Страница 52 из 92
— Как ни брошу кости, все равно головы мне не сносить,— с грустной усмешкой сказал он мне на эллинском.
Несмотря на ту неистовую скачку, Кир был бледен, левое веко у него дергалось. Он подъехал к повозке Креза, высоко подняв поводья и крепко сжимая их в кулаке.
— Крез! — хрипло выкрикнул он,— Надо продать твоих лидийцев в рабство, иначе с ними не оберешься хлопот! Ты назови приличную цену, чтоб иудей Шет не насмехался надо мной оттого, что я продешевил.
Крез грузно выбрался из повозки. Не привыкший к длительным зимним походам, он был одет очень тепло. И вот теперь он сбросил с себя верблюжью шкуру, а потом — и дорогой гиматий, и предстал перед восседавшим на коне Киром как простой слуга или раб.
— Царь! — тихо проговорил он.— Ты волен поступать, как тебе вздумается. Но все пожалеют о древнем городе, который будет сожжен твоей рукою. Да, я ошибся в Пактии. Он обезумел, вообразив, что золото теперь принадлежит ему. Осмелюсь сказать, что даже я, правивший страной долгие годы, не предполагал, что может случиться такое,— даже я, советовавший тебе не обогащать чрезмерно твоих персов. Посмотри, царь, кто воюет за Пактия. Наверняка куда больше наемников, чем лидийцев. Наемников казни, а лидийцев, что пошли за Пактием, продай по самой дешевой цене, как тощих овец. Пусть же остальные, как ты некогда приказал, сначала научатся танцам, а также игре на кифаре и лире. Такие рабы будут цениться куда дороже, чем даже эфиопские евнухи.
Тихий и спокойный голос Креза казался мирно текущим ручейком. Я заметил, что Киру нравилось слушать покорное красноречие самого знатного из лидийцев. Бледность сошла с лица персидского царя, он заулыбался и разжал кулак. Даже конь его присмирел, перестав бить копытом и встряхивать гривой.
— Славно говоришь, Крез,— сменив гнев на милость, проговорил Кир,— только уже стучишь зубами, и тебя трудно понимать. Оденься! Сегодня ты продолжаешь править Лидией, раз я принимаю твой совет. Вот и вестник уже готов,— Он указал на меня.— Не нужно повторять твои слова.
Кир повелел мне скакать к Мазаресу с приказом повернуть войска обратно на Сарды, быстро подавить мятеж, продать в рабство всех, кто пошел с Пактием, а его самого обязательно взять живым.
Пактий оказался очень трусливым и, как только узнал о приближении персидского войска, сразу бежал в Ионию, тем самым только усугубив ее положение. Там он скитался из города в город, пока эллины острова Хиос не выдали его персам за мзду в виде небольшой местности, расположенной на побережье Мисии. Пактий кончил свои дни в темнице.
Мазарес, подавив мятеж, вновь двинулся на Ионию, взял приступом город Магнесию, а после трудной осады внезапно занемог и скончался.
Тогда Кир, видя, что хлопот с ионийцами больше, чем казалось поначалу, передал дело покорения этой области в руки Гарпагу.
Многоопытный, крепкий умом и здоровьем старец быстро продвигал войско от одного прибрежного города к другому, а подходя к стенам, первым делом приказывал воинам быстро возвести насыпь на высоту крепостной стены: не только для облегчения приступа, но и для показа титанической силы своего войска. Завершая на глазах осажденных эти «земляные работы», он милостиво давал городу три дня на размышление и на несколько стадиев отводил войско от города — отдохнуть и набраться сил перед возможным приступом. Самые гордые из эллинов, фокейцы и теосцы, воочию узрев мощь персов, спустили на воду все свои многовесельные корабли, погрузили в них своих жен, детей, пожитки, а также изображения богов и посвятительные дары, оттолкнулись от родных берегов и отплыли искать иную землю для проживания. Некоторые из городов доблестно сопротивлялись, однако были покорены. Третьи же с опозданием, а потому и с некоторыми издержками, последовали примеру Милета.
Что касается спартанцев, то они, узнав о судьбе фокейцев, самых верных своих приверженцев, так и не выслали флот на помощь Ионии, тем более что у них самих Усугубилась новая распря с аргосцами.
