Вася Чапаев

Снова заговорил дед Егор:

— Назад приведу в целости и сохранности. Меня вы знаете, худому не научу.

— За это не боюсь. К Ваське худое не пристанет, не баловной он парень, — сказал отец.

— Он для меня как родной, — перебил шарманщик. — Хороший малец, безо лжи и хитрости. Со мной походит, места новые увидит, людей поглядит, ведь это все на пользу, в жизни пригодится...

— Да-а, — всхлипнула мать, — не ровен час что случится, а я и знать не буду!

— Да ничего не случится, мам! — крикнул Вася и, спохватившись, что выдал себя, опрометью шарахнулся за угол.

— Васька, иди в избу! — позвал отец.

Вася виновато поплелся домой и нерешительно встал на пороге. Мать вытерла глаза:

— Васенька, говорили мы тут, чтобы отпустить тебя...

— Чего ты ему рассказываешь, когда он своими ушами все слыхал? — отец засмеялся. — Ну, отвечай, пойдешь с Егором Васильевичем? Как на духу, правду говори, хочешь или пет?

— Пойду! Ой, тятя, пойду! Мама, мы денег заработаем, тебе принесем. Правда, дедушка Егор?

— Неуж нет, чистая правда, — серьезно подтвердил шарманщик.

— Я не против. Что теперь мать скажет, тому и быть, — махнул рукой Иван Степанович.

— А когда уходить собираетесь? — сдалась Катерина Семеновна и, не дожидаясь ответа, быстро ушла за печку.

«Плачет, — подумал Вася и рванулся за матерью, но вдруг остановился. — Ну что ж теперь делать? Ведь надо же мне деньги зарабатывать? Не маленький уж, без толку на базаре торчать». И, стиснув зубы, он сел рядом с дедом Егором.

Дед Егор молча посмотрел в окно, потом повернулся в сторону печки и громко сказал:

— А хоть и завтра. Тут на пристани баржа стоит, на Сызрань отправляется. Баржевик мне знакомый, нас посадит. Из Сызрани подадимся в Нижний... Города богатые, народу много.

Утро началось так же, как всегда. Сердито жужжала толстая муха, стараясь лобастой сине-зеленой башкой прошибить оконное стекло. У печки хлопотала мать. Что-то бубнил отец. В сенях кашлял и никак не мог откашляться дед Егор. И вдруг Васю точно окатили холодной водой: он вспомнил, что сегодня, сейчас, ему надо уходить отсюда. Надолго. Может, на целый год... Он собрался в комочек и уткнул лицо в подушку. А вдруг раздумал шарманщик и сегодня они никуда не уйдут?

Один бы денечек еще дома пожить. С Васятой они попрощались вчера — вот он удивится, если Вася сегодня к нему заявится! Вася представил себе, как приятель сначала удивленно выпучит глаза, а потом обрадуется: «Васька, раздумал? Во хорошо!».

А что потом? Опять Круглый базар? «Малец, подсоби донести!», «Мальчик, ты умеешь дрова колоть?», «Эй, парень, догляди за лошадью, я в трактир забегу!» Это еще хорошо! А то никто не позовет — никому ничего не нужно от слоняющегося по базару мальчонки.

Опять смотреть, как, вернувшись с поисков работы, отец растянется на лавке и, закрыв глаза, притворяется, что спит, чтобы ни с кем не говорить... Нет. Надо идти! В один мах Вася спрыгнул с печки.

Отец уже собрался уходить и стоял в дверях.

— Вот и хорошо, что проснулся. Я было идти хотел. Надо мне в одно местечко сходить, там работенку обещали... Ну, прощевай, уж не буду дожидаться вас провожать. Дальние проводы — лишние слезы! — Иван Степанович обнял Васю одной рукой и тут же, легонько оттолкнув, шагнул за порог.

Мать стояла, прижавшись лицом к печке. Худые плечи вздрагивали.

— Мама, я же на заработки иду, ну зачем ты плачешь? Может, на корову заработаю. Ты ведь хочешь корову-то? Слышала, как дед Егор говорил, что города там богатые...

— Бог с тобой, Васенька, а только жутко мне. Никогда ведь ты в такую даль не отлучался.

— Да ведь не маленький я, — обиделся Вася. — Иначе Залогин бы меня приказчиком не ставил.

