Анналы Хичи

— Я американо-испанского черного, — сказал Кассата, качая головой, — а Алисия китайского, ничего не выходит. И я мужчина, а вы женщины.

— Мы с Хулио когда-то играли в гандбол, — предложила Алисия Ло, но Эсси в свою очередь покачала головой.

— Я в Ленинграде в такие игры не играла. Во всяком случае не думаю, чтобы Врага интересовали спортивные достижения.

Я сказал:

— Беда в том, что мы не знаем, что его интересует.

— Ты, как всегда, прав, дорогой Робин, — вздохнула Эсси. — Дьявол! Подождите. Можно это сделать не таким скучным.

— Я не очень тороплюсь, — быстро сказал Кассата, думая, что будет, когда он станет не нужен.

— Я не сказала быстрее, только менее скучно. Ну как, друзья? Выпьете еще? Может, немного виндсерфинга? Я пока проведу быстрое перекрестное сопоставление всех трех баз данных. Это легко и не помешает другой деятельности.

— Она улыбнулась. — Может, будет чуть щекотно, — добавила Эсси и отправилась в свой кабинет программирования.

А мне предоставила играть роль хозяина.

Для меня это подходящее занятие. Я угостил их выпивкой. Предложил все возможности дома для развлечений, а эти возможности значительны, включая отдельную спальню; именно ее я прежде всего и имел в виду. Но тогда они, казалось, в ней не нуждались. Просто сидели и разговаривали. Приятно было оказаться дома и просто сидеть и разговаривать на веранде с видом на море и холмы на другом берегу. Так мы и сделали.

Подтвердилась снова проницательность Эсси в оценке характеров. Двойник-Кассата оказался гораздо выносимой своего плотского оригинала, и я даже с интересом слушал его анекдоты и смеялся его шуткам. Алисия Ло была просто отличной женщиной. Я не упустил отметить, что она хороша собой, стройна, миниатюрна и быстра и что у нее приятный характер. К тому же я понял, что она многое знает. Как один из последних старателей Врат, она участвовала в четырех научных полетах, а после расширения бродила по всей Галактике. Бывала в местах, о которых я только слышал, а о некоторых даже и не слышал. Я только начинал понимать, что она увидела в Хулио Кассате, но легко понял, почему Кассата влюбился в нее.

Он даже начинал ревновать. Когда она рассказывала о своих спутниках по полетам, он особое внимание обращал на ее рассказы о мужчинах.

— Бьюсь об заклад, ты здорово с ними трахалась! — кисло сказал он.

Она рассмеялась.

— Я бы рада!

Это меня удивило.

— Что это за парни? У них что, глаз не было?

Она ответила, скромно поблагодарив меня за скрытый комплимент:

— Вы не знаете, как я тогда выглядела. До того как лопнул мой аппендикс, я была высокой и тощей и… ну, у меня было прозвище «Человек-хичи». Так что я родилась не такой, какой вы меня сейчас видите, мистер Броадхед, — сказала она, говоря со мной, но глядя на Кассату, чтобы проверить, как он это воспримет.

Он воспринял хорошо.

— Ты выглядишь великолепно, — сказал он. — Как получилось, что ты умерла от аппендицита? Не оказалось врачей поблизости?

— Конечно, была Полная Медицина, и меня хотели привести в порядок. Даже с косметической обработкой, предлагали убрать кое-какие кости в позвоночнике, изменить лицо. Я не захотела, Хулио. Я хотела выглядеть по-настоящему хорошо, а не приближением, как они бы сделали. И был только один способ. Машина для записи уже ждала. И я воспользовалась.

И с угла веранды, где она изгибается, открывая вид на цветы Эсси, с улыбкой навстречу нам поднялась фигура.

— Теперь вы знаете причину, — сказала она.

— Эсси! — заорал я. — Иди быстрей!

Потому что этой фигурой был Альберт Эйнштейн.

— Боже мой, Альберт, — сказал я, — где ты был?

— О, Робин, — с улыбкой ответил он, — мы возвращаемся к метафизике?

— Не специально. — Я опустился в кресло, глядя на него. Он не изменился. Трубка, как всегда, не зажжена, носки спущены, волосы развеваются во всех направлениях.

И манеры у него по-прежнему уклончивые. Он поплотнее сел в кресло-качалку напротив нас.

