Об этом не сообщалось…

Михаил Белоусов.

ОБ ЭТОМ НЕ СООБЩАЛОСЬ…

Записки армейского чекиста.

ТАК ОНИ НАЧИНАЛИ

В первые дни

Батальонный комиссар Сенько в который уже раз перечитывал докладную. Сомнений быть не могло: и ксендз Фыд, и учитель Буцько, прикрываясь своей духовной и просветительской деятельностью, активно занимаются шпионажем.

Оперативные работники отдела контрразведки механизированного корпуса обратили внимание на этих лиц ещё осенью 1939 г., когда соединения и части корпуса только что расквартировались в одной из новых областей Советской Украины. Местные патриоты установившейся здесь рабоче-крестьянской власти тогда сообщили нашим контрразведчикам, что Роман Буцько является украинским националистом. Свою принадлежность к ОУН[1] он не афиширует, но в прошлом был связан с её руководителями, бежавшими в сентябрьские дни за кордон.

Буцько был взят под наблюдение. И через некоторое время стали поступать на него любопытные данные. Учитель, который демонстративно избегал контактов с нашими командирами и красноармейцами и, как говорится, десятой дорогой обходил расположения воинских частей, в разговорах с вездесущими мальчишками-школьниками проявлял повышенный интерес ко всему, что касалось «красного войска», и к тем местам, к которым «паны солдаты» не подпускают даже детей.

Словом, у отдела контрразведки корпуса были основания для ареста Романа Буцько. Но начальник отдела Сенько решил пока повременить с этим, чтобы выявить более существенные связи шпиона.

С ксендзом Иозефом Фыдом дело обстояло сложнее. Тихий, услужливый, если дело касалось властей, и по-отечески добрый к прихожанам, Фыд, хотя и вызывал подозрения, но в руки, как говорится, не шел.

Данные о том, что снятой отец в 1939 г., находясь в гостях в Кракове, был завербован фашистской разведкой, пока проверить не удалось. В начале года был, правда, сигнал о том, что к ксендзу приезжал какой-то католик из-за границы, но взять его след опоздали. И Фыд снова вышел сухим из воды.

Был ещё момент, не учитывать который контрразведчики не могли. Роман Буцько вынужден был действовать среди местного населения, в подавляющем своем большинстве с восторгом встретившего воссоединение западных областей с родной Советской Украиной. И любые враждебные действия по отношению к Советской власти люди воспринимали как заговор против себя. Фыд же все сведения получал от некоторых прихожан-фанатиков и служителей костелов тех местечек и сел, где стояли части корпуса. Чекистам найти подход к таким людям оказалось нелегко.

Свои соображения батальонный комиссар Сенько изложил в докладной отделу контрразведки Киевского особого военного округа. Но сейчас, когда он перечитывал (в который уже раз!) дела на Буцько и Фыда, его не покидало чувство беспокойства. Всё ли учтено, оправдана ли в данных условиях его, Сенько, выжидательная позиция?

Кадровый чекист, Сенько не мог не ощущать назревающей угрозы. Он понимал, что столкновение с фашизмом неизбежно. Хотя пока молчат пушки, здесь, в недавно освобожденных пограничных районах, идет скрытая от людских глаз тайная война, и он на своём посту должен свято выполнять долг коммуниста: защищать свою страну, свой народ и его армию от происков врагов.

С тяжелыми думами батальонный комиссар закрыл папки с документами и аккуратно уложил их в сейф. На башне бывшей ратуши часы пробили полночь. До начала войны оставалось около четырех часов.

А в это время за сотни километров отсюда, в Германии, происходили события, имеющие самое непосредственное отношение и к ксендзу Фыду, и к учителю Буцько. Там завязывался узел, разрубить который предстояло советским чекистам, в том числе и батальонному комиссару Сенько.

