Тайна Кира Великого

Девушка из скифского племени, которая подошла к Киру и поклонилась ему, была пригожа лицом, и взгляд ее был горд, какой бывает лишь у истинно царской до­чери. Однако мне сразу показалось, что она больше по­хожа на высокомерного отрока семнадцати лет, чем на девушку.

Помню, как мой брат стал очень пристально пригля­дываться к ней и даже весь подался вперед со своего пре­стола. Лицо его покраснело, губы крепко сжались, а брови сошлись над переносицей, но даже я не мог разгадать, что у него на душе: гнев или удивление.

Скифская девушка не отводила глаз. Никакая иная жен­щина из персидского или мидийского рода не осмелилась бы смотреть в глаза своему будущему супругу, будто муж­чина-воин, готовящийся к поединку, а ведь Кир был царем. В нашем народе иной обычай.

Долго длилось молчание. Скифы тогда стали перегля­дываться между собой, и старейшина, вновь поклонившись Киру, сказал:

— Царь! Мы, скифы, считаем себя самым свободным народом на земле. Мы знаем, что вы, персы, прячете своих жен за стенами и материями, ибо боитесь дурного глаза. Наши женщины воюют наравне с мужчинами и стреляют из лука лучше многих воинов. Они всегда на виду, ибо ничего не страшатся. Они скрываются в повозках только тогда, когда носят плод в утробе своей. Таковы наши обычаи. И вот мы просим тебя, царь, не сажать Азелек в клетку, не покрывать ее пологами, ибо скиф не терпит рабства и в неволе скоро чахнет и умирает. Когда же Азелек понесет от тебя, царь, свой плод, просим отпустить ее, ибо наш бог не желает, чтобы она оставалась до конца своего века среди твоих жен и наложниц, а желает, чтобы она вернулась в свою землю, к своему народу. Таковы наши просьбы, а примешь ли ты, царь персов, наше пред­сказание о твоем могуществе, наши дары и наши просьбы, то решать тебе.

И вот Кир с трудом оторвал взгляд от девушки и по­вернулся ко мне, молчаливо прося совета. Скифам он ска­зал:

— До заката солнца услышите мое слово.

Он повелел проводить скифов в самые лучшие покои, как самых знатных гостей, а когда они ушли, то позвал меня сесть поближе к нему. У него на лбу блестели капли пота.

— Что мне делать, Гистасп? — спросил он меня в бес­покойстве.— Разве она девушка?

— Разве она не похожа на девушку, разве не красива? — спросил и я своего брата.— Разве она не приглянулась тебе?

Кир отвел глаза и, помню, долго смотрел на пламя светильника.

— Она волнует мою плоть, и от ее взгляда сильнее стучит мое сердце,— сказал он со вздохом.— Но как я смогу сле­довать скифскому обычаю, оставаясь персом?

— Если ты отвергнешь ее, то отвергнешь и великое пред­сказание о своем грядущем могуществе,— напомнил я Киру.— К тому же союз со скифами может пригодиться в будущем.

— В твоих словах правда,— согласился Кир.

И вот Ахурамазда послал мне хорошую мысль.

— Если она хорошо стреляет, сделай ее охотником «пра­вой руки». Пусть она одевается как скиф. Пусть сами скифы дадут ей мужское имя. Пока она не отяжелеет животом, кто отличит ее от юноши? Разве груди у нее велики? Разве трудно скрыть на время все, что женщины и так скрывают без труда? Таким образом она будет пользоваться свободой, и никто не пустит слух, что ты, царь, попрал персидский обычай. В этом нельзя найти никакой лжи, ибо поступишь ты по договору со скифами не ради обмана персов. Они пришли к тебе тайно, ты же только согласился хранить их тайну.

Кир обнял меня и с радостью сказал:

— Хвала великому Митре, который послал мне такого рассудительного брата! Бог посылает тебе мудрость как раз в тот час, когда лишает спокойствия меня!

Кир поступил по моему совету.

Девушка, которой старейшины дали имя Азал, и впрямь оказалась таким искуснейшим стрелком, какого среди пер­сов еще надо поискать. И я признаюсь, что не встречал на своем долгом веку стрелка более меткого, чем Азал-Азелек.

