Страница 24 из 53
Богиня Шапашу, ее дочь и бог Харану
Кобылица, дочь богини солнца Шапашу, дочь источника, камня, небес и океана[280], была укушена змеей. Она очень страдала, и вся природа сострадала ей. Кобылица обратилась к своей матери с просьбой о помощи. Она просила воззвать к какому‑нибудь из богов, чтобы тот излечил ее от змеиного укуса. Сначала просила она обратиться к Илу:
— Шапашу, мать моя, неси мой призыв к Илу, источнику рек и течения двух океанов!
Но Илу не стал лечить Кобылицу — или же просто не сумел этого сделать. Тогда Шапашу и ее дочь обратились к Балу, владыке Цапану, но тот не смог помочь страдающей дочери богини солнца. После этого по просьбе дочери воззвала Шапашу к Дагану в Туттуль, к Анату и Астарте в их город Ин–хаб, к Йариху, к Рашапу, Камошу, Малику, Котару–ва–Хасису на Кафтор и Шахару и Шалиму на небо. Но никто не мог помочь страдающей Кобылице.
Й тогда Шапашу обратилась к богу Харану. И Харану согласился помочь Кобылице[281]. Но за это он потребовал, чтобы та осталась в его городе и в его доме. И Кобылица и ее мать согласились с этим. Тогда Харану, оставив Кобылицу в своем дворце, покинул город и отправился в страну Аршах[282]. Там он устремился к зарослям тамариска, к рощам финиковых пальм, тамариском он стряхнул зло, кистью финиковой пальмы уничтожил его. И после этого Харану вернулся в свой город. Кобылицу покинула боль от укуса, и радостная природа вновь набрала силу, и жизнь закружилась всюду, как водный поток[283].
Однако Кобылица, владеющая искусством заклятий, с их помощью заперла ворота дворца Харану, и тот не смог войти в свой дом. И Кобылица предложила богу сделку: она впустит его в собственный дворец, если тот передаст ее матери искусство излечивать от укусов змеи. Харану согласился. После этого Кобылица согласилась стать женой Харану, но потребовала от него в дар змею, ядовитую ящерицу как свадебный дар и рептилию в оплату любви. Все эти пресмыкающиеся должны были помогать излечивать от змеиного яда. Так Шапашу стала обладательницей дара излечивать от змеиных укусов[284].
И вот змея укусила некоего Шаргазазу[285]. Он упал, и яд все глубже проникал в его тело. Предчувствуя неизбежную гибель, Шаргазазу заплакал и обратился с молитвой к Шапашу. Шапашу увидела его плачущего, услышала его голос и спросила:
— Почему ты упал, почему ты плачешь, как мальчик, и проливаешь слезы, как маленький ребенок?
И Шаргазазу ответил богине:
— Укусила меня змея, и яд проник в меня, в висок мой проник он, и упал я, и заплакал, предвидя скорую смерть, и обратился с молитвой к тебе, Светоч богов, Шапашу.
И Шапашу вмешалась. Как в полдень солнце убирает тень с земли, так солнечная богиня убирает яд из тела укушенного. И без отдыха трудится Шапашу, пока не удаляет полностью губительный яд[286].
Рождение Шахару и Шалиму[287]
Воссел на своем троне бог смерти Муту, держа в своих руках скипетр вдовства и жезл бесплодия. И тогда люди обратились с мольбой к женам Илу — Асирату и Рахмайу. Для них жрецы, одетые в красные одежды, сварили козленка в молоке и зажарили ягненка в жире, а певцы, одетые в багрянец, воспели богинь. И богини отправились к Илу.
Илу в это время находился на берегу океана, охотился на птиц и жарил свою добычу, совсем равнодушный к судьбам мира[288]. И даже увидев приближающихся Асирату и Рахмайу, он не отложил свое занятие. А богини приблизились к Илу и стали его умолять. Тогда Илу бросил свою охоту и обнял Асирату и Рахмайу, поцеловал их в губы, сладкие, как гранат, и зачал двух богов. А поднявшись с ложа любви, он сказал, что две его жены произведут на свет благих богов Шахару и Шалиму, которых надо будет положить рядом с Шапашу и неизменными звездами.
