Леший и Кикимора

— А что, по-вашему, главное?

— Любить, прощать, быть милосердным.

Анна ушла, а Сухинин никак не мог остановиться. Он кидал и кидал дротики. Точные броски, как всегда, успокаивали. Как успокаивала и примиряла с жизнью всякая победа. Он сыграл с собой в «Пятерку», игру на внимание, которая требует навыка в счете. Потом в «Шанхай», в этой игре надо поразить все векторы мишени по порядку номеров. Он не прочь был сыграть в «Крикет». Но это командная игра.

Он убрал дротики в шкаф и вернулся к столу, на котором лежали книги, распечатки текстов, варианты обложек. Неужели всем этим на самом деле занимается он? Причудливость поворота его жизни время от времени вызывала удивление. В основном когда рядом появлялся человек из другой сферы. Как Анна.

Каким странным он, видимо, казался ей вначале. Как насторожилась она, узнав, чем он занимается. А он сам, когда ехал из Новополоцка в Суходольск? Он сам-то что ожидал увидеть?

Совсем не то, что увидел. Обыкновенная комната в Доме культуры, обыкновенные люди. Женщины, одетые так, будто они пришли на профсоюзное собрание. Никаких платков на голове, кто-то в юбке, кто-то в брюках. Самые обычные мужчины вышли вместе с ним на автобусной остановке. Но было что-то в их лицах… Неправда, напротив, в их лицах он не заметил привычного. Какой-то застарелой неулыбчивой печали, к которой привык. В них был какой-то свет — в глазах, в чертах, их лица казались мягче, чем у толпы. Потом он научился замечать такие лица на улице.

Дожидаясь пастора, которому должен был вручить свои бумаги, Степан слушал проповедь. Обыкновенный мужчина в обычном костюме говорил простые слова. Его темой тогда, он помнил это отчетливо, было уважительное отношение в семье. Тема удивила его — разве об этом ведут речь в церкви?

Потом говорили прихожане, развивали тему Гости из Рязани рассказывали о своем — в чем нуждается их община. А потом объявили, что одна из сестер плоха и ей нужна помощь.

Он почувствовал себя спокойно, волнение пропало…

Сухинин видел, что то же самое происходило и с Анной, хотя он никакой не пастор. Он не говорил ей о Боге, а о самых простых вещах, о земной жизни.

Сухинину несколько раз предлагали принять крещение, готовиться в пасторы. Но он отказывался, он не хотел войти в этот круг навсегда, потому что завещатель оставил лазейку: десять лет работы на церковь — и ты свободен. Волен делать с деньгами, полученными в наследство, что хочешь.

Он познакомился с таким же вольнонаемным редактором — Лидией. Она призналась, что и ей предлагали крещение, но и она предпочла остаться свободной. Просто работать на церковь.

Но если бы Сухинин занимался виноделием, он мог бы сказать, что, как и виноград, выращенный в окружении апельсиновых деревьев, перенимает чужой аромат, так и он незаметно для себя впитал многое.

Под влиянием запрета курить на глазах у членов церкви он перестал курить при них, а потом с удивлением обнаружил, что и наедине с собой ему тоже не хочется затянуться сигаретой. То же самое произошло и с напитками. Он и раньше редко выпивал, но новая среда отвергала такой способ взбодриться и примириться с действительностью. Он почти забыл вкус напитков. Странно, но год от года он казался себе чище, легче, веселее.

Кажется, у него возникло настоящее душевное пристрастие. К Лидии. Он уверился в этом, когда она переехала из Суходольска в Питер. Ему не хотелось упустить ее навсегда, и он поспособствовал тому, чтобы и там она получала работу. Сейчас это не проблема — по электронной почте ей посылали текст книги, а она возвращала его отредактированным. Они встречались у нее и у него.

Лидия — удивительная личность, восхищался Сухинин. У нее легкий и счастливый нрав. У нее природный дар остужать горячие головы, смягчать ситуацию, расставлять все по своим местам. Иногда ему казалось, что она занижает собственную планку, довольствуется меньшим, чем могла бы. Поначалу он старался внести в ее жизнь нечто большее. А потом престал.

