Страница 19 из 59
— Возможно…
— У тебя что, Тарас, совсем крыша поехала? — как можно сдержаннее поинтересовался Вениамин.
— А у тебя еще нет?
— Нет.
— Вот это и странно — у нормального человека крыша просто должна уже была бы поехать!
— Как у Яши? — робко заметил кто-то из Прекрасных Школьниц.
— Уж если тут и есть кто нормальный, так это я, — возмутился Вениамин, — а вовсе не ты, Тарас…
— Вообще лучше снять эту палатку и убрать, — заметил Владислав Сергеевич. — Запах к тому же от нее действительно ужасный.
— К чему это — «к тому же»? — насторожился Вениамин. — Вы тоже это хотите сказать?
— Что «это»?
— Что Яша и правда «ходит»?
— Видишь ли, не хочу тебя огорчать, — снова вмешался Тарас, — но возвращение мертвецов было обычной неприятностью для наших предков. Обычной, понимаешь? То есть ничего выдающегося. Именно поэтому люди тысячелетиями придумывали множество приемов, изощрялись как могли, чтобы обезопасить себя от таких визитов.
— Ты предлагаешь и нам подумать над этой проблемой?
— А ты хочешь, чтобы Нейланд так и ходил туда-сюда?
— Я тоже считаю… Умер так умер! — вздохнул студент Саша. — Нечего ходить.
— Уходя уходи?
— Ага…
— Слушайте, давайте все-таки не переходить границы здравого, разумного… — уже не слишком энергично возразил Вениамин.
— Давайте…
— Поэтому предлагаю эту палатку убрать! — снова предложил Кленский.
Охотников выполнять это задание не нашлось.
Корридов все это время безучастно и мрачно, наблюдая за происходящим, молчал.
Тогда Кленский сам вытащил колышки и приподнял край палатки…
О ужас…
Под ней лежала отрезанная собачья голова.
Оскаленная мертвая собачья морда…
И это была Томкина голова. Гостья из деревни Корыстово, время от времени любившая наведаться в лагерь археологов за объедками из мусорной ямы, поплатилась за свой очередной визит головой… В буквальном смысле.
— Вот отчего запах-то… — ахнула Китаева. — От Яши так не пахло.
Все ошеломленно молчали.
А с Кентом случилась форменная истерика. Он зашелся таким истерическим лаем — взвизгивая и даже всхлипывая! — какого от него еще никто никогда не слышал.
— Как пес разволновался! — снова сострадательно заметила Китаева.
— И немудрено, — поглядел на собаку Саша.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Собственно, если руководствоваться классическим для юриспруденции «Кому это выгодно?», только у сенбернара и был мотив для такого убийства. Все мы отлично знаем, что Кент Томку боялся и ненавидел…
— Хватит острить!
— А что еще можно предположить?
С этим все молча согласились. Предположить больше и правда было нечего.
Таким странным, можно сказать диковинным, было это преступление. Отрезать собаке голову… И потом положить под палатку!
Когда уходили, Кленский протянул Арсению Павловичу глиняную обожженную пластинку, утыканную точками.
— Это я обнаружил, когда снимал палатку… Лежала рядом с отрезанной собачьей головой.
— Вот как?
— Что это, по-вашему? Тоже древний амулет?
— Это? — Корридов повертел в руках. — Это сделано кем-то совсем недавно.
— Зачем?
— Обычное развлечение нашей экспедиционной молодежи… Здесь много глины, детки лепят всякие финтифлюшки, обжигают… Сувенир или… Шутка!
— Шутка? Вы думаете?
— А вы — нет?
— Нет. Мне кажется, что цель была другой. И что это совсем не шутка и не развлечение…
— А что же это, по-вашему? — усмехнулся Корридов. — Вместилище Яшиной души?
— А вдруг…
— Что — вдруг?
— Вдруг кто-то ворожит?
В ответ Корридов только возмущенно то ли хрюкнул, то ли фыркнул… И ушел, явно снова погрузившись в свои научные раздумья.
Вечером собрались, как обычно, у костра. Почти все. Кроме Прекрасных Школьниц. Они решили искупаться. Они вообще прежде любили по вечерам купаться — плескаться, как наяды в лунном свете, в темных водах Мутенки. Правда, теперь «боялись одни». Но студент Саша вызвался девушек сопровождать:
— Приятная миссия…
С визгом, закутавшись в полотенца, купальщицы и Саша удалились. А остальные остались у костра.
