Страница 51 из 76
Антон попросил Деменского рассказать о Ревазе Давидовиче подробнее. Деменский заговорил как будто откровенно, но к предыдущим своим показаниям ровным счетом ничего не добавил. Так же скупо охарактеризовал он и Люсю Пряжкину. «Отличный мастер мужских причесок, иногда позирует Зарванцеву, любит выпить. Угощал ли ее коньячком? Да, угощал. Хотел, чтобы Люся выпытала у Зарванцева правду о встрече Овчинникова с Саней. Знакома ли Пряжкина с Ревазом Давидовичем? Кажется, нет».
Деменский виновато посмотрел на Антона:
— Поверьте, на этот раз я не лгу.
— Верю и хочу, чтобы вы так же откровенно рассказали о взаимоотношениях Холодовой со Степнадзе. Только ли книги их связывали?
Лицо Деменского передернулось:
— Мне известно лишь о книгах, но… Каждый раз, когда от Степнадзе приходило письмо, Саню будто в жар бросало.
— Что это были за письма?
— Очень лаконичные и корректные, обычно с просьбой прислать ту или иную книгу. И я не могу понять, почему Саня их так боялась.
— Она не скрывала от вас этих писем?
— Никогда.
— Почему бы вам не поинтересоваться, что пугает вашу жену?
— Интересовался. Саня по характеру очень общительная и открытая, но каждый раз, когда заходил разговор о Степнадзе или об отце Сережки, она болезненно замыкалась. Однажды, потеряв над собою контроль, я высказал предположение, будто Реваз Давидович является Сережкиным отцом. Саня побледнела и заявила, что если я такой фантазер, то нам лучше разойтись. Больше на эту тему мы не разговаривали.
— Об Овчинникове ничего не добавите? — после некоторого молчания спросил Антон. — Какие у него отношения с супругой Степнадзе?
— С Ниной? Никаких нет.
— Уверены?
— Стопроцентно. Нина, знаете, из той породы красивых женщин, которые прямо-таки инстинктом выбирают себе обеспеченных мужей. Она никогда не рискнет потерять доверие Реваза Давидовича. Это во-первых… — Деменский сделал паузу. — Во-вторых, если бы между Ниной и Анатолием что-то было, Анатолий давно бы похвастал.
— Он, кажется, увлечен младшей сестрой Нины? — осторожно спросил Антон.
На лице Юрия Павловича появилась усмешка:
— Фрося Звонкова — доверчивая простушка. Готова влюбиться в первого, кто пообещает на ней жениться. Но это у нее не от испорченности, а от возраста. Как-никак ей уже под тридцать.
Зазвонил внутренний телефон. Дежурный по управлению сообщил, что капитан Ильиных просит срочно приехать к Сипенятиной.
— Что у него? — спросил Бирюков.
— Говорит, дело серьезное.
Подписывая Деменскому повестку, Антон подумал: «Отчего успокоился Деменский? От сообщения хирурга Широкова, что Холодова поправится, или ему из каких-то источников стало известно, что Сани уже нет в живых?»
Глава XIV
Представив Антону хозяйку квартиры, Ильиных попросил ее:
— Мария Анисимовна, расскажите все старшему инспектору уголовного розыска.
Женщина, сцепив в пальцах натруженные руки, взглянула на Антона с близоруким прищуром и невесело заговорила. Оказывается, вчерашним вечером сын действительно заходил к ней в девятом часу. Предложил денег, но Мария Анисимовна отказалась от «подачки». Сын очень торопился и быстренько ушел из дому. После него, часа через два, приехала бывшая соседка. Только разговорились с ней, заглянул неизвестный мужчина. Спросил каких-то Птечкиных или Чечкиных. Мария Анисимовна ответила, что не знает таких. Мужчина попросил воды. Выпив полстакана, поблагодарил и ушел. А бывшая соседка осталась ночевать.
— Как Василий поставил в нишу ту сумочку, не могу понять. Лишь сегодня утром ее увидела, — невесело закончила свой рассказ Сипенятина.
— Какую сумочку? — спросил Антон.
Ильиных живо поднялся.
— Пошли, покажу.
Выйдя из комнаты в узкий коридорчик, он включил свет и отдернул цветастую занавеску с глубокой ниши в стене. Там, у самого порожка, на полу, стояла черная дамская сумка. На ее лакированных боках даже при электрическом свете можно было разглядеть густые отпечатки пальцев и несколько продолговатых пятен, оставленных, похоже, смоченной в одеколоне или спирте ваткой. Открыв сумку, Антон присвистнул — она была забита мотками серо-голубого мохера с яркими импортными упаковками. Пройдя в комнату, Антон осторожно вытряхнул содержимое сумки на стол. Кроме четырех мотков королевского мохера, в ней оказалась новенькая косметичка с косметикой, ключ на брелоке, пустой почтовый конверт, надписанный Холодову Федору Федоровичу, проживающему в городе Алексине Тульской области, и паспорт на имя Холодовой Александры Федоровны.
