Марк Твен

Твэн метался, изливал желчь в произведениях, которые в большинстве случаев не решался напечатать.

В мире имеется, писал Твэн, только одно оружие, которое может уничтожить несправедливость. Это оружие — смех.

Сатана говорит:

«Множество людей видит смешную сторону тысячи низких и пошлых вещей — главным образом, явные нелепости; то, что чудовищно, абсурдно, возбуждает животный смех. Их тусклое воображение не может видеть десятка тысяч существующих на свете действительно смешных явлений, имеющих большое значение. Наступит ли такой день, когда человечество поймет комичность этой младенческой наивности и смехом ее уничтожит? Ибо человечество, при всей своей бедности, имеет бесспорно одно мощное оружие — смех… Против смеха ничто не устоит. Пользуетесь ли вы когда-нибудь этим оружием? Нет, вы даете ему ржаветь. Применяет ли человечество это оружие? Нет, у вас не хватает ни разума, ни смелости».

Твэн много писал в эти годы добровольного изгнания с родины. Он радовался, что, оплатив долги, может осуществить свою мечту и писать произведения, в которых не станет считаться «с чувствами, предубеждениями, мнениями, верованиями, надеждами, иллюзиями, самообманами» других людей, произведения, которые он будет писать «без всяких ограничений»- «Это — невообразимая роскошь, рай на земле».

Сатирические произведения, направленные против империализма, против угнетения человека, против религиозного ханжества, однако, не предназначались для печати.

В канун нового, 1900 года, канун XX столетия, Твэн написал речь, «которой сказал!: «Привет от девятнадцатого двадцатому столетию. Я приношу тебе… христианство, которое возвращается замаранное, грязное, обесчещенное из пиратских налетов на Кьяо-Чу, Манчжурию, Южную Африку и Филиппины. Его душа полна злобы, карманы — наживы, его рот полон святошеского лицемерия. Дайте ему мыла и полотенце, но спрячьте зеркало». Речь не была произнесена.

Только во второй половине 1900 года Клеменсы вернулись в Америку. Твэну устроили небывалую встречу.

В Китае разразилось боксерское восстание против империалистов. В августе 1900 года карательная армия, состоявшая из войск нескольких империалистических государств, подошла к самому Пекину. На этот раз Твэн решил, что не может молчать, даже ради семьи, даже ради спасения своей репутации. Он нашел в себе мужество выступить публично перед всем светом. В своей речи Твэн объявил себя патриотом своей родины. «В Китае тоже есть патриоты. Мы не позволяем китайцам приезжать к нам, и — я говорю вполне серьезно — пусть Китай решает, кто может ехать туда… Боксер — патриот. Он любит свою страну больше, нежели другие страны. Желаю ему успеха… Я тоже боксер».

Это была речь в защиту справедливости, простой провинциальной справедливости, как ее понимает средний фермер Запада, как ее понимает Гекльберри Финн. «Мы прогоняем китайцев из нашей страны, боксеры прогоняют нас из своей собственной».

Последовал целый ряд выступлений — Твэн начал кампанию против коррупции муниципальных властей. Американская печать почувствовала, что с Твэном что-то произошло, он изменился. Говоря словами одной провинциальной газеты, «добродушный юморист недавнего прошлого превратился в энергичного сторонника реформ, странствующего рыцаря, который всегда готов сразиться с церковью или государством…»

В газетах появилось сообщение об огромной компенсации, полученной миссионерами за имущество, уничтоженное во время боксерского восстания, компенсации, во много раз превосходящей стоимость этого имущества. Твэн опубликовал злую, сатирическую статью о миссионерах: «Человеку, сидящему в темноте».

Миссионеры попробовали написать опровержение. Тогда Твэн выступил еще резче. Рассуждая, как простой честный фермер, приводя иллюстрации из времен своего детства, Твен доказал, что требование компенсации в сумме, превышающей фактические потери, является вымогательством.

Попутно Твэн, отдыха ради, написал нечто вроде пародии на детективные рассказы — повесть в двадцати пять тысяч слов за шесть дней. Он начал также писать несколько статей, одну сжег, другие оставил в своем архиве — вместе с другими рукописями; много времени занимала огромная переписка с друзьями.