В назначенное время Асирату и Рахмайу произвели на свет благих богов. Были новорожденные велики, одну губу они помещают на землю, а другую — на небо[289], сосут они груди Великой Госпожи, Асирату[290], и не насыщаются, едят они птиц неба и рыб моря и тоже не насыщаются. А когда выросли Шахару и Шалиму, Илу отправил их в священную пустыню на семь лет. Там они поселились рядом с камнями и пустынными растениями, охотились и приносили жертвы. Когда же прошли полные семь лет, восемь кругов времени, вернулись Шахару и Шалиму в мир богов и сразу же закричали хранителю урожая:
— Открой нам дверь!
Открыл дверь хранитель урожая, и вошли боги в его дом. После этого Шахару и Шалиму сказали:
— Если есть у тебя хлеб, дай нам, чтобы мы поели! И если есть у тебя вино, дай нам, чтобы мы попили!
И хранитель урожая дал им хлеб и вино. И стали Шахару и Шалиму благими небесными богами, воплощающими утреннюю и вечернюю звезду.
Сказание о Карату[291]
Царь Дитану[292], Карату, потомок и любезный слуга Илу[293], пребывал в печали. Его преследуют несчастья. Сокрушен его дом. Погибли его братья. Умерла его добродетельная жена. Уничтожено потомство. Исчез почти весь род Карату, кроме него самого, и нет у него больше наследников[294]. Вошел Карату в свои покои и горько заплакал. Слезы его падали и на постель, и на землю. И так, плача, он заснул. А во сне явился к нему Илу и спросил, о чем плачет Карату. Может быть, хочет он быть великим царем, могучим владыкой?[295] А может быть, нужны ему богатства? Так пусть возьмет Карату золото и серебро, коней и колесницы, и рабов вечных[296]. Только пусть не плачет Карату. Но Карату не хотел ни власти, ни могущества, ни богатства. Не нужно ему ни золота, ни серебра, ни колесниц с конями, ни рабов. А нужны ему сыновья и наследники, нужны ему родственники, чтобы не погиб его род.
И ответил ему Илу:
— Не плачь, Карату! Омойся и соверши жертвоприношение, заколи ягненка и козленка, возьми жертвенную птицу и на городской стене принеси жертву Илу и Балу, сыну Дагану[297]. А после этого собери войско и иди походом в страну Удумми. Придя в страну Удумми, разоряй эту страну. А когда захочет царь Удумми, Пабелли, заключить с тобой мир и дать тебе выкуп, чтобы ты не разорял больше страну Удумми, откажись от выкупа, а потребуй от царя Удумми только Деву Хурритянку. Получив же Деву Хурритянку, женись на ней, и даст она тебе новое потомство[298].
Проснулся Карату и сделал так, как повелел ему во сне Илу. Омылся он от кончиков пальцев до плеч и совершил помазанье кровью. После этого заколол он козленка и ягненка, и птицу жертвенную, налил в золотой кубок мед и в серебряный кубок вино и поднялся на городскую стену. Там он принес жертву Илу и Балу, а затем спустился в город и начал готовиться к походу. Он приготовил еду для всего города и для своей дружины. Снабдил всем необходимым свое войско и, собрав городское ополчение, вместе с дружиной двинулся в поход[299]. По пути в Удумми он достиг храма Асирату в стране тирийцев и сидонян[300]. Там он принес обет богине и пообещал, что если добудет он Деву Хурритянку, если введет ее в свой дом, то пожертвует он Асирату серебра весом в две трети веса Хурритянки и золота весом в треть веса Девы. И услышала его обет Асирату, и запомнила.
280
Этот миф в том виде, в каком он до нас дошел, кажется довольно поздним и должен относиться ко времени уже после распространения лошади. Исследователи отмечают близость молитвы дочери Шапашу с молитвой, в которой супруга хеттского правителя XIII в. до н. э. Хаттусилиса, Пудо–Хеба, обращалась к различным богам, чтобы с их помощью вымолить у бога грозы излечение своего мужа. Конечно, едва ли угаритский миф столь поздний, но какое‑то влияние хеттов вполне можно предполагать, что позволяет отнести возникновение мифа ко второй половине II тысячелетия до н. э. После знакомства людей с лошадью это животное стало часто связываться с солнцем. Могучие кони везут колесницу солнечного божества по небесному своду. Кобылица названа одновременно дочерью источника, камня, небес и океана. Возможно, что речь идет о супруге богини Шапашу, о котором больше ничего не известно. Камень может представлять землю. В таком случае перед нами почти весь земной мир: земля, ее источники, небо и море. За этими пределами остается только подземное царство. Солнце, таким образом, тесно связано с миром жизни.
