Американский детектив

— В шестьдесят четвертом году я был в Анкоридже, когда произошло землетрясение, — сказал сенатор и после паузы продолжал: — Вы никогда не попадали хотя бы в небольшое землетрясение? Нет? Мне кажется, это ни с чем не сравнимо. Человек всегда считает землю чем-то надежным, неизменным и безопасным. И когда она начинает колебаться под ногами, то спасения искать негде. — Он махнул рукой. — Но Бог с ним. Да, я уже пережил панику. И не хотел бы этого еще раз. Особенно здесь.

— Вы правы, — ответил Уайкофф, — я тоже. Что вы хотите предпринять?

— Перестать подпирать стену, — ответил сенатор и так и сделал.

Рассерженный Уайкофф раскрыл было рот, но тут же снова закрыл.

— Не надо нервничать, — продолжал сенатор. — Я не собираюсь насмехаться над вами. Потрогайте стену. Ну как, горячо? Я стоял, прислонившись к ней, и чувствовал, как она раскаляется. Это происходит очень быстро. Видимо, это означает, что по шахтам в ядре здания поднимается горячий воздух, возможно, и пламя. — Он посмотрел на часы и невесело усмехнулся. — Быстрее, чем я думал.

— Вам нужно было стать ученым, — недовольно сказал Уайкофф.

— Ну а разве мы с вами не ученые, вы и я? Мы ведь занимаемся общественными науками, не так ли? — Сенатор усмехнулся, на этот раз веселее.— Наши методы не слишком научны, признаю, но мы все пытаемся держать руку на пульсе, контролировать кровяное давление избравшего нас народа и действовать сообразно с ним.

— А иногда, и чаще всего, бездействовать, — добавил Уайкофф.

— Бездействие — тоже действие. Некоторые понимают это слишком поздно, другие — никогда. «Так не стойте же — действуйте!» — вот обычная реакция. Хотя требование «Ничего не делайте, лучше стойте» — часто могло быть более разумным. Помните, как Маугли попадает в логово кобр, которые не хотят причинить ему зла, и тогда кобры говорят удаву Каа дословно следующее: «Ради бога, скажи ему, чтобы перестал вертеться и наступать на нас!» Черт побери, парень, мне вся эта ситуация нравится не больше, чем вам, но я не вижу, что можно предпринять, и пока мне не придет в голову ничего умного, я не собираюсь ничего делать, чтобы не навредить больше. Так что успокойтесь и наблюдайте за окружающими. Как вы думаете, куда так целеустремленно направляются Боб и Паола Рамсей? Может быть, в туалет? Уайкофф улыбнулся.

— Может быть. Это настолько же правдоподобная гипотеза, как и любая другая.

— Самая правдоподобная, — сказал сенатор. — Однажды, помню, посреди дискуссии, которая расшевелила обе палаты и заполнила галерею журналистами, репортерами с радио и телевидения и просто любопытными или убежденными в том, что решается судьба народа, — а возможно, так и было, — один старый сенатор от Небраски, или Оклахомы, или, скажем, от Нью-Йорка наклонился к своему коллеге и что-то прошептал ему на ухо. Репортеры на галерее враз определили — что-то происходит. И действительно. А старик сенатор сказал: «Слушай, Джордж, я должен пойти отлить, а то лопнет мочевой пузырь. Столько кофе, и к тому же еще фасолевый суп… Пока этот старый козел закончит, я уже вернусь». И он встал и величественно вышел из зала. Все на галерее при этом думали, что он направляется прямо в Белый дом, чтобы обсудить что-то с Ним.

Уайкофф снова улыбнулся.

— Какую бы вы хотели эпитафию, Джейк? «Он ушел смеясь»?

Сенатор покачал головой. Лицо его стало серьезным.

— Нет, мне кажется, я заслуживаю самой почетной надписи: «С тем, что имел, сделал все, что мог». Думаю, что мы спокойно можем выпить, а?

Инженер-электрик Джо Льюис сказал:

— Что произошло, нам по-прежнему не известно. Возможно, сгорели электромоторы. Или полетел подводящий кабель. Все, что можем сделать, — проложить от подстанции новый кабель, подключить его и надеяться, что щиты смогут подать напряжение на лифты. — Он развел руками: — Никаких других вариантов у нас нет.

