Страница 26 из 97
Есть нации, которые сходят с исторической сцены, едва на ней появившись, другие развиваются в средние государственные организмы, но есть и третьи, которые, выявляя чрезвычайную биологическую и динамическую силу, идут вперед, покоряя и всасывая организмы слабого соседа, и, разрастаясь в великие империи, дают миру свою культуру и цивилизацию.
Сегодня эту национальную динамику клеймят модным словом «империализм», не понимая, что, согласно железному закону природы, сильный господствует над слабым, и что никакая сила не может ограничить саму себя.
Божественное иерархическое начало, построенное на абсолютном неравенстве, не является земным, человеческим изобретением — оно продиктовано нам с высоты небес.
На основании вышеизложенного выводим следующее правило: нации индивидуальны и каждой из них предназначена свыше какая-то историческая роль, а потому задачи государственной политики должны быть строго согласованы с исторической миссией данного народа.
Преследование дипломатией целей, не отвечающих духу нации или находящихся в прямой противоположности к ее исторической роли, приводят в конце концов государство к полному военному и дипломатическому поражению, а в окончательном счете — и к государственно-политической смерти.
Мудрая и острожная политика, умеющая сочетать историческую миссию нации, ее силу и геополитическое положение, ставящая соответствующие этому политико-стратегические задачи, может рассчитывать на полный успех в своей работе.
Вот почему сегодня политика дипломатии так тесно связана с политикой стратегии и нахождение динамического равновесия между ними, а также метода совместной работы, является одной из задач моей книги «Война и политика».
ю8
Какие же причины заставляли до сих пор столь важные отрасли политики, как политику государственной дипломатии и стратегии, маршировать отдельно, независимо друг от друга, а что еще хуже — часто вступать в войну, совершенно не согласовав свои возможности и цели?
Результаты такой нескоординированной работы этих основных элементов политики государственного аппарата, как показывает история, приводили к следующему. В первом случае дипломатия ставила стратегии, то есть своим вооруженным силам, задачу, явно превышающую их возможности в данный исторический момент жизни нации. Во втором случае дипломатия или не умела использовать побед своих армий или, будучи неправильно ориентированной в их еще неисчерпаемых силах, заключала слишком поспешно договоры, явно противоречащие достоинству и мощи нации.
Третий, теперь очень модный вид дипломатии — это конструировать трактаты, совершенно нежизненные и неприемлемые для какой-нибудь из сторон.
Договоры эти противоречат всякому здравому смыслу, нормальному духу истории, развитию, промышленно-торговому и политико-социальному биологическому положению, а в большинстве случае они абсолютно аморальны.
Эти договоры, заключенные, вернее, умышленно проведенные по принципу «Горе побежденным!», оскорбляя до крайности национальные чувства проигравшего, являлись до сих пор, и будут являться впоследствии исключительно материалом для разжигания шовинистических страстей и подготовки почвы для будущего, еще более кровавого вооруженного конфликта.
Историческим примером первого случая являются цели, указанные германской дипломатией своей стратегией во время Первой и Второй мировых войн.
Задачи в 1914 году — разбить англо-франко-русский блок, предварительно сбросив со счетов бельгийские части и установить гегемонию в Европе.
Одновременно захватить и получить политико-экономическое преобладание на Ближнем Востоке, выйдя к берегам Персидского залива.
В 1939–1941 гг. основной целью было дано сломать англофранцузское, с их европейскими сателлитами, сопротивление и, организовав под прикрытием штыков новую Европу, двинуться на Восток с задачей отбросить Россию — СССР — за Урал, захватить политическое и экономическое обладание территорией Западной и Южной России, а также кавказскими нефтяными источниками.
Оба раза поставленные политикой-стратегией задачи, и без вмешательства Америки, были не под силу германскому вермахту.
Знаменитый Берлинский конгресс является характерным примером для второго случая, когда русская дипломатия не сумела отстоять интересов своего государства и использовать блестящие победы русских войск над турецкими армиями.
Вторым примером будут позорный Портсмудский договор12, заключенный в тот момент, когда Япония исчерпала все свои военные возможности, а Россия, оправившись от первых неожиданно-предательских ударов на своем колониальном театре военных действий, провела мобилизацию внутри империи и начала сосредотачивать превосходящие силы на Дальнем Востоке, готовясь к решительному наступлению.
Исторический миф японской победы правилен, но только не над русской армией, а над нашей дипломатией, ибо готовившийся разгром японских армий был сорван бездарной политической работой графа Витте.
Классическим примером третьего разряда деятельности дипломатии является сделавшийся пресловутым Версальский договор, составленный по всем правилам теперешнего дипломатического искусства. Как показала жизнь — так договоры составлять нельзя, больше того, заключать так договоры нельзя, — это значит совершать преступление по отношению к человечеству.
Версальский трактат в недрах своих таил кровь грядущей Второй мировой войны и стал прародителем Атлантической хартии, Ялтинских и Потсдамских соглашений. Он настежь распахнул исторические ворота в Европу для победоносно теперь марширующей всемирной революции.
V
В предыдущей главе мы задали вопрос: какие же причины разделяют столь трагическую по своим результатам работу дипломатии и стратегии?
Прежде всего, сам исторический процесс формирования политических истин. Политика, как и каждая наука, расширялась, но и осложнялась в своей работе, по мере того, как разворачивалась наша теперешняя техническая цивилизация. Из элементарных, несложных положений политики первых примитивных государственных образований она, проделав долгий путь, перешла в работу современной дипломатии, зависящей не так, как раньше, только от геополитического положения страны, количества населения и напряжения силы динамики данного народа, но зависящей теперь от целого ряда функций сложного государственного аппарата и от давящих на него в процессе исторического развития промышленности, торговли, финансов, форм государственного строя, а также от высоты достигнутого морального, политического и социального прогресса.
Прежде всего, вышеуказанные отрасли политико-хозяйственной жизни нации не имели своей историко-государственной деятельности явно выраженной и только им присущей политики. За них говорила и их интересы представляла государственная дипломатия, державшая в своих руках монополию политики целого.
Ход истории и все больший нажим на политику дипломатии новых политико-хозяйственных требований заставил ее в поисках денег, сырья, развития собственной промышленности, торговли, закрепления за собой колоний и новых рынков, указывать своей стратегии все новые и новые цели. И очень часто не считаться с ее возможностями или, вернее, с реальной военной мощью. Часто, не понимая основных законов военного искусства, политика их нарушала, за что народам приходилось впоследствии дорого расплачиваться.
Прикрываясь авторитетом верховной власти, дипломатия пытается подчинить себе стратегию или влиять на нее в полном смысле этого слова. Она начинает ставить стратегии совершенно невыполнимые военно-исторические задачи или указывать на недостижимо фантастические цели. Больше того, она пытается вмешиваться в чисто военную область стратегии, менять порядок задач, распределение средств или способов их выполнения. Однако тот же исторический процесс, расширив задачу и работу дипломатии, под влиянием грандиозного технического прогресса развернул до небывалых размеров тактические возможности вооруженных сил и, этим увлекая полет стратегической фантазии, чрезвычайно осложнил ее оперативную работу.