Мгновенье на ветру

Наконец она почувствовала, что должна рассказать о себе Адаму, освободиться от всего, что она, сама того стыдясь, накопила в своей душе, постараться увидеть прошлое беспристрастно, его глазами.

— В тот день, когда на него бросился лев… мне кажется, именно тут все и решилось. Это был конец, — сказала она.

— Но ведь вы вроде еще долго потом были вместе?

— Да. Но к тому времени… мы жили с ним в одном фургоне лишь потому, что было некуда деваться. Все, что произошло потом, уже было предрешено.

— О чем ты?

— Ах, все было так смешно, так нелепо. Лев кинулся на него и подгреб под себя, но Боои бросился на выручку, убил льва и сам чуть не погиб. А Ларсон так и остался лежать, придавленный трупом, потом вдруг вскочил да как припустится бегом, добежал до какого-то деревца и стал карабкаться по стволу. Деревце было тоненькое, он долезет до половины — оно согнется и опустит его на землю, а он опять знай карабкается. — Она засмеялась безрадостно.

— Почему это тебя так потрясло? — спросил он.

— Не знаю. По-моему, я сразу-то и не поняла смысл того, что случилось, до меня только потом дошло. Великий ученый, знаменитый путешественник, чье имя в скором будущем должно прогреметь по всему свету, улепетывает, как последний трус. А ведь он владел целыми странами и континентами, он знал названия всех растений и животных, какие есть в мире, и вот сейчас этот человек, венец творения, пытался влезть на крошечное деревце, спасаясь от мертвого льва.

Ей сознательно хотелось представить все именно так, облечь прошлое в самые жестокие, грубые слова, снова ощутить то потрясение, испытать первоначальный гнев.

— Понимаешь, я вышла за него замуж не только потому, что хотела вырваться из неволи. Я хотела поверить в него. Потом-то я поняла, как смешны были мои надежды. Но я хотела, хотела в него поверить. Уж коль скоро я вынуждена играть роль, к которой меня готовили, коль скоро мне приходится смириться с тем, что я — женщина, пусть у меня по крайней мере будет муж, которого я смогу уважать. Он должен быть мужчина, человек. Коль скоро мне суждено быть всего лишь женщиной, он должен убедить меня, что быть женщиной — счастье, что ради этого стоило родиться на свет. Я не хотела притворства и лжи. Но постепенно начала прозревать. И все-таки пыталась хоть как-то сохранить остатки, ведь ничего другого у меня не было. Но в тот день… все было так нелепо, так смехотворно, я уже больше не могла себя обманывать. — Она стряхнула со лба пот. — И знаешь, странно: в ту ночь он сам ко мне пришел, лег со мной рядом и начал ласкать, я чувствовала, что он хочет меня, а это случалось так редко, он никогда не обнимал меня так страстно, он просто не владел собой. Но на этот раз я его оттолкнула.

Она уверилась окончательно, что именно здесь они ехали раньше, когда увидела третий разрушенный дом, не потому, что узнала развалины, а потому, что тогда этих развалин не было. Она помнила, что даже во время их путешествия в фургонах первые два дома уже превратились в руины, осели в почву, — печальные недолговечные следы людей, которые пытались утвердиться на этой жестокой бесплодной земле и не сумели, бросили все и ушли дальше, точно гонимые ветром перекати-поле. Но этот, третий дом был другим. Когда они с Ларсоном здесь проезжали, он не был ни заброшен, ни разрушен, она в этом твердо уверена. Если это действительно тот самый дом, в нем были люди, кипела жизнь, — и путешественники ночевали у них во дворе. Вечером на ужин была тыква, ее ели руками из общей миски, потом тюря из хлеба и молока, потом хозяин отрезал им по куску вяленого мяса. Вокруг чудесно зеленели возделанные поля, да и вся земля была зеленая, загоны для коз и коров обнесены деревянным забором, но ведь с тех пор прошло больше года.

Таких приветливых хозяев они еще ни разу не встречали, — таких приветливых и таких бедных, зато они оказались очень гостеприимны, за ужином все болтали и смеялись, хотя Ларсон не принимал участия в общем веселье. Он нашел, что «эти люди» слишком грязные, а «эти люди» не проявили достаточного интереса к его подвигам. Но с удовольствием приняли от него немного бренди и табаку, а хозяйка пришла в восторг от бус, которые он ей подарил.