— Ну так беритесь за дело, — ответил Гиддингс. — Электростанция «Кон Эдиссон» готова помочь нам.— Он замолчал и уставился в небо, где гигантские здания почти соединялись вершинами. — Назовите мне хоть одну разумную причину, — взмолился он, — почему нужно было это чертово здание строить таким высоким?

— Потому, — ответил Джо Льюис, — что кто-то построил другое высокое здание и нам нужно было его превзойти. Нет ничего проще. В этом вся суть.

Глава 8

Зиб уже снова сидела за столом в редакции журнала, но никак не могла сосредоточиться. Было уже поздно, и перед ней все еще лежали груды рукописей, уже прочитанных и рекомендованных к изданию. По большей части это чтение она воспринимала как гимнастику для ума. Но сейчас, в эти минуты, рукописи казались ей никчемными, даже глупыми и — как сейчас говорят — неактуальными.

Но это была неправда. Даже не глядя на их страницы, она знала, что изрядная часть, даже большинство этих историй — о молодых женщинах и их проблемах, а если это не актуально, тогда что же? Ведь она тоже молодая женщина, не так ли? И, слава богу, наконец стало ясно, что у нее те же проблемы, что и у всех.

Она была воспитана как Зиб Марлоу — а это имя что-нибудь да значило — и вышла замуж за многообещающего Ната Вильсона из знаменитой фирмы Бена Колдуэлла. Уже эти два обстоятельства выделяли ее из толпы. И не только они.

Она занимала должность литературного редактора в одном из немногих оставшихся общенациональных журналов и хорошо знала свое дело. А ее внешность, ее положение, ее знания и полученное образование тоже были на высшем уровне. И, кроме того, по любому другому критерию становилось ясно, что Зиб Марлоу-Вильсон достигла вершины совершенства.

Правда, за исключением тех старомодных понятий о чести, которые всегда считались такими важными. Как быть с ними, дорогая?

Вычеркнем этот вопрос. На него Зиб уже нашла ответ, и именно потому она добилась того, чего добилась.

И кстати, как ни парадоксально, именно здесь, в редакции журнала, определяющего интеллектуальный уровень верхнего среднего класса, она неожиданно нашла повод усомниться в нерушимости своих жизненных принципов. Например, несколько месяцев назад ей понравился рассказ, за который она напрасно билась с Джимом Хендерсоном.

«Бетси, милочка, — сказал тогда Джим, — наши читательницы необычайно интеллигентны, иначе они ничего не читали бы, а сидели бы, уткнувшись в телевизор. Но вместе с тем они — жены и матери, у которых проблемы с домашним бюджетом, с налогами, с родительским комитетом, просто с повседневными мелочами. И большинство из них не заметит, что переживает кризис своего внутреннего «я», даже если он наступит в действительности. Не уверен, заметил бы и я сам. Они — соль нашей земли. Это я с благодарностью признаю. А теперь возьмем эту полную самоанализа историю…»

«Вы мне совершенно напрасно напоминаете, что шеф здесь вы,— сказала Зиб.— Но ведь это прекрасно написано, актуально, свежо…»

«Глупости,— ответил Хендерсон. Встал с кресла, обошел вокруг стола и снова сел. Он был без пиджака, длинный, худой и безжалостный.— У меня иногда от тебя голова кругом идет, детка. Как литературный редактор ты — класс, по крайней мере в большинстве случаев. Но как только какой-нибудь литературный агент, вроде Сомса, знающий твои слабости, подсунет тебе нечто подобное, ты тут же начинаешь пускать слюни, хотя не хуже меня знаешь, что это не для нас».

«А должно быть для нас».

«Это тоже ерунда, и ты прекрасно понимаешь, только прикидываешься. Сейчас же отошли это обратно». — Он держал рукопись двумя пальцами, как нечто нечистое.

Зиб в ярости вернулась в свой кабинет и позвонила Сомсу.

«Мне очень жаль, Джон. Рассказ мне очень понравился…»

«Хочешь, дорогуша, я угадаю, в чем дело? Он не понравился лорду Хендерсону, и точка. А чего еще можно было ожидать. Не было никаких шансов».