Страница 43 из 71
— Читал.
— Вы обратили внимание, что рейхстаг единодушно проголосовал за военные кредиты?
— В трудную для нации минуту немцы проявили завидное единодушие, — подбросил представитель «Земщины».
— Господа, я читал и обратил внимание на столь печальный факт.
Журналисты с интересом уставились на Бадаева.
— Позвольте, господин депутат, задать вам следующие вопросы: как относятся рабочие к войне? Какую позицию занимает ваша фракция? Как будут вести себя в Думе рабочие депутаты? Как они думают разделить горе со всем русским народом?
— Все ваши вопросы одного плана, и я постараюсь ответить на них коротко и недвусмысленно, — сказал Бадаев.
— Прежде всего ясность!
— Мой ответ не потребует разных толкований. Рабочий класс всеми силами будет бороться против войны! — Карандаши журналистов быстро забегали по бумаге. — Война не в интересах рабочих. На Международном социалистическом конгрессе в Базеле было принято постановление: в случае объявления войны проводить против нее решительную борьбу. «Война войне!» — вот наш лозунг. За него мы, представители рабочего класса, и будем голосовать. Большевистская фракция станет твердо и последовательно выступать против войны.
Сдержанные, иронические усмешки появились на лицах журналистов. Они, безусловно, ждали иного…
Ни в одной столичной газете не было напечатано интервью с рабочим депутатом. Но уже на другой день Алексей Егорович получил несколько писем, в которых ему открыто угрожали. Но было среди этих писем и письмо из Костромы. Бадаев прочитал и обрадовался. Посмотрел на дату: отправлено на второй день после объявления мобилизации. Прочитал еще раз: «Мы самым решительным образом протестуем против действий правительства и правящих классов, вовлекающих в братоубийственную войну пролетариев России, Сербии, Австрии и Германии, и мы спрашиваем Российскую социал-демократическую фракцию: какие меры приняты ею против войны и для выражения братской солидарности пролетариату враждующих государств?»
Алексей Егорович поднялся, расправил плечи, вздохнул полной грудью, поднял вверх крепко сжатые кулаки и сказал:
— Брешете, гады! Мы, рабочие, сильнее вас.
Позвонил во фракцию, спросил, не вернулся ли кто-нибудь из депутатов в столицу. Затем позвонил Петровским:
— Здравствуйте, Доменика Федоровна! Не приехал? И ничего не сообщил о себе… Какая досада!
Ночью Григорий Иванович с провожатым вышли из конспиративной квартиры — небольшой белой хаты, похожей на десятки и сотни таких же в этом рабочем поселке, носившем название Заднепровье. Поселок состоял из четырех частей, или, как здесь говорят, предместий: Нижнеднепровска с Султановкой, Амура и Барафа, Самарина и села Мануйловки. Днем и ночью дымили в округе заводские трубы, заволакивая Заднепровье черным туманом. На заводах акционерных обществ и казенных вагонных мастерских занято было около тридцати тысяч рабочих. Петровский знал здесь многих. Сегодня ему в провожатые прислали Дмитрия Лебедя — высокого молодого человека, работающего никелировщиком в вагонных мастерских.
Григорий Иванович близко познакомился с ним еще в 1912 году во время выборов в Думу, когда тот организовывал легальные и нелегальные собрания рабочих. Совсем недавно он сумел сколотить пять молодежных кружков, расширив партийную организацию, влияющую теперь не только на политическую жизнь Заднепровья.
Соблюдая правила конспирации, шли они дальним кружным путем, минуя сельские бахчи, издававшие тонкий, едва уловимый запах зреющих арбузов и дынь. Спустились к реке. Шагали вдоль берега, то поднимаясь на песчаные холмы, то спускаясь вниз, и каждый думал о своем.
«Еще месяца не прошло, как я вернулся из Доронина. Владимир Ильич много говорил о неизбежности войны и, как всегда, оказался прав, — размышлял Петровский. — В непролазные дебри противоречий залезли оба империалистических зверя, сошлись на одной тропе, и ни один из них не уступит. Жажда наживы оказалась сильнее здравого смысла. Нам, большевикам, войну нужно встретить во всеоружии, с первых же дней раскрыть ее антинародный, захватнический характер, агитировать против нее народ, отстаивать интересы международного пролетариата».