Персы, увидев ее умение, сразу признали ее прекрасным охотником, и никому не могло прийти в голову, какие страшные тайны скрываются под кожаными одеждами ма­ленького скифского наездника, не расстающегося со своим луком.

Итак, первое волнение Кира утихло быстро, а второе возникло уже спустя три месяца и не могло потом улечься долго, до тех самых дней, когда мой брат воссел на мидийский трон в Эктабане.

Предреченного скифскими богами зачатия не проис­ходило, и мы начинали думать, что иные, более могуще­ственные не благоволят появлению ребенка.

Я пытался успокаивать брата, говоря, что, быть может, срок, установленный богами, еще не наступил.

— Если только наши боги не враждуют со скифски­ми,— хмурился и сокрушался мой брат,— и не требуют чтить персидский обычай... Она уже привыкла к горам, стреляет в лесах, и каждый день я гадаю, вернется она или нет, жива она или погибла, упав в пропасть. Вот моя Кассандана. Она всегда приносит в мою душу ра­дость и спокойствие. А от Азелек одна тревога на сердце, словно болеет мой любимый жеребец и я не знаю, как ему помочь.

— Попробуй усмирить ее и усадить в женский покой,— отвечал я брату.

— Ничего путного из этого все равно не выйдет. Легче усмирить ветер.

В другой раз Кир позвал меня и в сильном смущении поделился своей новой тревогой:

— А вдруг она наполовину женщина, наполовину муж­чина. Я слышал, такое случается у скифов. Разве может зачать такая тварь, как будто созданная самим Ариманом?

На эти слова я вопросил брата:

— Неужто скифы долгими и опасными путями проби­рались к тебе через парфянские и мидийские земли только затем, чтобы унизить тебя и посмеяться над тобой?

Когда минуло полгода, Кир, скрепя сердце, пожаловался мне на Азелек:

— Она только исполняет повеление своих старейшин принимать мое семя в свое лоно. Больше ей ничего не нужно. Вот моя Кассандана. Как теплы ее ласки! Порой на ложе я готов подчиниться ее желаниям и ее прихотям. А эта дикарка приходит и ложится на спину и лежит, как ящерица на холодном камне. Она не умеет ни лас­кать, ни целовать мужчину. Если все скифские жены такие, то удивительно, как еще не выродилось на земле их племя!

— Если так, то боги знают, что делают,— сказал я брату,— Будь скифы страстны и плодовиты, они заполо­нили бы всю землю.

Азелек тем временем продолжала как ни в чем не бывало охотиться и ежеденно привозить во дворец по целому вороху дичи. В ту пору я ни разу не видел в ее лице радости, но не замечал и тени огорчения.

От массагетов в ту пору так и не появилось гонца с недоуменным вопросом скифских старейшин и самой ца­рицы Томирис, почему медлит царь персов и не случилось ли с ним или Азелек чего дурного.

И вот наступила весна, которой с нетерпением ожидали все прочие народы.

Сначала в Пасаргады явились подосланные к Киру убий­цы. Насколько мне известно, в ту ночь, когда убийцы про­никли во дворец, Кир возлежал со своей скифской женой в отдельной комнате. Если бы он был на женской половине, то, несомненно, лишился бы жизни, поскольку смерть ра­зыскивала его среди самых покорных жен.

Потом, когда боги спасли своего избранника, пришли во дворец Аддуниб от вавилонян и Шет от иудеев.

Что касается своих слуг и союзников, то в их от­ношении Кир всегда был очень проницателен. Все были изумлены, когда он помиловал своего убийцу, эллина Кратона, и принял его себе на службу. Однако он не ошибся в этом чужеземце, который, хотя и стал потом известным на все царство пьяницей, все же оказал мо­ему брату, а затем и мне самому множество бесценных услуг.

Настал день, когда Астиаг задумал послать свое войско в Персиду.

Узнав от гонцов Гарпага о замыслах царя, Кир на сле­дующее утро поехал в горы. Когда ему было трудно решить, что вернее предпринять, он всегда начинал охотиться, по­скольку именно на охоте «ловил» вместе с дичью и мудрые мысли.

С ним был я, Гистасп, и тайный гость, Гобрий, наме­стник одной из вавилонских областей. Этот хитроумный эламит также знал предсказания о скором возвышении Кира и ожидал дня, благоприятного для того, чтобы перейти на службу к моему брату.