На затонувшем корабле

Эрнст Фрикке неодобрительно покосился на дядю, не сказал ни слова.

«Надежды на старика нет… — Быстро мелькают мысли. — Это ясно. Если планы захоронения попадут к русским, пиши пропало…»

— Дорогой дядя, — Фрикке решил прощупать почву. — Как бы вы ни решили в будущем, сейчас тайники оказались в опасности. Вы беззащитны, — он нагнулся к уху старика, — в любой момент могут прийти русские или наши, сделать обыск, и планы в их руках. Вы рискуете жизнью, дядя. Зная ваш вспыльчивый характер, я не дал бы за вашу жизнь паршивой оккупационной марки.

Доктор Хемпель насмешливо приподнял брови.

— Ты напрасно беспокоишься, Эрнст. После первого посещения ретивого группенфюрера Ганса Зандера, кстати сказать одного из моих приятелей, я понял, что сейчас самое мудрое решение — уничтожить документы… Да, мы так и решили с Эльзой. В тот же день я сжёг все бумаги, — профессор указал длинным костлявым пальцем на решётку камина.

«Гм… при данной ситуации, положим, это недурно, — решил Фрикке. — На затонувшем корабле остался единственный экземпляр планов, и если старик не проговорится, то я останусь наследником всех богатств. Да, если только он не проговорится. Надо все обдумать».

По лицу Фрикке медленно расплывалась улыбка. С плеч его будто свалилась гора.

— Это другое дело, дядя, как всегда, вы приняли единственно правильное решение, — заключил он, облегчённо вздохнув.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

ТЕНИ ЖИВУТ В ПОДЗЕМЕЛЬЯХ

Эрнст Фрикке совсем позабыл о незнакомце. Спускаясь по лестнице, он увидел его на площадке второго этажа.

— Ну, как вы нашли старика? — приятно улыбаясь, спросил господин со шрамом на щеке. — Удалось ли вам узнать, зачем приходил к профессору русский полковник?

— А вам, собственно, какое дело? — Фрикке вызывающе посмотрел на незнакомца. Вытряхнув из пачки сигарету, он ловко прихватил её полными губами.

— Разрешите и мне, — потянулся улыбчивый мужчина, видя, что Фрикке прячет пачку. — Согласитесь, это невежливо. — Затянувшись, он добавил: — Прекрасные сигареты… американские… Может быть, у вас есть и доллары?

— Ого, вы слишком любопытны, уважаемый герр…

— Людвиг Фолькман, к вашим услугам, — незнакомец поклонился, — уполномоченный главного управления безопасности рейха, оберштурмбанфюрер Людвиг Фолькман. Прошу. — И он вытащил из заднего кармана удостоверение.

Эрнст покосился на фотографию в чёрной форме СД, на знакомую печать с орлом и свастикой. «Да, подпись самого рейхсфюрера Гиммлера».

— И вы не боитесь носить с собой такие документы? — искренне удивился он.

— Государство находится в величайшей опасности, нам ли, верным слугам, пристало беречь свою жизнь, — уклончиво ответил эсэсовец. — А вот вы кто такой? — Он перестал улыбаться, голос его обрёл твёрдость. — Документы?

— О каких документах идёт речь? — с наигранным удивлением спросил Фрикке. — Я вас не совсем понимаю, оберштурмбанфюрер. Я литовец, спасшийся из концлагеря, ищу своих родителей. — Он вынул из маленького поясного карманчика янтарный мундштук с двумя золотыми ободками и принялся старательно всовывать в него дымящуюся сигарету.

— А-а, — незнакомец взглянул на мундштук. — Признаться, я думал, что волки-оборотни существуют только в реляциях гаулейтера Коха… Я слышал, в этих местах находят янтарь?

— Да, на берегу моря.

— Поднимите левую руку, заверните рубаху, — изменив тон, твёрдо сказал Фолькман. — Так, хорошо, все в порядке. Кстати, ваше имя?

Фрикке ответил, посмотрев в лицо эсэсовцу. Глаза у Фолькмана были красивые, ласковые, немного грустные. Но вместе с тем в них было что-то такое… Нет, врать ему было опасно.

