Страница 57 из 68
— Ты о чем, Ванечка?
Он не ответил, потому что думал о себе, о Ванюшке Фиолетове, сыне туголуковского мужика, рабочем, который вдруг стал народным комиссаром. Впрочем, вдруг ли? Нет, конечно, не вдруг. За плечами семнадцать лет борьбы, когда приходилось идти буквально по краю пропасти, но надо было удержаться, не упасть; были аресты, допросы, обыски, тюрьмы, этапы, ссылка. Не было только одного — отчаяния, сомнения в правильности выбранного пути. Даже в самые тяжелые минуты не предавался он панике, верил в торжество правды на земле, той правды, которую в меру своих сил нес в народ. И вот пришла самая высокая из наград — доверие народа.
— Ты доволен? — спросила Ольга, и Фиолетов кивнул в ответ. Он уже оправился от той расслабляющей легкой грусти, когда начинаешь анализировать прожитую жизнь, думать о том, что сделано и что осталось сделать.
— Была Парижская коммуна, — он продолжал размышлять, но уже вслух. — Теперь есть коммуна Бакинская, она будет совершеннее Парижской.
Ольга нахмурилась.
— Не надо этих сравнений, Ванечка. Парижская коммуна пала.
— Бакинская не падет. А если и падет… — его лицо стало отчужденным, — если и падет, то все равно в бесконечном витке истории оставит след, как падучая звезда.
— Падучая звезда сгорает…
— Я вот закрываю глаза и вспоминаю одно лето в Туголукове. Август, наверно. И ночь, такая ясная и темная, что кажется — небо совсем низко и до него можно дотронуться рукой. Я вышел на крыльцо и увидел, как падают звезды. Одна, другая, третья, десятая. Это было так красиво и жутко. Мне показалось, что падают настоящие звезды, что вот летит звезда от ковша Большой Медведицы или Вега, оторвавшаяся от Лиры. Наш учитель рассказывал нам про звезды, и я знал тогда многие созвездия. Теперь забыл…
— Ладно, Ванечка, не надо думать о падающих звездах, — сказала Ольга, улыбаясь. — Ты у меня кем-то вроде министра стал, а министры о звездах не думают.
«Министром», — мысленно повторил Фиолетов. Что ж, на его плечи действительно легла забота обо всем хозяйстве Ашнерона и, главное, о нефти. Нигде в России ее нет столько, сколько здесь, около Баку, — ни в Грозном, ни в Дербенте, — и ее надо добыть и быстро отправить рабочим России. А как это сделать? На промыслах по-прежнему хозяйничают «тузы», и можно ли заставить их не сворачивать, а развивать добычу?.. Как завоевать доверие специалистов — инженеров, техников, которые столько лет верой и правдой служили манташевым и нобелям?
Ему вспомнилось обидное слово одного старого инженера с Биби-Эйбата, который назвал «незнайками» рабочих, посланных на промыслы, чтобы заменить саботажников. «А вы помогите им стать „знайками“», — ответил тогда Фиолетов. И как обрадовался он, когда увидел, что старый инженер задумался, а потом сказал: «Хорошо, составьте группу, и я позанимаюсь с ними». Значит, и тут наметились сдвиги, пусть и маленькие, но все же…
На следующий день он зашел к Шаумяну.
— Как себя чувствует новый комиссар? — спросил Степан Георгиевич.
— Сказать откровенно, не очень.
— Вы что, работы боитесь? — Шаумян, прищурясь, ласково посмотрел на Фиолетова.
Работы Фиолетов не боялся.
— Я полагаю, Степан Георгиевич, что уже сейчас, не медля, нам следует подобрать людей, которых мы можем поставить на руководящие должности. Надо иметь в достатке своих, проверенных и преданных делу техников, мастеров…
— Абсолютно правильная мысль, Иван Тимофеевич. И было бы очень хорошо, если бы вы взялись за это дело.
— Кое с кем я еще раньше говорил. Например, Абдула вполне может работать мастером. Потом Гайсанов с Сабунчей, Назарян. — Он назвал еще несколько фамилий. — Конечно, их придется подучить. И к этому можно привлечь специалистов, которые если не сочувствуют, то, но крайней мере, лояльно относятся к революционной власти. Я уже договорился с одним из них.
