Американский детектив

Но это было не совсем верно.

То, что осталось от Говарда Фрэзи, прикрыли белой скатертью и оставили там, где он упал. Противопожарные двери снова закрыли, но всем в зале было ясно, что они могут служить только временной защитой. Когда придет время, огонь они не удержат. Разве что…

— Они пытаются локализовать огонь в нижних этажах, — сказал губернатор. Он уже снова влез на стул. — Это наша главная надежда. — Он чуть не сказал «единственная надежда».

Число слушателей поредело. В противоположном конце зала из транзисторного радиоприемника неслись звуки рока. С полдюжины людей танцевали, если это можно было так назвать. «Ну,— подумал губернатор,— ты сам сказал: лучше рок, чем псалмы и молитвы». И больше не обращал на них внимания.

— К сожалению, должен вам сообщить, что попытка с лифтом окончилась неудачей. — И после короткой паузы: — Учитывая, чем закончился первый опыт, это, возможно, и к лучшему.

«Боже мой,— подумал он,— я изрекаю одну банальность за другой». С трудом заставил себя улыбнуться.

— Я не собираюсь утверждать, что все хорошо. Это не так. С другой стороны, нам здесь пока ничто не угрожает. И я, например, предпочитаю думать, что наши друзья, которые борются с огнем, подоспеют вовремя. — Он помолчал. — А теперь я намерен выпить. В конце концов, это же банкет.

Слез со стула и взял под руку Бет.

— Пора выпить и найти уголок, где можно поговорить. Мне надоело скалиться все время, как идиоту, чтобы доказать, что я не отчаиваюсь.

«А со мной он чувствует, что притворяться ни к чему, — подумала Бет. — Чудесно».

Подошли к бару и потом с бокалами забрались в опустевший угол. Губернатор придвинул друг к другу два кресла. Они сели вплотную, спинами к залу.

Первой молчание нарушила Бет:

— Какие мысли обуревают вас, Бент?

— Хмурые и невеселые, — губернатор признательно улыбнулся.— Думаю обо всех этих несчастьях. Мне так жаль. И я так зол. В душе я грожу кулаком небесам. Чисто детское бессилие.

Она понимала и даже разделяла его чувства. Но предпочла оставить их в стороне.

— Когда я была маленькой, — начала она, — и меня за шалости запирали в комнате, — она попыталась улыбнуться, — то я всегда старалась думать о том, что бы я хотела в это время делать, и пыталась на этом сосредоточиться. Чего бы вы хотели, Бент?

Медленно, едва заметно, спадало охватившее его напряжение. Улыбка смягчилась и погасла.

— Бросил бы политику, — сказал он наконец. — У меня хватает денег, и я сыт всем по горло. Мое ранчо в Нью-Мехико…

— И все, Бент? Только это?

Он не спешил с ответом. Наконец покачал головой.

— Нет. Вы заставляете меня поверить вам мои истинные мысли: Совсем уйти на покой я бы не хотел. — Снова та же признательная улыбка.— Я адвокат. Хотел бы убедиться, насколько я хорош в этом деле.

— Вы будете хороши в любом деле, за что ни возьметесь.

— Но мне всегда оставалась бы рыбалка, — продолжал губернатор, как будто не замечая ее слов. — И я бы постарался, чтобы на нее оставалось время. — Он помолчал. — И раз уж я вам тут рисую утопические картины, то рядом со мной были бы вы.

Все ее существо затопила теплая волна.

— Это предложение?

Без раздумья:

— Да.

— Тогда, — не спеша ответила Бет, — я его с радостью принимаю.

Нат подошел к дверям трейлера, потом спустился по ступенькам на площадь и уставился на огромное несчастное здание.

Пока Патти не заговорила, он не замечал, что она идет за ним.

— Что за люди!… — с горечью воскликнула Патти.

Нат взглянул на густую толпу за барьерами.

— Таймс-сквер под Рождество, — сказал он. Голос его дрожал от гнева.— Проклятые гиены. Мы могли бы публично поджаривать людей на вертеле и загребать миллионы на продаже билетов.

Патти молчала.