— Видимо, отцу писала, — сказал Ильиных, показывая на конверт.
— Вероятно, — согласился Антон и повернулся к Сипенятиной. — Значит, не видели, когда ваш сын поставил сумку в нишу?
Мария Анисимовна развела руками:
— Сама дверь открывала. Вроде как без сумки Василий входил. Или не приметила я — глаза никудышные стали.
— Из старых дружков сына в последние дни у вас никого не было?
— Ломаю вот голову. Так, никто вроде не заходил…
— А что за бывшая соседка у вас ночевала?
— На улице Петухова мы рядом жили. Фросей ее зовут, фамилия Звонкова. Очень милая девушка, заботливая. Так хорошо сдружились, как мать с дочерью.
— В какое время Фрося приехала?
Сипенятина, прищурясь, посмотрела на тикающие часы:
— Где-то близко к одиннадцати.
— Что ее так поздно привело к вам?
— Говорит, пришла из кино, стала ложиться спать, вдруг звонок. И как будто голос Василия сказал, что я сильно захворала, просила ее приехать. Фрося доверчивая и, не глядя на ночь, примчалась.
— Не она ли свою сумку в забывчивости оставила? — решил проверить Антон.
— Не было при ней сумки. Фрося, как увидела, что я здорова, прямо от двери мне на шею бросилась.
— Как тот мужчина выглядел, который вслед за Фросей заходил?
— Представительный, с портфелем… Очки темные, отблескивают. Я еще подумала: неужто он в них ночью видит? В таких очках только на солнце глядеть.
— Одет как?
— Серый железнодорожный пиджак, а фуражка будто летчицкая, с крылышками.
— Сейчас ведь и у железнодорожников на фуражке крылышки, — намекнул Антон.
— Не разбираюсь я в форменных одеждах.
— Фрося не говорила с ним?
— Она даже не видела его. — Мария Анисимовна тревожно покосилась на Ильиных и тут же опять перевела взгляд на Антона. — Неладное что-то с Фросей творится. Только мужчина стукнул в дверь, она лицом изменилась: «Миленькая, не открывайте! Это за мной». — «Чего ты, касатка?» — спрашиваю. «Ой, вы ничего не знаете!» Стук громче. Похоже, соседки так стучат. Открываю — мужчина в темных очках! Признаться, екнуло сердце. А он вежливо поговорил, выпил воды и откланялся. Возвращаюсь в комнату — Фрося из-за оконной портьеры выглядывает, белее белого лицом. Кое-как успокоила ее, утром сели чай пить, завела разговор о какой-то женщине, которую с третьего этажа сбросили. «Вот и мне, Анисимовна, наверняка скоро такое будет, — говорит. — Ой, что творится на белом свете, что творится!» С тем и на работу убежала. Ничегошеньки я не поняла.
— В комнату мужчина, значит, не входил?
— Нет. Всего с полминуты постоял в прихожей, пока я стакан воды из кухни вынесла.
— А вы старшую сестру Фроси Звонковой знаете?
— Когда рядом с Фросей жила, видела. Представительная женщина, строгая. У Фроси что на уме, то и на языке, а старшая — с секретом.
Через полчаса, проведя необходимые формальности, связанные с изъятием дамской сумки, Бирюков и капитан Ильиных вышли из квартиры Сипенятиной. Пригласив Ильиных в свою машину, Антон показал ему фотографию Пряжкиной:
— Эта девочка состояла на учете в вашей инспекции по делам несовершеннолетних?
Ильиных поправил фуражку и утвердительно кивнул:
— Помаялись мы с ней. Шестнадцать лет Люсе было, когда мы ее приметили. Бросила школу, нигде не работала. Вызываю как-то, предлагаю устроиться на завод ученицей или в профтехучилище. Люся смерила меня равнодушно-туманным взглядом и спрашивает: «Зачем это?» — «Чтобы получить специальность и работать», — говорю. «А зачем работать?» — «Чтобы вкусно есть, прилично одеваться. Разве тебе не хочется этого?» Улыбнулась: «Еду и одежду мне принесут мужчины». Понял, что за девочка Люся Пряжкина была? Чего ты вдруг ею заинтересовался?