Соглядатай (сборник)

Ничто не помешает его плану осуществиться. Он ждет посетителя – не безвольного паникера, а, наоборот, человека, на которого можно положиться: это ему будет поручено совершить сегодняшнюю, вторую по счету казнь. В предыдущей акции он был на вторых ролях, но свою часть работы выполнил безукоризненно; а вот Гаринати, для которого все так тщательно подготовили, не сгодился даже на то, чтобы выключить свет. А сегодня утром упустил своего клиента.

– В котором часу?

– Понятия не имею, – отвечает хозяин.

– Вы не заметили, как он ушел?

– Если бы я заметил, как он ушел, то знал бы, в котором часу.

Упершись руками в стойку, хозяин раздумывает, стоит ли сообщить Уоллесу об этом разговоре. Нет. Пускай сами между собой разбираются; а ему никто ничего не поручал…

К тому же Уоллес уже покинул маленькое кафе и возвращается на сцену…

6

И снова Уоллес идет по направлению к мосту. Впереди, под хмурым небом, тянется Брабантская улица – и строгие фасады ее домов. Сейчас все служащие уже на работе, сидят со своими счетными книгами и арифмометрами; цифры выстраиваются в колонки, сосновые бревна укладываются в штабеля на набережной; механические руки управляют кранами и лебедками, стучат по клавишам пишущих машинок, не теряя ни секунды, не допуская сбоев, не делая ошибок; торговля лесом процветает.

На улице так же безлюдно и тихо, как ранним утром. Лишь несколько автомобилей, стоящих перед дверьми, под черными табличками с золотыми надписями, дают представление о напряженной деятельности, которая кипит сейчас за этими кирпичными стенами. Других изменений – если они и произошли – не замечается, все осталось как было: и укрепленные лакированные двери, к которым ведут пять ступенек, и окна без занавесок – два справа от двери, два слева, а над ними четыре этажа с одинаковыми прямоугольными отверстиями. В этих конторах, где из экономии не включили электричество, приходится работать при скудном дневном освещении, и физиономии в очках близоруко склоняются над толстыми гроссбухами.

Уоллес чувствует, как его охватывает огромная усталость.

Собираясь перейти канал, разрезающий Бульварное кольцо пополам, он останавливается, чтобы пропустить трамвай.

Над кабиной трамвая укреплена дощечка с номером маршрута, ярко-красный диск с желтой цифрой шесть. Нарядный, недавно покрашенный трамвай, точно такой же, как тот, что проехал здесь утром. И, как утром, он останавливается перед Уоллесом.

Уоллесу неохота повторять долгую и скучную прогулку по Брабантской улице и улице Жанека, он поднимается по стальным ступенькам, заходит внутрь и усаживается: этот трамвай наверняка приблизит его к цели. Раздается звонок, машина, жалобно скрипнув, трогает с места. Уоллес смотрит, как проплывают мимо дома, выстроившиеся вдоль канала.

Но когда подходит контролер, Уоллес понимает свою ошибку: трамвай номер шесть не идет по бульвару, как он думал, а после первой же остановки сворачивает на юг, к пригородам. По этому малолюдному участку бульвара, примыкающему к противоположному концу улицы Жанека – там находится почта, о которой упомянул пьяница, – трамваи не ходят вообще. Уоллес не знает, как быть. С помощью контролера, показавшего ему план городской транспортной сети, он находит выход: вместо того чтобы идти прямо на почту, он сначала зайдет в клинику доктора Жюара – так будет лучше во всех отношениях. До клиники можно доехать на четвертом трамвае, а пересесть на него – на следующей остановке.

Он благодарит контролера, платит за проезд и выходит.

Декорация вокруг не изменилась: бульвар, канал, разнокалиберные постройки.

– А она ему говорит: значит, раз такое дело, уходи, и все тут!

– И он ушел?

– Вот именно, что нет. Он хотел узнать, правда ли то, что она ему сказала. Сначала он говорил, что это все глупости, что он ей не верит и там видно будет; но когда сообразил, что те сейчас придут, то испугался, как бы ему не влетело, и вспомнил, что ему надо за покупками. За покупками! Знаем мы, какие у него покупки. И тут она, представь себе, говорит: «Не бегай так быстро, – это она ему говорит, – а то горшки побьешь!»

– Н-ну… а что она имела в виду?

– Она имела в виду, что тот, другой, еще с ним разберется: разбитые горшки – это про машину и все остальное!

– Ну и дела!

Уоллес сидит у окна, в направлении движения; место рядом с ним свободно. Эти два голоса – женские голоса с простонародными интонациями – раздаются с сидений позади него.

– Он ушел, а она ему крикнула: «Всего хорошего!»

– А он встретил того?

– Пока неизвестно. Как бы там ни было, если они встретятся, ужас что будет!

– Ну и дела…

– Надеюсь, завтра все выяснится.

Такое впечатление, что развязка этой истории не затрагивает интересы ни той, ни другой. Те, о ком идет речь, им не друзья и не родные. Более того, чувствуется, что жизнь обеих женщин надежно защищена от подобных неприятностей, но люди из народа любят обсуждать скандальные происшествия со знаменитыми преступниками и коронованными особами. А может быть, это просто пересказ романа с продолжением из какой-нибудь газеты.

Проделав долгий извилистый путь у подножия суровых зданий, трамвай въезжает в центральные кварталы города, как уже успел заметить Уоллес, не лишенные приятности. Он узнает Берлинскую улицу, ведущую к префектуре. И оборачивается к кондуктору, который обещал предупредить его, когда нужно сходить.

Первое, что он видит перед собой, это ярко-красный рекламный указатель – огромная стрелка, а под ней надпись:

Получится так, что он делает крюк по дороге в клинику; но ведь тут всего два шага, и он сворачивает в указанном направлении. Свернув еще раз – по указанию еще одного рекламного панно, – он оказывается перед магазином, который открыли совсем недавно: об этом свидетельствуют его ультрасовременное оформление и забота о рекламе. Странно видеть такой роскошный и большой магазин на тихой улочке, малолюдной, несмотря на близость к оживленным магистралям. Фасад магазина, явно обновленный, отделан пластиком и алюминием; левая витрина оформлена как обычно – ручки, бумага для писем, школьные тетради, – а правая, очевидно, должна привлекать внимание зевак: на ней выставлен «художник», рисующий пейзаж «с натуры». Манекен, одетый в перепачканную краской блузу, с пышной «богемной» бородой, за которой не видно лица, трудится у мольберта; слегка откинувшись назад, чтобы можно было охватить взглядом и рисунок, и натуру, он наносит последний штрих на пейзаж, нарисованный тонко очинённым карандашом, – по-видимому, копию картины какого-нибудь знаменитого мастера. На холме среди кипарисов возвышаются развалины древнегреческого храма; на первом плане разбросаны обломки колонн; далеко, в низине, раскинулся целый город, с триумфальными арками и дворцами – несмотря на удаленность и скученность построек, все они прорисованы с необычайно тщательностью. Но перед художником, вместо вида Древней Греции, стоит огромная фотография какого-то перекрестка в современном городе. Высокое качество фотографии и удачное расположение придают панораме необычайное сходство с реальностью, тем более поразительное, что она перечеркивает рисунок, призванный ее воспроизвести.

И вдруг Уоллес узнает место, изображенное на фотографии: маленький домик, окруженный высокими домами, решетчатая ограда, живая изгородь – это особняк на углу улицы Землемеров. Без всякого сомнения.

Уоллес входит в магазин.

– Какая оригинальная у вас витрина! – говорит он.