— Очень хорошо…
— И еще предложение. Немедленно начать засыпку Биби-Эйбатской бухты. Ведь там, под водой, уйма нефти, которую мы сможем взять. Работа займет, возможно, не один год, и ее надо начинать не откладывая.
— Рад, что вы смотрите далеко вперед, Ванечка, и за это ваше предложение голосую обеими руками. Когда вы думаете начать там работы?
— Через неделю-другую… Пока соберем людей, флот, какие ни есть механизмы…
Разговоры о том, что надо отвоевать у моря хотя бы несколько десятин нефтеносного дна, бакинские нефтепромышленники вели давно, но дальше слов дело не шло.
— Итак, мы договорились, — сказал на прощание Шаумян. Он уже протянул Фиолетову руку, как вдруг вспомнил, что не порадовал его приятной новостью. — Совсем забыл. Завтра же нанимайте ломовика и перевозите вещи на новую квартиру. И пожалуйста, не возражайте. Стыдно комиссару народного хозяйства жить в развалюхе. Да, да, стыдно! Запишите адрес: Телефонная, доходный дом Мусы Нагиева.
Когда Фиолетов вернулся домой, Ольга уже спала. Он не стал будить ее, а сел на стул и новыми глазами окинул свое убогое жилье. Железная кровать, буфетик, этажерка, обшарпанный бельевой шкаф. Чтобы перевезти все это, ломовик, конечно, не нужен, достаточно будет ослика дяди Ибрагима. Он с нежностью подумал о старом Байрамове, которого давно не видел, и обрадовался, что завтра его навестит… Шкаф и буфет останутся здесь; в новой квартире, сказал Шаумян, есть богатая дубовая мебель, а вот этажерку, книги и настенные часы, на которые они с Ольгой чуть не год копили деньги, они возьмут. И все это поместится на тележке, которую потащит ослик.
Ольга все-таки проснулась.
— Ты что так поздно, Ванечка? — спросила она спросонья.
— У Степана был. Нам, Леля, завтра новую квартиру дают. На Телефонной. Ты рада?
Она молчала.
— Знаешь, Ванечка, что я надумала? Если у нас будет квартпра, то давай сделаем то, о чем говорили. Я вчера в приюте была. Детки голодают, так жалко, просто до слез.
— Хороню, хорошо, Леля… Я же не против.
— Я там присмотрела одну малютку, годика три ей. Галей зовут. Тебе нравится — Галя?
Еще ни разу Баку не встречал праздник Первого мая так свободно и радостно. Фиолетов вышел на улицу вместе с Ольгой. Давно ставший родным город выглядел как никогда нарядно. Проехала, дребезжа железом, конка, украшенная лозунгом. То в одиночку, то группами шли рабочие к местам сбора. Бросалось в глаза напечатанное в газетах обращение Исполкома Баксовета: «… за мир, за братский союз трудящихся всех наций, за тот идеал, во имя которого празднуем мы сегодня». На афишных тумбах была наклеена Декларация Бакинского Совнаркома.
— Почитаем, — сказал Фиолетов Ольге.
Он, конечно, знал об этом документе, сам вместе с другими членами Совнаркома обдумывал Декларацию, но все равно с удовольствием ещо раз прочитал ее вслух; рядом стояли несколько ножилых рабочих, едва ли знавших грамоту.
«Бакинский Совет Народных Комиссаров будет теснейшим образом связан с Всероссийской центральной властью и будет проводить в жизнь, сообразуясь с местными условиями, все декреты и распоряжения рабоче-крестьянского правительства России — Верховного Совета Народных Комиссаров. В республике Советов, республике рабочих и крестьянских коммун, основа которой была положена Октябрьской революцией, Бакинский Совет продолжает оставаться неразрывной частью единого великого целого. Одной из основных задач Бакинского Совета Народных Комиссаров будет установление возможно более тесной связи с центральной властью и возможно более тесного объединения бакинских рабочих и крестьянской бедноты губернии с рабочими и крестьянами всей России».
— Да, только вместе с Россией, — повторил Фиолетов. Ему было радостно сознавать, что так думает не он один, русский по крови, но и азербайджанец Мешади, и армянин Степан, и грузин Алеша…
Вспоминались слова Везирова, ставшего недавно комиссаром земледелия. Он сказал на митинге вскоре после победы Октября: «Солнце свободы для мусульманского Востока восходит в России, в Петербурге…»