Но теперь больше всего Твэна занимала политика, главным образом международная политика. Империалистическая, грабительская сущность действий «великих держав» становилась все очевидней, и Америка Действовала заодно с другими. Твэн начал составлять проект «огромной международной процессии». В ней участвуют: молодой Двадцатый век (он пьян и его несет на руках Сатана), монархи, президенты, мошенники-политиканы, грабители, земельные воры, арестанты. — В процессии появляется христианство с золотым терновым венком, в платье, вымоченном в крови. Тут же окровавленные головы буров, китайцев, филиппинцев, погибших, защищая свою родину. Христианство поддерживают под руку Убийство и Лицемерие. Развевается черный пиратский флаг. Твэн много писал об Америке, ставшей мировой державой, о злодеяниях империализма. Законченные статьи складывались в ящик; некоторые статьи Твэн не кончал, — ведь все равно он не собирался их печатать. Когда, однако, война с повстанцами на Филиппинах закончилась тем, что путем наглого обмана поймали вождя филиппинцев Агвинадо, Твэн не выдержал. Он опубликовал ироническую статью «Защита генерала Фунстона». Ведь генерал, обманувший Агвинадо, ни в чем не виноват, писал Твэн, генерал просто следовал велениям своей низкой натуры. Статья вызвала целую бурю негодований.

Дальше скрывать свои взгляды, казалось, было невозможно. В письме к Твичелю Твэн резко выступил против своего старого друга за то, что тот пытался учить Твэна прятать свои убеждения, «чтобы откровенные высказывания не принесли вреда» ему и издателю. «Если вы учите тому же других людей… как вы согласуете это со своей совестью?» гневно спрашивал Твэн. — Твичель после своего единственного «еретического» выступления не позволял себе больше расходиться с мнениями своих богатых прихожан. Но теперь Твэн не склонен был оправдывать измену совести обязательствами перед семьей…

В своих выступлениях против империализма, против плутократии Твэн был не одинок. Протест против разорения фермеров монополистическим капиталом, против мошенничеств и подкупов, нашел выражение не только в растущей социалистической литературе, но и в статьях «разгребателей грязи», памфлетах фермерских союзов, в произведениях критических натуралистов Крейна и Норриса.

Слава Твэна не меркла. Университеты теперь считали за честь наградить знаменитого Твэна почетным званием доктора литературы. Материальные невзгоды были забыты. Твэн снова начал интересоваться изобретениями; некоторые из его предприятий оказались успешными.

В 1902 году Твэн получил шестьдесят тысяч долларов дохода из литературных источников и сорок тысяч из других. Начат был выпуск собрания сочинений Твэна. Когда Твэн предпринял поездку в родные места, в каждом городе на пути его встречали делегации. В Сэнт-Луи именем Марка Твэна был назван большой пароход.

Журналы с нетерпением ожидали новых рассказов Твэна. Он печатал, главным образом, шутки, рассказанные ради неожиданного, анекдотичного конца («Запоздавший паспорт»), трогательные повести, например о благородной лжи («Рай или ад»), пародии и т. д. Не раз Твэн думал снова писать о Ганнибале. Вот он расскажет о том, как Том и Гек вернулись на родину в старости. В тетрадях Твэна уже давно было записано: «Том возвращается после шестидесяти лет блужданий по свету и приходит к Геку, и оба они говорят о старых временах; оба они покинуты, жизнь оказалась неудачной, все, что было мило, все, что было прекрасно, — в могиле. Они умирают вместе».

Ничего из этих планов не вышло.

Твэна еще чаще, чем раньше, приглашали выступить с речью на званых обедах, в школах, в клубах. Иногда он позволял себе от легкого юмора переходить к сатире. Однажды в воскресной школе Твэн рассказал назидательную историю о добродетели постоянства. Хорошие дети и взрослые всегда должны доводить свою работу до конца. В старое время, когда маленькие мальчики всегда были хорошими маленькими мальчиками, одному рабочему случилось забивать патрон в скалу. Патрон взорвался раньше срока, и рабочий взлетел в воздух. Он летел все выше и выше, делался все меньше и меньше, пока вовсе не исчез из вида. Но вот он снова появился; сначала он казался величиной с птицу, потом с котенка, потом с собаку, потом с ребенка, и, наконец, он опустился на свое старое место и как ни в чем не бывало продолжал работать — вот это постоянство, «В нем заключается секрет успеха». Правда, хозяин не оценил как следует своего работника и при выплате ему жалованья вычел за пятнадцать минут, которые рабочий провел в воздухе.