раз ставил эту цепь на место. А сегодня он ходит спокойно – пешком; он снова зашел на ферму, чтобы узнать, как поживает семейство…
– Вы принесли часы с собой? – спросила старушка.
Матиас хотел было ответить утвердительно, но вспомнил, что чемодан остался у хозяйки комнаты. Он сунул руку в карман куртки на овечьем меху и вынул оттуда единственные часы, которые у него были с собой: позолоченные дамские часики, которые утром ему возвратила…
– У меня остались только эти, – сказал он, выкручиваясь из положения. – Кажется, мадам Марек изъявляла желание оделить ими некую особу в доме, которая все время опаздывает на работу?
Мужчина в кожаной куртке уже не слушал. Да и сама старушка, похоже, не сразу поняла; затем лицо ее просветлело.
– Ах да! Это Жозефина! – воскликнула она, указывая на девушку. – Нет, нет, не надо ей дарить часы! Она будет забывать их завести. Она всегда будет забывать, куда их положила. Не пройдет трех дней – и она их совсем потеряет!
От этих слов они обе рассмеялись. Матиас убрал часы обратно в карман. Решив, что ситуация немного налаживается, он рискнул бросить взгляд в сторону молодого человека; но тот стоял не шевелясь и не спуская глаз со своего объекта. Отец, который несколько минут молчал, внезапно обратился к коммивояжеру:
– Я вчера очень сожалел, что вернулся так поздно и не смог увидеться с вами. Верно ведь? Во сколько точно вы заходили?
– Где-то около полудня, – уклончиво ответил Матиас.
Робер Марек посмотрел на сына:
– Странно! Так где ж ты ходил в это время?
В комнате снова воцарилась напряженная тишина. Наконец мальчик соизволил открыть рот.
– Я был в сарае в глубине двора, – произнес он, неотрывно глядя глаза в глаза на коммивояжера.
– Ах да, вполне возможно, – спешно подхватил тот. – Я, конечно, не заметил его за стогами сена.
– Вот так! Видишь? – вскричала бабушка. – Я так и говорила.
– Ну и что это доказывает? – ответил мужчина. – Легко говорить это теперь!
Но мальчик продолжал:
– Вы слезли с велосипеда и постучали в дверь. Потом пошли посмотреть к ограде сада. А прежде чем уехать, вы вынули ключ из маленькой сумочки под седлом и прикрутили какую-то штуку в переключателе скоростей.
– Да, да, именно так! – подтверждал каждую фразу Матиас, пытаясь улыбаться, словно эти воображаемые действия были столь же очевидны, сколь и малозначительны.
В целом все это только укрепляло его собственное алиби. Раз Жюльен Марек был свидетелем того, что Матиас заходил на ферму, и даже того, что он довольно долгое время провел в ожидании отсутствующих хозяев, – каким образом коммивояжер мог в этот же самый момент ехать в сторону скалистого обрыва – то есть в противоположном направлении – в то место, где девочка пасла овец? Так что отныне он был непричастен…
По крайней мере, Матиас изо всех сил хотел себя в этом убедить. Но нежданное поручительство только сильнее обеспокоило его: юноша лгал слишком уверенно. Если тем поздним утром мальчик действительно был во дворе или в сарае, он прекрасно знал, что в дверь не стучался никакой коммивояжер. С другой стороны, если он там не был и только хотел соврать отцу, зачем ему придумывать все эти специфичные подробности насчет сумочки, ключа и переключателя скоростей? Шансы в точности описать эти действия были настолько малы, что выдумщика очень скоро ждало немедленное и безапелляционное разоблачение. Единственным объяснением – помимо сумасшествия – могло бы быть то, что Жюльен заранее знал, что коммивояжер в любом случае не станет его разоблачать по причине щекотливого положения, в котором он сам оказался, и из опасения быть – в свою очередь – разоблаченным.
Однако если Жюльену было известно о своем превосходстве над коммивояжером, то, очевидно, потому, что во время этого выдуманного визита сам он находился на ферме; таким образом, он прекрасно знал, что никто не приходил и не стучался в дверь. Поэтому-то он нагло смотрел в упор на незнакомца, рассказывая все больше вымышленных подробностей…
Снова, как и вначале, вставал вопрос: с какой целью, в таком случае, мальчик поддерживал версию Матиаса? Почему, в то время как изначально он утверждал перед отцом, что не отходил от порога дома, юноша не мог отмежеваться от заявлений какого-то прохожего, сделанных его бабушке. Был ли это всего лишь страх, что коммивояжеру поверят скорее, чем ему?