Страница 27 из 30
– А что за Жабий камень? – робко спросила она.
Глафира фыркнула и не удостоила любопытную библиотекаршу ответом.
Зато Асмодей чрезвычайно любезно начал объяснять:
– Очень полезная вещь. Любой яд обезвредить может. Скажем, пьешь ты отравленное вино – брось в кубок Жабий камень и пей себе спокойно. Только не в каждой жабе он есть, Глафира вон сколько нечисти этой извела, а все не нашла.
– А может, нашла! – запальчиво произнесла Глафира.
– Хорошо, мы проверим, – кротко промолвил старик. – Однако наша гостьюшка в недоумении, зачем мы ее позвали. А затем, ласточка ты наша, чтобы посвятить тебя.
Глафира снова фыркнула, но промолчала.
Асмодей глянул на нее исподлобья, глаза его превратились в огненные уголья.
– Ты, бабонька, – вкрадчиво сказал он, – много себе позволять стала.
Та как-то съежилась и ласково, успокаивающе произнесла:
– Асмодеюшко, не сердись на глупую бабу, все от скудости ума…
– Ладно, ты не слушай ее, – обратился к Петуховой старик. – Посиди и послушай. Ты, конечно, глядя на нас, недоумеваешь: кто мы, что мы, ну и так далее…
Валентина Сергеевна кивнула, хотя и представляла, кто перед ней.
– Мы, конечно, персоны неприметные, однако других хорошо замечаем. Вот тебя, например, давно приметили. Многое о тебе знаем. И очень уж ты нам понравилась. Тем более что одного ты с нами корня.
– То есть? – не поняла Петухова.
– Ну как же, ласточка, родословной своей не знаешь. Дед-то твой, Петухов Григорий Семенович, ведь он из наших был.
– Не может быть! – подалась вперед Валентина Сергеевна.
– Может, может, ты уж поверь старику. Конечно, он в городе служил, чиновником был, это верно. Но с нами связь не терял, наезжал, бывало, сюда, в Лиходеевку. Я тогда помоложе был, но помню его хорошо. А уж прадеды, прапрадеды твои вообще отсюда родом. Между прочим, мы с тобой дальние родственники. Так что…
Старик замолчал, внимательно посмотрел на нее.
– Деяния твои весьма нам по нраву пришлись. Кровь-то, она себя дает знать.
– Вы на что намекаете? – спросила Петухова.
– Как на что? А с религией как ловко ты борешься? Не без твоего участия все городские церкви закрыли.
– Это не я закрывала, это власть закрывала!
– Правильно, власть, но с твоей, милая, помощью. Так что спасибо! – Старик встал и поклонился ей. – Приходится, конечно, тебя поправлять, подталкивать на истинную дорожку. На кладбище ты видела, на что мы способны, да и потом, я думаю, убедилась. К архивной крысе этой – Забалуеву прибежала, а я тут как тут.
Валентина Сергеевна вдруг с ужасом заметила, как лицо старика начало меняться – словно по отражению в воде пошла мелкая рябь. Через несколько секунд перед ней сидел Забалуев.
– Ну как, похож? – спросил он.
Валентина Сергеевна готова была поклясться, что похож до мельчайшей черточки. Глаза вот только…
Лицо старика снова стало прежним.
– Да, – продолжал он, – или этот Митя. Давно он у нас поперек дороги стоит. Первый раз не в свое дело залез, теперь снова под ногами путается. Ну ничего, надо думать, больше не помешает. А с малюткой этим ловко как получилось. – Старик хихикнул от удовольствия. Внезапно на его месте оказался знакомый Валентине Сергеевне ребенок.
– Мама, мама, – жалобно захныкал он, – как я долго тебя ждал…
Валентина Сергеевна схватилась за сердце.
– Хватит! – громко крикнула она. – Перестаньте меня мучить!
– Слабовата она, Асмодей, – сказала вдруг Глафира, сидевшая молча, – жалостливая больно.
– Замолчи! – прикрикнул на нее ребенок. Он не торопился принимать прежний облик. Сидел на стуле, болтал не достающими до полу ногами и хитро смотрел на Петухову.
– Да, мамочка, а хочешь, каждую ночь являться буду?
Петухова застонала.
– Ну ладно. – К старику опять вернулся прежний облик. – Ты, ласточка, не обижайся, так для дела надо: помучить тебя малость. Что мне понравилось, что ты с ученым этим познакомилась. Вошла к нему в доверие. Вот это полезно.