Это был самый убедительный довод. Конечно, мать нашла бы, что возразить, но сердце подсказывало ей, что лучше промолчать. Улыбнувшись через силу, она погладила Васю по голове:

— Егор Васильевич с шарманкой на базар пошел, говорит: поиграю напоследок, соберу малость деньжонок, в дороге пригодится. Тебе приказал там его искать.

— Тогда, мам, я пойду! — заволновался Вася. — А то ну как он без меня уедет? Подумает, что я не хочу...

Вася обхватил мать за шею и крепко поцеловал в щеку. С картузом в одной руке и с узелком, в котором была завязана сменка, под мышкой, он выскочил на улицу и сразу же споткнулся — слезы застилали глаза.

У Круглого базара навстречу кинулся Васята:

— Я тебя искал! На пристань бегал. А потом услышал шарманку и сюда пустился. Значит, решился? Уезжаешь?

— Надо, Васята! Тятька без работы. У Андрюшки и так уж горб трещит: на его ведь шее сидим. Приходится мне на сторону подаваться...

Васята глядел на друга преданными, грустными глазами. Им обоим очень хотелось зареветь, но было совестно.

— Ты скорей вертайся! Знаешь, как я скучать буду, — застенчиво признался Васята и положил руки на Васины плечи.

— А я, думаешь, больно рад? — вырвалось у Васи. — Мы с тобой вроде как едино-одно! — повторил он слова отца Васяты и дернул себя за воображаемый ус.

— Ну, чисто мой тятька! — фыркнул Васята.

— А это кто? — хитро спросил Вася и, вытянувшею, боком, по-петушиному, взглянул на Васяту.

— Ой, Васька! Дед Егор — вылитый! Ну ты и артист! Покажи еще кого-нибудь!

— заиграла на базаре шарманка.

Друзья вздрогнули, посмотрели друг на друга и обнялись.

— Ну, прощай! Не ходи провожать, ладно? — серьезно сказал Вася и, поправив картуз, побежал на голос шарманки.

...Баржа стояла за пристанью, сходни были положены прямо на берег.

Дюжий мужик — баржевик, завидя шарманщика, замахал обеими руками: дескать, поторапливайтесь, нечего прохлаждаться!

В трюме, куда спустились дед Егор и Вася, все было завалено мешками с пшеницей. Только на корме легонькой тесовой переборкой был отгорожен небольшой закуток. Там стояла железная печурка. Один большой ящик заменял стол, четыре ящика поменьше служили скамьей и кроватью.

— Располагайся, Егор Васильевич! — гостеприимно говорил шкипер. — Может, чайку попьешь? Вон на печурке чайник горячий.

Дед не отказался и с удовольствием прихлебывал горячую воду. Баржу толкнуло, качнуло и стало меду ленно заворачивать. Дед Егор отставил кружку и перекрестился:

— Тронулись! В добрый час!

Вася вылез наверх. Вот улица, на которой живут Новиковы. Их дома не видать. Кучка мальчишек стоит у забора. Эх, не разобрать кто! Договорились и умчались куда-то. Вася стоял и думал: «Вот я уезжаю, а в Балакове все по-прежнему...»

Город стал отворачиваться от Васи, показывая гладкие спины лабазов.

Вася тоже отвернулся от берега и стал смотреть, как маленький буксир, пыхтя, тащил их неповоротливую ленивую баржу, которая казалась раз в десять больше трудолюбивого пароходика. Баржа нехотя переваливалась на блестящих, гладких, будто смазанных маслом волнах.

Над водой низко носились чайки. Плыло по небу одинокое облачко, плыло туда же, куда шла баржа, куда стремился влажный волжский ветер. Вася улегся на теплую палубу, закрыл глаза и стал слушать, как сладко причмокивали за бортом волны, будто облизывали что-то очень вкусное.

Разбудил Васю зычный гудок. Мимо баржи медленно шел большой розовый пароход. На верхней палубе прогуливались господа. Около барынь в кружевных платьях и в шляпах, на которых были цветы, перья, а у кого сидела и целая птица с хвостом, вертелись кавалеры в смешных соломенных шляпах и с тросточками.

Вдруг рядом с Васей шлепнулся огрызок яблока. Вася вскочил. На пароходе, перегнувшись через перила, хохотал долговязый бледный гимназист.

— Закрой рот! — орал он. — А то проглотишь нас! Некоторые господа остановились и тоже стали смотреть на Васю.

Но он не растерялся.