Минуя патрулей — молодых парней с паклей и спичками наготове (если понадобится, они должны подать сигнал зажженным факелом), Петровский и Лебедь спустились по песчаному косогору в просторную и глубокую ложбину, поросшую лозняком. Здесь стоял приглушенный людской гомон, мерцали огоньки цигарок: присев, курили из рукава, хотя эта предосторожность, пожалуй, и была излишней.
Григорий Иванович начал нелегальное собрание рабочих Заднепровья. Основная его цель — рассказать рабочим о текущем моменте, о войне, которую навязали народу господствующие классы, о задачах в связи с этим сознательных пролетариев. Он говорил негромко, но люди, сидевшие на земле, еще хранившей дневное тепло, его хорошо слышали. Порой легкий ветер доносил в ложбину удары парового молота из кузницы вагонных мастерских или ночной гудок паровоза… Петровский старался убедить собравшихся в необходимости принять резолюцию против войны. Он понимал, что это непросто, так как среди членов Екатеринославского комитета РСДРП полного единодушия в этом вопросе пока не было… Свой доклад об отношении партии к войне Григорий Иванович закончил словами:
— Войну войне! Долой царизм! Да здравствует революция!
И тут же попросил слова меньшевик Худокормов.
— Я согласен, полностью согласен с тем, что во всем виновато правительство. Это верно, трижды верно! Ясно, что эту войну затеяли не рабочие и не крестьяне. Но, товарищи, все это представляется мне в нынешний грозный момент второстепенным! На нашу страну, на Россию, напал враг — вот главное. Что должен делать каждый честный человек в данном случае? Я беру такой пример. Живет семья. Как во всякой семье, здесь ссорятся, а иногда и дерутся, потом мирятся, всякое бывает… Но вот на жилище этой семьи нападает злодей… Что должны делать члены семьи? Продолжать ссору или прогнать злодея? Безусловно, прогнать злодея, скажет каждый здравомыслящий человек. Когда враг будет повержен, мы призовем правительство к ответу, выставим перед ним свои справедливые требования и претензии. А сейчас Россия в опасности, и мы, ее граждане, должны забыть о наших распрях. Правильно или нет?
— Правильно! — прозвучал голос стоящего неподалеку человека.
Петровский узнал в нем слесаря с завода Ланге, и это его неприятно резануло, но тут же он вспомнил последний разговор с Лениным, который говорил о неизбежном шовинистическом угаре в первые дни войны.
Оратор продолжал:
— В самом деле, почему немецкие социал-демократы голосуют за кредиты? Чтобы спасти свою родину. А почему мы, русские, должны помогать немцам? Чем русский царь Николай Второй хуже немецкого кайзера Вильгельма Второго?
— Оба хороши! — послышался чей-то голос, кто-то засмеялся, и тут же поднялся высокий, сутулый человек.
— Так мы никогда не договоримся. Ведь докладчик нам четко разъяснил, как обстоит дело. Ведь договорились в Штутгарте и Базеле рабочие партии о том, чтобы выступать против войны сообща, так в чем же дело? Раз договорились, надо крепко держаться своего. Нечего подводить друг дружку. А если подвели немцы, так это не значит, что должны подводить мы… Если кто-то споткнулся, я вовсе не должен за компанию падать в грязь.
— Вот это правильно!
— А насчет общего дома, товарищ Худокормов, ты чтой-то подзагнул. Какой же у нас в России общий дом для рабочего и царя? Для царя — палаты, а для нас — окопы, тюрьмы, виселицы… Знаешь, таких побасенок мы от черносотенцев наслушались…
В центр пробился еще один рабочий, громко заговорил:
— Идти на войну не страшно, если знаешь, за что воевать. И нечего нам зубы заговаривать, товарищ Худокормов. Надо разобраться, что для царя, а что для народа. Нельзя так, как тот молодой индюк, что ступил ногами в крапиву и сдох. Надо заранее знать, куда ступать, а где и тропинкой обойти…