Петухова похолодела.
– Этот профессор Струмс нам мешает. Человек он непростой, тоже, можно сказать, из наших. Кое-что умеет, тут спору нет. Убрать его не уберешь – не та фигура, да и себе дороже будет, однако отвадить от наших мест надобно. Надеюсь, ты нам в этом подмогнешь.
Но главное не в этой мошкаре, а в тебе самой. Пора вернуться к нам. Научим кое-чему, не пожалеешь. Все иметь будешь. А главное – власть. Что тебе люди! Букашки да таракашки… А мы… Вон Глафира хоть и дура, а кой-чего может, не только козой оборачиваться.
В этот момент в комнате появились два новых человека: довольно старая, безобразно толстая женщина и очень красивая молодица с румяным лицом, льняными волосами и голубыми глазами, будто сошедшая с лубочной картинки. Они с интересом посмотрели на Петухову.
– Вот она, голубушка наша, – старик кивнул на Петухову. Женщины молча поклонились. – Сегодня будем ее посвящать. Натопите баньку, приготовьте все, что нужно. А ты, ласточка, передохни покудова.
– Так в кого же вы меня посвящать будете? – Петухова непонимающе воззрилась на Асмодея.
– Аль ты еще не поняла? Ведьмой, милая, мы тебя сделаем.
– Какая из нее ведьма, – засомневалась Глафира. – Она только мухоморы собирать умеет.
– Мухоморы тоже пригодятся, – наставительно изрек старик. – А выпей-ка пока вот этого, – он протянул Петуховой глиняную кружечку с каким-то напитком, – и иди отдыхай.
Валентина Сергеевна молча взяла кружку и отпила глоток. Это был настой каких-то трав, горький на вкус, но тем не менее приятный. Она почувствовала, как по телу разливается горячая волна, голова слегка закружилась, но стало легко и весело.
– Отведи ее, Верка, – сказал старик.
Молодица молча взяла Валентину Сергеевну за руку и куда-то повела. Дальнейшее Петухова помнила плохо. Она оказалась на какой-то мягкой кушетке и блаженно заснула. Сколько она проспала, сказать трудно. В комнате было темно и душновато. Неожиданно кто-то вошел. Это была все та же молодая женщина.
– Пойдем, – сказала она тихо.
– Куда? – испуганно спросила Петухова.
– Не бойся. – Она снова взяла ее за руку и повела по каким-то коридорам. Они вышли на улицу и направились к низенькому сараю.
Баня, поняла Петухова.
Из трубы курился легкий дымок, пахло прелыми березовыми вениками, словом, баня как баня.
Петухова была безучастно равнодушна. То ли разум, пресыщенный чудесами, отказывался их больше воспринимать, то ли это было действие давешнего напитка. Они вошли в просторный предбанник. Там было пусто.
– Раздевайся, – сказала Верка, – заходи в баню и жди.
Сама она вышла.
Петухова нехотя разделась.
Баня оказалась сильно натопленной. Воздух был сухой и раскаленный, и она тут же почувствовала, как капли пота заструились по лицу и телу. Было почти темно, только в уголке теплился крохотный огарочек. В нерешительности она присела на скамью и стала ждать.
Послышались чьи-то шаги, приглушенные голоса. Вошли трое. Валентина Сергеевна определила это по свечам, горевшим в руках вошедших. Стало светлее. Все трое были ей знакомы: Глафира, толстая старуха и Верка. Свечи были толстые, из зеленого воска, наподобие тех, которые были у Струмса.
– В пионеры будем принимать! – хохотнула Глафира.
– Цыц! – зашипела толстуха. – Шуточки все шутишь.
– А что, нельзя?
Та ничего не ответила, подошла к Петуховой и неожиданно ласково попросила:
– Ложись, милая. Она указала на широкую скамью, стоявшую посреди бани.
Валентина Сергеевна беспрекословно подчинилась, легла, чувствуя спиной дерево, и подумала, что еще преподнесет ей судьба и любовь к приключениям.
Между тем зажгли какие-то травы. Баня наполнилась странными запахами. Петуховой почудился аромат полыни, корицы, сюда же примешивался слабый, но тошнотворный запах паленой кости или шерсти. Пахло еще чем-то незнакомым, но приятным. Валентине Сергеевне показалось, что воздух внутри бани принял молочный цвет и вроде бы слегка засветился. Женщины молча сновали вокруг, что-то готовили. Она ждала, закрыв глаза.