— Зачем нормальному человеку убивать домашнее животное? Отрезать собаке голову! — начал разговор у костра Вениамин.
— И тем более подкладывать под палатку?! — подхватил Миха.
— А кто сказал, что речь идет именно о нормальном человеке? Я лично в этом совсем не уверен… — заметил Кленский.
— Я тоже. Ведь и действие совершенно ненормальное, — поддержала его Китаева.
— Вот уж не думаю… — вполголоса, словно только для самого себя, произнес Корридов.
— То есть?
Корридов покачал головой:
— Ничего странного и ненормального я не вижу.
— То есть вам кажется, что это адекватно? Отрезать собаке голову и положить под палатку?
— Смотря с позиции какого времени рассматривать это действие… — загадочно усмехаясь, заметил Корридов.
— Может быть, поясните свою мысль? — подозрительно оглядывая Корридова, произнесла Вера Максимовна, словно засомневавшись уже и в адекватности своего руководителя.
Вместо пояснений Корридов молча достал из кармана куртки крафтовый бумажный мешочек и погремел им, как погремушкой. Внутри пакетика что-то перекатывалось.
— Что это там у вас гремит? — настороженно осведомилась Вера Максимовна.
— Косточки! — догадался Кленский. — Верно?
Корридов молча кивнул.
Он протянул Китаевой пакет, указывая на надпись, сделанную его почерком.
— «Череп собаки», — медленно и удивленно прочитала она вслух.
— Да, верно. Это одна из наших находок, — пояснил археолог. — И этому собачьему черепу несколько тысяч лет. Когда-то он лежал придавленный концом бревна. Так его положили.
— То есть? Что вы хотите этим сказать?
— Только то, что это довольно обычный для бронзового века вариант оберега…
— Что за оберег?
— Под угол сруба при строительстве «дома для мертвых» подкладывали голову собаки.
— Зачем? — ужаснулась Вера Максимовна.
— Чтобы стерегла, ясное дело! — явно дивясь бестолковости своей собеседницы, объяснил Корридов. — Для чего же еще?
— Но что же следует из этого, извините, «народного обычая»? Почему под Яшиной палаткой лежала собачья голова?
— Палатка — тоже дом.
— Чей, позвольте узнать?
Корридов пожал плечами:
— Вы сами сказали — Яшин.
— Как это?
— Так это. Получается, что это теперь Яшин дом. Последнее пристанище… Это его «дом для мертвых».
— И голову собаки подложили под палатку, чтобы она этот дом стерегла? — догадался Кленский.
— Разумеется… Только и всего.
— Ничего себе «только и всего»! Но кому пришло в голову возрождать старинные обычаи?
— Неплохо бы это выяснить, — согласился Арсений Павлович. — Я вообще думаю, что шутки заходят иногда слишком дале…
Корридов не договорил — в это мгновение раздался какой-то странный звук…
Возмутителем спокойствия опять был Миха.
— Ты чего? — Все повернулись к бедному парню.
На этот раз Миха уже не кричал… А только шипел.
Сильно жестикулируя, как глухонемой, он тыкал пальцем куда-то в сторону леса и луга. И шипел:
— Ш-ш-ш…
— Да что «ш-ш-ш»? — Вениамин треснул его по спине.
— Яш-ш-ша… — наконец, преодолев спазм, вызванный, очевидно, очень сильным стрессом или даже шоком, выдохнул Миха. — Там был Яша… Я его сейчас видел!
Все переглянулись с понимающим видом: слабому Михиному рассудку жизнь в постоянном напряжении оказалась не по силам.
Даже не обсуждая проблему, коллектив негласно и мысленно объявил Миху больным.
— Не верите? — Миха дрожал. И дрожал он от страха.
— Не верим!
— Это он был! Точно он… Долговязый такой — и в этой панамке своей камуфляжной, в которой он всегда ходит!
— Ну, все с вами ясно, голубчик… — И Вера Максимовна стала всерьез обсуждать вопрос о вывозе Михи. Точней, о «самовывозе». — Знаете что, поезжайте вы, Михаил, домой, к маме, — заключила она проникновенно свою нехитрую мысль тоном, исполненным милосердия и сострадания.