281
Боги очень сильны, но все же большинство их справиться с болезнями или страшными укусами змей не могут. Иное дело — Харану, который был богом–целителем, так что всяческое врачевание было его специальностью.
282
Где находится страна Аршах, неизвестно. Некоторые ученые видят в этом названии хурритское имя реки Тигр (Аррасих). Но это предположение не принято многими другими специалистами. Возможно, Аршах — мифическая страна, обильная водами, заросшая тамарисками и пальмами, что могло представляться угаритянам чем‑то вроде рая.
283
Это еще раз подтверждает, что сама богиня солнца Шапашу и ее дочь связаны с миром жизни: как только Кобылица излечилась от своих страданий, жизнь снова обрела всю свою силу.
284
Таким образом, миф «объясняет», как богиня солнца тоже стала целительницей, по крайней мере, научилась излечивать от змеиного яда.
285
Кто этот Шаргазазу, нам совершенно неизвестно.
286
В месопотамской религии Шамаш был богом не только солнца, но и справедливости. Вероятно, подобными качествами наделялась и угаритская Шапашу. Излечение укушенного змеей могло восприниматься как восстановление справедливости. Болезнь и следующая за ней смерть представлялись тьмой. И богиня солнца своим действием возвращала человека к свету, к жизни.
287
Текст, содержащий миф о Шахару и Шалиму, является, по–видимому, сценарием ритуала, называемого «священным браком».
288
Поскольку смерть и бесплодие имеют вселенский характер, для их преодоления необходимо вмешательство Илу. Однако, расположившись далеко от мира, Илу не намерен вмешиваться в его судьбы. Поэтому требуется вмешательство его жен, которые склонили бы бога к активному действию. Между тем для привлечения богинь уже был сварен козленок в молоке. Это, вероятнее всего, старинный религиозный обряд западных семитов, тесно связанный со «священным браком». Недаром после установления единобожия евреям было запрещено варить козленка в молоке его матери, что означало решительный разрыв с языческим обычаем.
289
Сохранилась пластинка из слоновой кости с изображением двух богов, сосущих грудь Асирату.
290
Есть предположение, что в Угарите существовал обычай с целью испытания удалять юношей в пустыню, изолируя их от общества. Если такой обычай действительно имел место, то это испытание, естественно, продолжалось далеко не семь лет.
291
Почти сразу после начала раскопок Угарита в храме Балу были найдены глиняные таблички с текстами двух эпических поэм — о Карату и о Данниилу и его сыне Акхите. Обе поэмы сохранились, к сожалению, не полностью. Нет конца, имеются пропуски в середине, и только о сюжетах можно составить ясное представление. Уже вскоре после опубликования поэмы стали предметом многочисленных исследований и споров. Хотя в них обеих большую роль играют боги, герои поэм к ним не принадлежат. Конечно, свои деяния герои совершают по воле богов, но прилагая собственные усилия. Мифами в собственном смысле этого слова поэмы не являются. Это, скорее, легенды, т. е. сказания, заключающие в себе зерно исторической истины, однако оно скрыто под разновременными наслоениями неисторических, в том числе мифических, подробностей, так что выявить это историческое зерно порой очень трудно, да и то это возможно лишь после тщательных научных исследований. Давно было замечено, что в названных поэмах нет никаких упоминаний об Угарите. Правда, там сказано просто о «городе», а так утаритяне называли именно свой город в отличие от всех остальных поселений. Но весьма сомнительно, что это город Угарит. Поэтому существует довольно основательное предположение, что поэмы возникли до поселения амореев в Угарите. По всей вероятности, сказание о Карату могло появиться еще во второй половине III тысячелетия до н. э.; но позже, уже существуя в Угарите, оно видоизмени–лось, и от прежнего времени в нем сохранились некоторые детали, в том числе название общества, еще не утаритского, и, может быть, имена самого царя Карату и его детей. Но в поэму проникли и черты нового жизненного уклада. В результате образовалось некое смешение старого и нового, вообще характерное для эпоса и фольклора. Та же особенность присуща и поэме Гомера «Илиада». Сюжет ее — Троянская война, происходившая в XIII или в начале XII в. до н. э. Между тем поэма, составленная, по–видимому, в начале VIII в. до н. э., содержит огромное количество деталей, свойственных времени ее создания, а не времени представленного в ней действия. В еще большей степени это относится ко второй гомеровской поэме — «Одиссее». Совершенно искажены реальные события в таких средневековых поэмах, как германская «Песнь о Нибелунгах» и французская «Песнь о Роланде». Среди действующих лиц русских былин встречаются исторические, такие, как князь Владимир и его дружинники Добрыня и Путята, но былинный Киев мало напоминает столицу Киевской Руси X‑XI вв. Вероятно, нечто подобное происходило и с утаритскими поэмами.