— Мы все виноваты, — продолжал Нат. — Это главное. Я рад, что Берт не узнал об этом.

— Спасибо. — И через минуту: — Но не забудьте, что в этом не только ваша вина. И моего отца тоже. В этом виноваты все, не только вы. Понимаете?

Нату удалось улыбнуться.

— Вы умеете внушить оптимизм.

В отличие от Зиб. Та, как это сегодня модно, предпочитала все видеть в черном свете. Еще одна характерная черта людей большого города, которая ему не нравится: твердое убеждение, что ничто не таково, как кажется. Человек никогда не бывает «за», только «против», и постоянная поза «меня никому не одурачить», которая, как изгородь из колючей проволоки, должна компенсировать внутреннюю неуверенность. И все для того, чтобы казалось, что человек принадлежит к интеллектуальной элите. Элите — возможно, но интеллектуальной — тут уж позвольте…

— Что станет с теми людьми, Нат? — В голосе Патти чувствовалось напряжение. — Неужели они…

— Наверх прокладывают шланги,— ответил Нат,— с этажа на этаж. Каждый шаг дается с боем. Нужно одолеть сто двадцать пять этажей…

— Но я так и не понимаю, что там горит?

— Все. Некоторые помещения уже сданы. Мебель, ковры, внутренние двери, бумага — все это вспыхивает первым делом. От этого температура поднимается и достигает точки, когда горят краска и плитка и растекается обшивка, и от этого температура возрастает еще больше, пока не загораются такие вещества, о которых и не подумаешь, что они могут гореть.— Нат вздохнул: — Я не специалист по части пожаров, но все выглядит примерно так.

— Что если бы все это произошло, когда Башня уже была бы в эксплуатации? — продолжала Патти. — Ведь там были бы тысячи людей. — И добавила: — Хотя дело не в количестве, да? Будь там только один человек, все равно это была бы трагедия.

«Посреди собственной беды, посреди горя от смерти отца, — сказал себе Нат, — она еще может думать о других. Но, возможно, это именно потому, что у нее умер отец,— несчастье сближает людей».

— Что вы будете делать, Нат?

Вопрос застал его врасплох.

— Я как раз об этом и думаю.

— Я имею в виду не сейчас, — голос Патти звучал теперь нежно, — а когда все это будет позади.

Нат молча покачал головой.

— Снова займетесь архитектурой?

До этого момента он не задумывался, но ответил твердо и решительно:

— Думаю, нет. Как раз сегодня утром Колдуэлл говорил о Фаросе, маяке, который стоял в устье Нила. «Он стоял там тысячу лет», — сказал Бен Колдуэлл. То же самое он думал об этом здании. — Нат покачал головой. — Как это называется? Человеческая гордыня, вызов богам. В некоторых странах Среднего Востока ни одно здание никогда не завершают полностью. Всегда оставляют несколько кирпичей или реек, — он улыбнулся Патти, — потому что совершенное произведение подобно богохульству. Человек должен стремиться к совершенству, но ему никогда его не достигнуть.

— Это мне нравится,— сказала Патти.

— Я не уверен, нравится ли мне это, но я хотя бы понимаю. Когда-то мне кто-то сказал, что неплохо, если человек пару раз получит по шапке…— Он задумался.— Идемте внутрь.

— Вы что-то придумали?

— Нет. — Нат колебался. — Но, как и вы, я не умею стоять в стороне. — Тут ему в голову пришла новая мысль. — Что, если бы вы не были дочерью Берта, но замужем за кем-то, имеющим отношение к Башне?

— То есть за вами? — Хрупкая, твердая, готовая взглянуть в лицо любой возможности. — Была бы я сейчас здесь? — Патти решительно кивнула. — Была бы. Старалась бы не мешать, но была бы рядом.

— Я тоже так думал, — ответил Нат и удивился неожиданной радости, которую вызвало в нем это признание.

В трейлере у рации сидел один из командиров пожарных частей. Слышен был только его голос:

— А вы не можете определить, как далеко тянется пожар над вами?

Голос, отвечавший ему, был хриплым от усталости:

— Я же вам говорю, что нет!

Командир с яростью прокричал:

— А под вами?

Тишина.