— Так вот, дорогой Эрнст Фрикке, я спросил вас о долларах не ради любопытства, — безмятежно улыбаясь, продолжал оберштурмбанфюрер. — Недалеко отсюда есть превосходный уголок, там можно спокойно посидеть, потолковать, поужинать. Расчёт с хозяином на доллары. Пойдут и фунты стерлингов или другая твёрдая валюта. — Он, обжигаясь, затянулся и с сожалением бросил окурок. — Вас не откажутся обслужить на золото или драгоценности. Совершенно безопасно, — поспешил заверить эсэсовец, излучая добрые улыбки. — На валюту можно получить все, даже девочек… Ну?..

Напряжение последних дней требовало разрядки.

«Что ж, — решил Фрикке, — развлекусь, узнаю, что хочет от меня этот странный тип. Он больше похож на врача или музыканта, чем на оберштурмбанфюрера. Итак, бедный Ганс, сегодня я устрою тебе поминки».

— Я благодарен за приглашение, — сказал он, — воспользуюсь с удовольствием.

На углу улицы эсэсовец остановился.

— Надо принять некоторые предосторожности. Я кое-что выясню. Прошу подождать. — Эсэсовец мгновенно скрылся в развалинах.

«Интересно, что ему надо от моего дядюшки? — соображал Фрикке. — Столичная штучка, особая. А улыбка? Будто у ангелочка из детской книжки с цветными картинками. Однако не хотел бы я заиметь его как врага».

— Герр Фрикке, — услышал он приятный тенор, — прошу вас сюда.

Во дворе, на площадке, свободной от кирпичных обломков и мусора, стояли две длинные ручные тележки на небольших железных колёсиках. На тележках лежали завёрнутые в грязные простыни какие-то продолговатые свёртки.

— Прошу вас, вот верёвка, привяжите покрепче груз к вашей тележке.

Увидев на лице Фрикке откровенное удивление, он добродушно усмехнулся.

— Место, куда мы идём, расположено неподалёку от кладбища. На тележках — трупы. Это маскировка, специально для русских патрулей. Ясно? — Нежными белыми руками в веснушках оберштурмбанфюрер вложил свои документы в карман покойника. — Ему теперь все равно, не правда ли, штурмфюрер, — он дружески хлопнул по плечу Эрнста Фрикке, — а живым лишние предосторожности никогда не помешают. Ну, берите ваш лимузин, тронулись. — И Людвиг Фолькман громко рассмеялся.

Когда их останавливал патруль, оберштурмбанфюрер со скорбной миной протягивал клочок бумаги: там было нацарапано по-русски: «Везу хоронить соседей, умерли от сыпного тифа».

Прочитав записку, офицер обычно махал рукой, даже не взглянув на покойников, и эсэсовцы спокойно продолжали свой путь по набережной. Из реки торчали корпуса, мачты и трубы затопленных катеров и небольших пароходиков. У металлической баржи собрались горожане. Эсэсовцы переглянулись: русские солдаты дружно вытаскивали из полузатопленного трюма мокрые мешки с мукой и раздавали немцам. Известно, что мука долго не промокает.

На перекрёстке двух больших улиц тропинку среди развалин преградили советские офицеры. Они обнимались с радостными восклицаниями.

Немцы приостановились и вежливо ждали.

— Серёга Арсеньев! Какими судьбами? — радостно восклицал высокий белобрысый пехотинец с капитанскими погонами. — Слыхал, слыхал, ты подлодкой командуешь.

— Командую, Санька, — живо отозвался старший лейтенант Арсеньев. — А ты, капитан дальнего плавания Александр Малыгин, потомственный моряк, — и в армейском! Что ж это ты, брат Саша?

Офицеры обнялись.

— Под Ленинградом войну начал, — сказал пехотинец, — партизанил. Вот и пришлось серую шинель надеть. Теперь в разведке… А помнишь, как мы с тобой лесорубам помогали деревья валить? А морской зверь… После войны куда думаешь?

— На корабль, Саша, во льды. Соскучился.

— Я тоже. Скорей бы войну кончать, жду не дождусь. — Заметив немцев с тележками, капитан крикнул по-немецки: — Эй, что вам нужно?

— Дорога узкая, господин капитан, — с поклоном объяснил оберштурмбанфюрер.

Советские офицеры уступили дорогу. Немцы с тележками прошли мимо. Эрнст Фрикке обернулся и встретил любопытный взгляд рослого старшего лейтенанта.

Погода портилась, с моря наползал туман. Он опустился на город и прочно застрял между развалинами.

— Надо оставить тележки вон за тем забором, — сказал старший эсэсовец.