Мы уже знаем, что обе поэмы, как и мифы о Балу, были записаны под диктовку верховного жреца и принесены в дар храму Балу. Этот факт ясно показывает, что поэмы в то время рассматривались как составная часть священного предания, а не как чисто литературные произведения. Возможно, они представляли собой мифологическую предысторию Угарита. В конце сохранившегося текста поэмы о Данниилу и Акхите имеется указание писца: «И вот это снова рассказывать». Такое указание говорит о том, что поэмы исполнялись перед публикой (вероятно, в день какого‑то религиозного праздника), как и другие мифологические произведения. Произошла своеобразная мифологизация эпоса. Для угаритян явно не было разницы между сказаниями о Балу и других богах, с одной стороны, и о земных царях Карату, Данниилу, Акхите — с другой. Если в сказаниях о богах, особенно о Балу и его борьбе с врагами, речь идет о противостоянии цивилизации и хаоса, жизни и смерти, гармонии и беспорядка в надземном мире, то в поэмах подобные проблемы решаются в мире земном.
292
Карату — царь не Угарита, а Дитану. Племя Дитану встречается среди западноаморейских племен во второй половине III тысячелетия до н. э., когда амореи предположительно завладели Угаритом. Видимо, вместе с Харнаму, о котором говорится во второй поэме, люди Дитану составили утаритское общество. С другой стороны, среди найденных угаритских текстов есть отрывки, упоминающие Дитану в числе обожествленных предков, причем среди них он занима–ет довольно высокое положение. Остальные в одном месте даже названы содружеством Дитану. Поэтому кажется весьма обоснованным мнение, согласно которому Дитану был реальным или мифическим предком общности (первоначально, вероятно, племени или союза племен), которая получила по его имени свое название. Это обычный случай в западносемитском мире. Так, еврейский союз племен стал называться Израилем по имени Израиля (Иакова), которого евреи считали своим непосредственным предком. Возможно, что именно из Дитану произошла царская династия, правившая Угаритом. И тогда Дитану мог рассматриваться в первую очередь как предок династии. В сохранившемся отрывке угаритского текста к предкам — и в их числе к Дитану — обращаются цари Аммистамру и Никмадду. Может быть, это тот же самый Никмадду, который приказал записать тексты мифов и поэм и подарил их храму Балу. В этом контексте сама запись поэмы о Карату могла рассматриваться как еще одно подтверждение власти царя, считавшего, по–видимому, Карату своим предком.
293
У амореев, вероятно, считалось, что царские, а может быть, и другие знатные роды происходят от богов. Такие представления существовали у многих народов. Греческие аристократические и царские роды часто возводили себя к богам. В Спарте правили две династии, и каждая из них считала себя потомками героя Геракла, сына Зевса. Много позже в Риме Цезарь претендовал на происхождение от богини Венеры. Все они считались (или хотели считаться) находящимися под особым покровительством своих божественных прародителей. Но Илу заботится о Карату не только как о потомке, но и как о слуге, причем «любезном слуге». Так что этот царь является любимцем верховного бога.
294
Против Карату ополчились боги, несущие гибель и хаос. Смерть практически всех родственников царя повсеместно нарушает существующий порядок, так как царь является его воплощением. Особенно страшно, что Карату потерял всех наследников. Это означает не просто прекращение царского рода, но и утрату обществом дальнейшей перспективы правильного, упорядоченного существования.
295
Собственно, в тексте Илу спрашивает, не хочет ли Карату быть царем, подобным самому Илу. Едва ли здесь идет речь об обожествлении Карату. Видимо, подразумевается проекция могущества Илу на землю, и верховный бог обещает своему любимому слуге сделать его на земле таким же царем, каким он, Илу, является в мире богов.
296
Из этого эпизода видно, что идеал богатства состоял из золота, серебра, коней, колесниц и рабов. Все это было довольно редким. Видимо, и рабство не получило еще широкого распространения и не стало обыденностью. Позже дворец утаритского царя будет служить эталоном роскоши. В то время, когда создавалась поэма, до этого было еще далеко.