Однажды Сухинин понял, что существование человеку отравляет его собственное отношение к ситуации. В душе накапливаются токсины, горечь. Он теряет способность радоваться, его жизнь превращается в однообразный поток.

Сухинин понял, что Лидия хорошо знакома с собой, она прислушивается к себе и не идет на поводу у обстоятельств. Она была старше его на три года, но он этого не замечал. Ему было приятно говорить с ней, слушать ее, смотреть на нее, угадывать по лицу мысли и радоваться, когда он не ошибался.

Степан до сих пор не предлагал ей выйти за него замуж, и она никакими намеками не пыталась вытащить из него такое предложение. Кажется, она полностью удовлетворена той жизнью, которую выстроила сама.

«Скажи честно, — требовал он от себя, — почему тебе так страстно хочется, чтобы Анна и ее муж остались вместе? Просто ли потому, что они хорошая пара, но еще неопытные люди, которые не могут справиться с жизнью?» Понятное дело, их никто не учил. Как и его прежде не учили отношениям между мужем и женой. Если бы новые знания пришли к нему раньше, то Зоя была бы жива и с ним. Он любил ее, но тогда тоже не знал, как соединить его любовь, ее любовь, их жизнь и то, что подкинула судьба.

Кое до чего он дозрел бы сам, но не скоро, а может быть, никогда. Он считал, что лучше знать больше, чувствовать больше, понимать больше. И только тогда ты можешь помочь другим.

Конечно, он мог бы найти книги, похожие на те, что сейчас издает, не работая на церковь. Но он не стал бы искать их. Как не ищет их Анна, ее муж, как мало кто ищет. Чтобы спросить о чем-то, ты должен знать, как поставить вопрос.

Ожидая звонка от Анны, он ловил себя на том, что втайне от нее готов познакомиться с Витечкой. Какая, однако, хрупкость в имени. В этой хрупкости Сухинин слышал ее любовь. Ту, которую она сама в себе уже не слышала. Но она была, потому что Анна произносила его короткое нежное имя без насмешки.

Потом Степан передумал. Витечка знает больше, чем Анна, о любви. Она из тех женщин, которые позволяют себя любить. Такие бывают, они сильные, но еще не разбуженные по-настоящему.

На этой паре он хотел проверить все то, что узнал в последние годы: достаточно ли этого для того, чтобы помирить двоих? Заставить жену взглянуть на мужа другими глазами? Если да, то он на самом деле готов к тому, чтобы произнести вслух то, что сформулировал мысленно: сделать Лидии предложение и не испортить ей жизнь собственным присутствием.

Он снял трубку и набрал номер Лидии, пока только для того, чтобы услышать ее голос.

12

Анна вышла от Сухинина на улицу и невольно сощурилась. Снег искрился на солнце так сильно, что резало глаза. Какой не похожий на Суходольскую зиму день, думала она, направляясь к троллейбусной остановке. Дом культуры, в котором снимал офис Сухинин, был старый, он стоял на другом берегу реки. Когда-то это был пригород Суходольска.

Она шагала быстро, как человек, которого что-то подталкивало, или, точнее, подгоняло. Ей хотелось поскорее проверить то, о чем говорил он и что думала она сама, вникая в его слова. Может быть, действительно Витечка поступил так, желая помочь ей? Она села в троллейбус, он был полупустой в этот час. На самом деле, если поставить себя на его место, как бы она поступила?

Анна вынула из кошелька деньги, отдала молодой кондукторше в вязаных перчатках без пальцев и сунула в свою меховую варежку билет.

Дома она с необычным для себя рвением вытирала пыль, пылесосила ковры. Она разморозила холодильник, вымыла все, что только можно было, в ванной и на кухне. Ей казалось, вот-вот прозвенит звонок и на пороге появится Витечка.

В дверь позвонили, когда она положила начинку в последний блинчик, она испекла их целую гору. Витечка любил блинчики с мясом, но они ему редко перепадали с тех пор, как Анна стала работать на звероферме.

Громкая трель звонка ударила по напряженным нервам. Анна замерла, потом кинулась открывать. В голове мелькнуло — еще вчера она бы с досадой подумала: почему он не откроет своим ключом? Но после разговора с Сухининым ей пришла совсем другая мысль — муж хотел, чтобы она оказалась дома, он надеялся, что она здесь.