…По тихим улочкам Дрездена на большой скорости промчались две машины: фургон военного образца и легковой «опель». Камуфляжная окраска их воспринималась редкими прохожими как нечто само собой разумеющееся – шла война. Но каково было бы изумление подгулявших дрезденских бюргеров, если бы им удалось заглянуть в зашторенные окна одной из автомашин. На заднем сиденье «опеля» дремал, откинувшись в угол кабины, советский капитан-танкист. А впереди оживленно болтали между собой на баварском диалекте шофер из гестапо и лейтенант Красной Армии.

Прикорнувший на заднем сиденье обер-лейтенант абвера Гейнц Лоссберг (а это был он в форме советского офицера) не спал, но ему так надоела хвастливая болтовня водителя, что он предпочел уйти таким образом от разговора. В принципе, Лоссберг ничего не имел против гестапо – эти парни неплохо поработали в фатерланде и в присоединенных к нему странах. Но сопровождать им его для работы во вражеском тылу – это уж увольте. Он прямо заявил об этом своему непосредственному начальнику несколько часов назад. Но майор Линц успокоил его, заявив, что все учтено, а конкретные задания группы зондерфюрера Вилли Шмундта получит перед самым вылетом.

Итак, война с Россией началась, размышлял обер-лейтенант. Ну что ж, этого давно следовало ждать. Он, Лоссберг, может только приветствовать очередное проявление мудрости и дальновидности фюрера. Наконец-то и он сможет показать себя в полной мере на практической работе, и перед ним раскрываются блестящие перспективы.

Сын мелкого торговца из Карлсруэ, он в 1935 г. поступил на русское отделение Мюнхенского университета, где всерьез занялся предметом. В перерывах между занятиями Гейнц регулярно участвовал и в нацистских сборищах, и в арестах коммунистов. Но, сняв коричневую форму, до рассвета, бывало, засиживался над учебниками. Он усердно грыз гранит науки, понимая подсознательно, что призывы фюрера покончить с «интеллигентской заразой» не более как лозунг, рассчитанный на толпу. И хочет того рейх или нет, ему не обойтись без настоящих специалистов своего дела.

Практическую пользу такой линии поведения Лоссберг ощутил довольно скоро. Когда с третьего курса многих студентов призвали на военную службу, он без труда получил теплое местечко в иностранном отделе абвера[2]. И в то время как его однокашники муштровались в эсэсовских казармах под Мюнхеном, он в Берлине в уютных кабинетах управления адмирала Канариса изучал секретные досье по Советской России и совершенствовался в языке.

Настоящая работа началась в 1939 г. И хотя Польша не была его амплуа, но именно здесь Лоссберга ожидал первый успех. Исполнительный, грамотный, главное, преданный идеям фюрера, молодой сотрудник абвера обратил на себя внимание старших начальников.

В боевых группах абвера Лоссберг с успехом применил навыки, приобретенные ещё во время погромов немецких коммунистов и евреев, и заработал первый офицерский чин. А после создания в Кракове так называемого повстанческого штаба украинских националистов перед начинающим абверовцем открылись, как он считал, широкие просторы. Первая ступенька по заманчивой лестнице вверх, к высотам славы и могущества, – работа в учебных лагерях для украинцев. Эти диверсионные центры, направленные непосредственно на Советский Союз, были созданы абверштелле-Краков[3] в ряде городов Польши и Чехословакии. Нет, он, Лоссберг, ни на секунду не преувеличивал своей роли в большой игре. И такое положение его устраивало. Тем более что в Польше начальник отдела абвер-2 полковник Лахузен заметил Лоссберга и обещал проследить за его работой, а следовательно, и продвижением.

Дела Лоссбергу приходилось иметь в основном с отбросами общества – бежавшими за границу уголовниками и отпетыми националистами, но молодого лейтенанта это не смущало. В учебных лагерях для украинских националистов абвер и другие секретные службы готовили диверсантов-головорезов. Здесь закладывался костяк будущих частей из наемных убийц – батальона «Нахтигель» и полка «Бранденбург».

1

ОУН – организация украинских националистов.

2

Абвер – орган военной разведки и контрразведки Германии в 1919–1944 гг.

3

Абверштелле - Краков – периферийный отдел абвера.