— Но, видите ли, Робин, существуют только метафизические ответы на ваш вопрос. Я не был ни в каком «где». И сейчас здесь не просто "Я".

— Не думаю, чтобы я понял, — сказал я. Это не совсем верно. Я надеялся, что не понял.

Он терпеливо сказал:

— Я связался с Врагом, Робин. Точнее, он связался со мной. Еще точнее, — виноватым тоном продолжил он, — тот "я", что сейчас разговаривает с вами, совсем не ваша информационная программа Альберт Эйнштейн.

— Но кто тогда? — спросил я.

Он улыбнулся, и по этой улыбке я понял, что понял его правильно.

22. КОНЦА НЕТ

Когда я был трехлетним ребенком в Вайоминге, меня не отучали от веры в Санта-Клауса. Мама мне не говорила, что Санта-Клаус реален, но не говорила и обратного.

Во всей последующей жизни не было вопроса, на который я хотел бы так ответить, как тогда на этот вопрос. Я очень серьезно размышлял над ним, особенно во второй половине декабря. Я сгорал от желания узнать. Не мог дождаться, когда вырасту — скажем, до десяти лет, потому что тогда, рассуждал я, я буду достаточно умен, чтобы знать ответ на этот вопрос.

Когда я был подростком в психиатрической лечебнице пищевой шахты, врачи говорили, что со временем я вырасту. Смогу справиться со своими страхами и смятениями, буду уверен в себе — настолько, пообещали мне, что смогу работать и даже самостоятельно переходить улицу. И этого я не мог дождаться.

Когда я был испуганным старателем на Вратах… Когда я был доведенным до ужаса единственным выжившим После полета к черной дыре… Когда я был слезливой массой желе на кушетке Зигфрида фон Психоаналитика… Когда я был всем этим, я пообещал себе, что рано или поздно стану мудрее и уверенней. Когда мне было тридцать, я думал, что это произойдет в пятьдесят. Когда стукнуло пятьдесят, я был уверен, что это случится в шестьдесят пять. Когда мне исполнилось семьдесят, я подумал, что уж когда умру, тогда-то избавлюсь от всех тревог, неуверенностей и сомнений.

А потом я стал старше, чем считал возможным (не говоря уже о том, что стал мертвым), и все базы данных мира доступны мне… но у меня сохранились тревоги и сомнения.

А потом вернулся от Врага Альберт со всем знанием, которое получил, и предложил поделиться со мной; и теперь мне хочется узнать, сколько еще лет мне стареть, прежде чем я стану окончательно взрослым. И много ли еще мне предстоит узнать, прежде чем стану мудрым?

Но теперь я по крайней мере знаю, чем вызваны мои затруднения с окончаниями: у бесконечности не может быть конца. У таких, как я, конца нет. Нам он не нужен.

Галактика — наша Сморщенная Скала, и прием по случаю встречи продолжается вечно. Бывают и у нас перемены. Бывают промежутки, иногда очень длительные, когда мы занимаемся чем-то другим. Бывают окончания разговоров, но каждый конец — это начало нового, и эти начала никогда не кончаются, потому что именно это и означает «вечность».

Могу вам кое-что рассказать об этих окончаниях (которые одновременно есть начала), например, о разговоре Альберта с Эсси.

— Прошу прощения, миссис Броадхед, — сказал Альберт, — потому что я знаю: вас очень расстроило, что ваша собственная программа вам не отвечает.

— Чертовски верно, — возмущенно сказала она.

— Но, видите ли, я больше не ваша программа. Часть меня создана другими.

— Другими?

— Теми, кого вы называете Врагом, — объяснил он. — Теми, кого хичи называют убийцами. Они определенно не убийцы, во всяком случае…

— Да? — прервала Эсси. — Ты можешь убедить в этом лежебок? Не говоря уже о других цивилизациях. Разве не убийцы уничтожили их?

— Миссис Броадхед, — мягко сказал он, — я хочу сказать, что они не сознательные убийцы. Лежебоки состоят из материи. Мы — или эти Другие — не в состоянии оказались понять, что связанные протоны и электроны могут обладать разумом. Подумайте, пожалуйста. Предположим, ваш дедушка обнаружил, что один из его примитивных компьютеров совершает нечто, что может со временем помешать планам самого дедушки. Как бы он поступил?