297
Илу приказывает умилостивить не только себя, но и Балу. Власть этих богов, как уже говорилось, располагалась как бы на разных этажах господства. Карату, таким образом, должен был заручиться поддержкой богов на всех уровнях— и космическом, и конкретном, связанном с обществом Дитану (может быть, будущим аморейским Угаритом).
298
Мотив похода за женой широко распространен в фольклоре. Характерно, что царь должен идти в поход за женой, он не может взять жену из своего же общества. Здесь допустимы два объяснения. Возможно, общество Дитану рассматривалось как одна большая группа людей, находившихся пусть в отдаленном, но все же родстве, и жениться на соплеменнице означало для царя (по отношению к которому нравы были гораздо более строги, чем по отношению к простому человеку, ибо царь обеспечивал благосостояние общества) кровосмешение и нечестие. Но не менее (или даже более) вероятно то, что царь должен был взять жену только из равного ему по положению, т. е. царского, рода. Поэтому Илу и приказал Карату идти в поход для завоевания жены в чужой стране, у другого царя. В данном случае речь идет о Пабелли, царе Удумми. Где находится Удумми, неизвестно. Может быть, это сказочная страна. Но в одном из угаритских документов сохранилось упоминание об удуммийцах, и это предполагает реальное существование Удумми. Из дальнейшего текста видно, что путь в Удумми шел через Тир и Сидон, до которых надо было идти четыре дня, а оттуда до Удумми — еще столько же. Удумми явно располагалась не в пустыне — в ней имелись источники и обрабатываемые поля. Имя удуммийского царя — Пабелли — вероятнее всего хурритское. Если располагать Дитану в Угарите, то получится, что Карату шел сначала на юг, а затем на северо–восток, где жили хурриты. Исходя из обычной логики, это совершенно необъяснимо. Но подобные сказания нелогичны по определению. К тому же нет никаких доказательств тождества Дитану и Угарита. Так что пока вопрос надо оставить открытым. Отказ же героя от предлагаемого богатства и требование только одного — того, что является целью последующего похода, — обычный сказочный мотив, часто встречающийся, например, в русских народных сказках.
299
Войско состояло из царской дружины и гражданского ополчения. Это обычная практика того времени. В ополчении, созываемом царем в случае необходимости, должны были участвовать все жители страны, причем те, кто не может сам участвовать в войне, должен был, по–видимому, нанимать себе заместителя. В поэме говорится, что одинокий запирает свой дом, вдова нанимает наемника. Даже новобрачные, которые обычно в армию не призывались, в данном случае тоже уходят в ополчение, оставляя своих молодых жен. Это явно связано с огромным значением похода Карату для всего Дитану, ибо от успеха царского предприятия зависело будущее благополучие всего общества. Дружинники же являются профессиональными воинами, составляющими постоянное войско, которое находится в полном распоряжении царя. Царь, конечно, снабжает дружинников всем необходимым. Но и ополчение он тоже должен обеспечить пищей на все время похода.
300
В тексте поэмы Асирату названа Асирату тирийцев, Плату («богиней») сидонян, что свидетельствует о наличии культа этой богини у финикийцев. При этом Асирату рассматривается как единая богиня Сидона и Тира. Существует рассказ об основании Тира сидонянами, но он датирует это событие намного более поздним временем. В Библии термин «сидоняне» относится как к жителям Сидона, так и к финикийцам вообще. Сидонянами называл финикийцев Гомер. Но у Гомера встречается и термин «финикийцы», а однажды оба слова употреблены рядом друг с другом: герой Менелай рассказывает, что во время своего возвращения из‑под Трои он побывал, среди других народов, у сидонян и финикийцев. В библейской Таблице народов, где перечисляются все известные автору народы и государства, Сидон назван первородным сыном Ханаана, а обитатели северной части Финикии упоминаются среди других сынов Ханаана. Ассирийские цари в своих победных надписях говорят о царстве сидонян, но столицей его является Тир. И наконец, наместник тирского царя в одном из городов Кипра называет себя рабом царя сидонян. Все это, как кажется, говорит о том, что издавна южную часть Финикии называли именно Сидоном. В таком случае Асирату тирийцев, Плату сидонян может рассматриваться как высшая богиня Южной Финикии, подобно Балу, Владыке Цапану в Угарите и его окрестностях. Но в I тысячелетии до н. э. Асирату уже не занимала такого положения на юге Финикии — ни в Сидоне, ни в Тире.