Страница 8 из 15
То есть процент воров среди поступающих к ним в академию ниже на первом этапе, чем при выпуске из нее.
Раньше они при поступлении сдавали устав, а теперь — математику. То есть раньше зам был крепок нижней своей частью, а теперь — верхней. Раньше при поступлении на вступительных строевых занятиях вокруг строя замполитов бегали седые полковники с кафедры общественных дисциплин и кричали:
— А вон тот майор ногу в колене гнет и совсем ее не поднимает.
После чего все майоры в строю испуганно косились, задирали ноги и не гнули их нигде вообще, не то что в колене.
Так их и выпускали потом несгибаемых. И отличить было легко: гнешь ногу — получается, что ты без образования; не гнешь — значит, академик.
Чем больше у зама ума, тем чаще он повторяет это перед строем. Наш прошлый зам каждые пять минут повторял, из чего можно было заключить, что у нас зам — гений! У нас имеется и письменное тому подтверждение. Зайдите в гальюн в пашей казарме, и в первой кабине справа, под надписью «Много у нас диковин, каждый мудак — Бетховен», увидите: «Ребята, у нас зам — гений!»
Однажды пришли в город С. (Стекловодск) па погрузку ракет. Не успели чалки бросить, как наш зам, представитель, скорее всего, ЦК, тут как тут, уже стоит наверху в белой рубашке, новой тужурке, напомаженный.
Дежурный его спрашивает:
— Вы куда, Василий Андреевич?
Стоит и ждет любой ответ зама, чтоб кивнуть, а зам говорит исключительно не глядя:
— В редакцию газеты «На страже Заполярья». Посмотрю, как там…
«Там» оказалось какой кверху. Рано утром зам прошмыгнул на корабль — истерзанный, с огромным фонарем под правым глазом. Странно встретили боевого комиссара и представителя (ммм…) ЦК в нашей родной «На страже Заполярья», которую мы выписываем толпами. Очень странно.
Хватит, наверное, о замах, Бог с ними, пусть их коза бодает, лучше еще раз об офицерах.
Офицер что собака, прикормил — твой. И тут важно не перекормить, чтоб не охамел. Вот если кидать. По куску. Можно держать целую стаю. Лучшее все равно будет перепадать вожаку, а уж он-то найдет, чем занять остальных.
В конце службы офицер теряет нюх, и его отдают в народное хозяйство.
Офицер — это судьба.
Офицера нельзя оскорбить. И этим он напоминает дерево. Разве можно оскорбить дерево?
А чем офицер отличается от дерева?
Тем, что он не поддается обработке.
Настоящий офицер хоть что может. За это он и любим народом.
Для настоящего офицера преград нет. Он везде пройдет и возьмет что хочешь.
Голыми руками.
Регулярно. За «50, 60 и 70 лет Вооруженным Силам» и за «десять, пятнадцать, двадцать лет безупречной службы».
Хорошо воспринимает. Он им радуется. И радуется он им больше, чем волкодав, увешанный медалями за сообразительность, преданность и экстерьер. Гораздо больше.
Конечно, и среди офицеров бывают философы, которым медали до такой же лампочки, как и племенным волкодавам, но в общей массе, в абсолютном большинстве, медали офицера радуют. Он играет с ними, как малое дитя, до самой старости.
Один мой знакомый вешал на себя только две медали, а остальные клал в карман и поигрывал ими при ходьбе, а когда его спрашивали: «А где ваши остальные награды?», — он доставал их из кармана полной горстью и молча протягивал.
Некоторые, дочитав до этого места, все же интересуются: «Интересно, а как же все-таки они служат?»
Отвечаю им:
— Мы служим задом наперед, не прямо, а наоборот, шиворот-навыворот и стоя на голове вверх тормашками. И по служебной лестнице так и поднимаемся вверх ногами: тук-тук-тук по ступенькам тыковкой, которая у всей планеты маковка.
Кто не понимает, о чем я говорю, пусть пропустит это место и читает дальше.
Лейтенант — это начало большого конца. Я как-то сказал так перед строем лейтенантов, и они заулыбались. Значит, понимают, о чем идет речь.
Вы знаете, иногда у меня такое впечатление складывается, что до капитана третьего ранга включительно на флоте все нормальные люди.
Что бы вам еще такое рассказать об адмиралах? Разве что парочку случаев вам рассказать. Вот послушайте.
Один адмирал любил собирать различный зип [Зип — это запасные наши части]. Ходил по территории и собирал. Особенно любил, когда блестящее что-нибудь или там радиоэлектронное. Собирал он в специальный чемодан. Наберет полный чемодан, вызовет матроса и говорит ему:
— Отнесешь мне домой.
Матрос несет ему домой, звонит в дверь, и жена адмирала ему открывает.
— Вот, — говорит матрос, — прислали.
— А-а, — говорит жена и гложет, ощущая глазами, чемодан, — вижу. Хорошо. Подождите только секундочку, не заносите.
И через секундочку появляется снова в дверях жена адмирала и тяжело ставит рядом еще один чемодан, издавая при этом следующие звуки:
— А теперь отнесите, пожалуйста, все это на свалку.
Однажды встречали этого адмирала с моря вместе с оркестром. Трап на лодку подали, адмирал на него ступил, и оркестр заиграл. Рядом крикнули: «Смирно!» Адмирал поднял руку и двинулся по трапу, А трапы у нас очень скользкие, оттого что мы по ним ходим, да еще, как всегда, парусиной не везде обтянуты. Поскользнулся адмирал, сделал «вжик!» и нырнул под леера и дальше — в воду.
Оркестр, пока он летел, от изумления музыкально обыграл его падение, изобразил фугу «Летящий адмирал», а сам адмирал, пока летел до воды с поднятой к голове рукой, успел крикнуть: «Воль-на-а!»
Когда его выловили, то всем стало интересно, чего это он «вольно!» кричал.
— А вам, сволочам, пока «вольно!» не крикнешь, — сказал адмирал, обсыхая не ветерке, — вы же спасать не будете.
Так что с адмиралами у нас все в порядке, и все отлично себя чувствуют.