Я и по сей день уверен в своей правоте. Лавина уже сорвалась с гор. Спартанцам, даже объединившись со всеми ионийцами, включая милетян, не удалось бы остановить ее. Вся Иония была бы сброшена в море. Эллинов погибло бы несчетное число. Ныне же все города стоят на своих местах, и даже Фокея вновь заселена: частью кое-кем из вернувшихся фокейцев, частью другими эллинами.
Кир же добрался до Эктабана и в продолжение целых трех лет не предпринимал никаких новых походов, сначала ожидая хороших вестей из Ионии, а потом — пока народятся от персидских женщин новые персы. Помню его слова: «Персов еще недостаточно не только для завоевания обширных стран, но и для того, чтобы жить на больших просторах. Персы не должны потеряться, как жемчужины среди песка».
Насколько мне известно, он очень разочаровал Аддуниба и других вавилонских перебежчиков, открыто изменивших царю Набониду, когда по дороге из Лидии отказался от взятия Харрана, некогда захваченного Набонидом. Кир считал, что воевать с Вавилоном рано.
Большую часть земель бывшего Мидийского царства Кир в ту пору разделил на наделы «лука», «коня» и «колесницы», которые были распределены между воинами в зависимости от их достатка и вооружения. Наделы «колесницы», разумеется, были самыми большими. Их получили самые знатные воины, которых Кир обязал иметь для походов эти боевые повозки, снабженные страшными колесными серпами, по примеру вавилонян и парфян. До этого колесниц в персидском войске не было.
И вот, зная, что персам предстоят новые походы и завоевания, куда более далекие и опасные, Кир повелел им родить в ближайшие годы как можно больше сыновей. В таком деле персы подчинились с особой охотой и, насколько могу судить, постарались на славу.
Сын Кира, Камбис, между тем быстро рос и стал высоким, худощавым юношей, еще меньше похожим на отца, чем был в отрочестве. Он смотрел на всех исподлобья, отличался немногословием и скупостью движений. Но если начинал говорить, то резким, наставительным тоном высказывал довольно мудреные вещи, как выходец из круга жрецов, философов или гадателей, а вовсе не из высшего, царского, сословия воинов-правителей. Киру, однако, нравились такие речи. От приближенных Кира мне было известно, что в детстве, будучи во дворце Астиага на правах одного родственника, будущий царь видел, с каким уважением и даже трепетом слушает его суровый дед жрецов-магов, их высокопарные и туманные изречения. Кир радовался, что его сын не глупее жрецов, и хотел, чтобы он был не менее их образован.
На манеру речи Камбиса походили и его повадки. Он часами сидел на одном месте, искоса поглядывая на происходящее вокруг него, и притом не шевеля и пальцем, а потом мог вдруг сорваться и ринуться куда-то, распугивая слуг и чиновников, которыми теперь вдвойне наполнился царский дворец в Эктабане. То он вскакивал на лошадь и мчался по горам, возвращаясь к вечеру остывшим и молчаливым. То вдруг требовал от жрецов провести тот или иной пышный обряд поклонения какому-либо из божеств, хотя ни праздника, ни иного повода для такого обряда не предвиделось.
Киру эти порывы его сына не казались странными. Он видел в этом ранние проявления истинно царского характера. «Жеребенок породист,— говаривал царь персов про своего отпрыска.— Любит взбрыкивать. Угомонится».
Чужеземец Кратон видел в таком характере признаки вырождения. Ведь Камбис был сыном Кира и Кассанданы, его двоюродной сестры, которая сама была плодом брака между какими-то близкими родственниками. Египетские фараоны, особенно в древности, женились на своих сестрах, и династии вырождались, если в их жилы по воле случая не вливалась новая кровь. Выродились цари древнего Элама, которых персы почему-то и поныне почитают едва ли не как богов. От них-то персы и переняли не только добрые, но и вредные обычаи. Не сомневаюсь, что и Ахеменидам может грозить вырождение, если они не откажутся от вредного кровосмешения.
И вот минуло три года благополучного пребывания Кира в Эктабане. Царство процветало, мятежей не было, персы плодились.