Хозяин был белый, его жена — выкупленная рабыня. Помнится, отцу хозяина принадлежали огромные плантации в окрестностях Стелленбоса, и он лелеял честолюбивые планы для своих многочисленных сыновей. Но один из них, кажется, третий или четвертый по счету, принес ему горькое разочарование. К его услугам были все рабыни, сколько их имелось в поместье, а этот сумасброд вместо того, чтобы с ними развлекаться, вдруг заявил, что любит одну из них и хочет на ней жениться. Старик в конце концов вынужден был уступить и отдал молодому человеку часть наследства, так что сын смог выкупить невесту, однако, не желая позориться в глазах соседей, отец поставил влюбленным условие, чтобы они не жили в усадьбе. Молодые ушли и, перебираясь с места на место, удаляясь все дальше от Капстада, в конце концов добрались до этой долины и, полные радостных надежд, построили себе дом. Здесь они и решили жить, воспитывать своих четверых маленьких детей, возделывать поля, сад и огород, разводить овец и коров.

А сейчас их дом пришел в запустение, крыша обвалилась, труба упала и засыпала обломками очаг. Кое-где сохранилась ограда, окружавшая загон, еще было видно, что поля эти когда-то возделывали, но и только, больше никаких следов прошлого.

Где эти люди? Стали жертвой бушменов? Или просто ушли дальше, продолжая свое бесконечное странствие?

Она даже не могла вспомнить их лица. Мелькали неясные обрывочные картины: вечер, на столе горит лампа, возле очага спят улегшиеся рядком дети… жена, улыбаясь, кормит кур во дворе, муж гладит прижавшегося к его ногам ягненка и терпеливо учит сосать свои пальцы… И что же, и что теперь? Когда-то все они здесь жили, если только это тот самый дом, а теперь никого нет. Это огорчило ее даже больше, чем высохший, жухлый пейзаж. Исчезли трава и цветы, исчезли люди. Настанет сезон дождей, и земля снова покроется травой и цветами. А люди? Год назад она ехала здесь с Эриком Алексисом Ларсоном, теперь из всех, кто был в экспедиции, возвращается лишь она одна, и с ней Адам. Если когда-нибудь кто-то из них снова попадет сюда, кто это будет — она или он?

— Я часто думаю, что, наверное, я виновата в его смерти, — сказала она.

Она не назвала имени Ларсона, в этом не было нужды.

— Почему ты так думаешь? — спросил Адам и нахмурился.

— Разве не я довела его до отчаяния? Ведь я же его разлюбила, оттолкнула от себя.

— Он просто охотился за птицей, — убежденно возразил он, стараясь отвлечь ее от мрачных мыслей. — Ушел и заблудился. При чем тут ты?

Они сидели на крыльце разрушенного дома; они решили остаться здесь на день-другой, передохнуть немного в тени, а он тем временем сошьет им из шкур новые башмаки.

Она поглядела в ту сторону, где раньше был загон.

— У нас был проводник, Ван Зил… — задумчиво сказала она, точно не слыша Адама. — С ним случилось то же самое.

— Что значит — то же самое?

— Разве я тебе не рассказывала?

— Я знаю только, что он отправился с вами в экспедицию. Обманул вас, сказал, что знает эту страну, а сам не знал. Вечно лез на рожон, ссорился с твоим мужем.

— Да, он был ужасно глупый. Но очень добрый. И совсем еще мальчик. Мечтал повидать мир, потому, мне кажется, и предложил себя в проводники, потому и соврал, что знает страну.

— Ты с ним подружилась?

— Не то чтобы подружилась… Он был ужасно стеснительный. Но когда ты одна в пустыне и больше не с кем перемолвиться словом — ведь Ларсон был вечно занят своей картой, своим дневником, коллекциями…

— Ван Зил за тобой ухаживал? — спросил Адам с вдруг вспыхнувшим подозрением.

Она пожала плечами.

— А что он делал? — настаивал он.

— Дело не в том, что он делал… — Она посмотрела на него, и лицо ее зарделось под загаром. — Мы болтали о том о сем, он всегда был готов услужить мне, но и только. Однако я заметила, какие взгляды он на меня бросает. Беспрестанно. Сначала я сердилась и огорчалась. Мне даже хотелось прикрикнуть на него, чтобы он перестал пялить на меня глаза. Но время шло, муж все глубже погружался в свою работу, уделял мне все меньше внимания… было утешительно думать, что хоть кто-то проявляет ко мне интерес. Любуется мной. — Она помолчала. — Может быть, даже… хочет меня.