Страница 11 из 59
Некоторое время все еще переговаривались и растерянно смотрели друг на друга.
Наконец Корридов махнул рукой и, пробормотав что-то вроде «работать все равно надо», ушел.
Не имея возможности пойти на раскоп, где отныне «обосновался» Яша, Арсений Павлович пошел склеивать глиняный горшок — из подобранных накануне на раскопе черепков.
— Вера Максимовна, эта ваша следовательница ничего не велела нам передать? — вздохнул Кленский, когда он ушел.
— Все то же: лучше всем отсюда уехать!
— Между прочим, она права…
— То есть?
— Лучше всем нам сегодня же отсюда уехать!
— Да, верно Алиска сказала, — согласился студент Вениамин. — Хороший совет дала, прежде чем смыться!
— Ну, мы-то, может, и уедем, — заметила Вера Максимовна. — А вот Корридов?
— Что — откажется?
— Конечно.
— Вы думаете?
— Да. И я лично его понимаю.
— Может, и мне объясните? — поинтересовался Кленский. — Как научный интерес может быть важнее жизни и безопасности?!
— Может! — убежденно воскликнула Вера Максимовна.
В общем-то упрямству Корридова действительно можно было найти объяснение.
Сама история обращения Корридова к Мширскому городищу была необычна.
Все знали, что он никогда прежде не занимался ни «железом», ни «бронзой». Его специальностью был каменный век. Однако ходили упорные слухи, что нынешние раскопки на Мширском городище — это что-то вроде обещания, которое Арсений Павлович дал своему другу, археологу Салтыкову.
Именно Салтыков должен быть копать этим летом под Мширой…
Но Сергей Салтыков умер неожиданно нынешней весной, так и не успев приступить к раскопкам городища. Говорили, что у Салтыкова было особое отношение к мширскому памятнику; говорили, будто бы он уже давно надеялся найти здесь подтверждения каким-то своим научным предположениям. Якобы даже сенсационным…
К тому же все знали, что городище под угрозой. За год до смерти Салтыкова — прошлым летом! — на Мширском городище впервые появились бульдозеры. И сняли верхний слой торфа. Торф увезли на огороды в соседнюю деревню Корыстово.
Все это означало, что, если бульдозеры вдруг приедут в это лето еще раз, археологический памятник, именуемый Мширское городище, погибнет.
И вот легенда или нет, но говорили, что Салтыков перед смертью взял с Корридова клятву, что тот не даст погибнуть археологическому памятнику. И доведет до конца дело, которое не удалось осуществить ему самому.
Так Корридов, не имея денег, не имея штата и финансирования, и оказался под Мширой с командой энтузиастов-авантюристов.
— Попробуйте все-таки, поговорите с Арсением Павловичем… Может, он вас послушает — и уедет? — с какою-то безнадежностью в голосе предложила Вера Максимовна Кленскому.
И тот, вздохнув, отправился разговаривать с археологом.
Корридов одиноко сидел под тентом за обеденным столом и был занят склеиванием очередного горшка. Перед ним лежала груда вымытых и высушенных глиняных черепков. Вид у него был сосредоточенный и на удивление для сложившейся безумной ситуации отстраненный… Если не сказать больше — безмятежный.
Корридов подбирал, соединяя края, свои черепки, то бишь фрагменты керамики, как дети подбирают детали конструктора. Склеивал их…
Это были его любимые игрушки.
«Счастливый человек! — подумал Кленский. — Каждый по-своему спасается от странностей и ужасов обычной жизни… Арсений Павлович спасается, видимо, так».
— Садитесь, Владислав Сергеевич… — пригласил Корридов журналиста.
Кленский присел рядом на скамью.
— Странная керамика идет сейчас на раскопе… — заметил Корридов.
— Странная?
— Угу… Вот мы начинали копать, и я был уверен: это дьяковцы. Их культура хорошо описана. Однако, Кленский, сетчатой керамики — горшков, покрытых сеткой линий, которые характерны именно для дьяковцев, — кот наплакал! Есть только лишь сверху — в самых поздних слоях. А дальше, ниже, непонятно что!
— Непонятно что?
— Вроде бы чувствуется какое-то влияние скифов. Медная пряжка, что недавно нашли, в характерном для них «зверином стиле» выполнена. Украшена переплетением звериных тел…
— Но ведь дьяковцы к скифам никакого отношения не имеют?
— Вот именно. Да это и не скифы, конечно!
— А кто?
Корридов только молча покачал головой.
— А правда, будто ваш друг археолог Салтыков считал, что Мширское городище принадлежит какой-то особой культуре? Культуре, еще неизвестной археологам?
Корридов как-то неопределенно хмыкнул.
— Думаете, Салтыков был прав? — настаивал Кленский.
Корридов молчал.
— Что вы все-таки об этом думаете, Арсений Павлович?
— Не торопите меня с выводами… — наконец произнес тот. — Я и так уже нервничаю.
— Нервничаете?
— Если честно, первый раз со мной такое…
— Какое?
— Да дрожь нервная прямо бьет.
— Дрожь?
Журналист с удивлением смотрел на необычно взволнованного бородача Корридова и ясно понимал, что даже заводить с ним разговор об отъезде было сейчас бесполезно.
Арсений Павлович «нервничал»! Но он нервничал не из-за трупа Яши Нейланда. Он волновался из-за керамики: из-за того, что на глиняных черепках не оказалось ожидаемых полосок, характерных для дьяковцев.
Что Арсению Павловичу труп рядом с раскопом! На самом раскопе тоже была интрига. И эта археологическая интрига была для Корридова очень важна…
Картина, которая разворачивалась перед Корридовым по мере того, как снимался слой за слоем, захватывала археолога. Причем гораздо больше, чем происходящее в реальном времени.
Яшин труп и его тайна меркли в глазах Корридова рядом с этой археологической интригой… И бессмысленно было уговаривать Арсения Павловича уехать.
Но журналист все-таки завел этот разговор.
Увы…
Покидать городище Корридов, конечно, наотрез отказался.
— Не желает Арсений Павлович уезжать отсюда! — пожаловался Кленский, вернувшись к Китаевой.
— Я так и думала, — как должное приняла это сообщение Вера Максимовна.
— Очевидно, нам всем надо собраться и обсудить наше положение. Кто хочет, пусть уезжает, а кто…
— Пожалуй, вы правы.
— Однако я все-таки прежде бы искупался… — вздохнул Кленский. — С вашего позволения!..
Над водой кружили сотнями миниатюрные голубые стрекозы. Перламутровый голубой блеск и вибрация воздуха… Стрекозки были такие прозрачные, что казалось, будет дрожит воздух, усиливая ощущение зыбкости и ненадежности окружающего мира.
Этот мир был прекрасен, но совсем рядом находился труп.
Что, как ни странно, только подчеркивало окружающую красоту и делало удовольствие от нее острее…
На обратном, после купания, пути Владислав Сергеевич остановился возле раскопа.
На выровненной поверхности лежало несколько желтых листьев… Словно прилетели они, несколько «опередив события», с известием об осени.
И это было, кажется, так… Едва заметная прохлада появилась вдруг с сегодняшнего дня в воде, воздухе. В просвете между ветками повис блеск паутины.
Кленский всегда очень тонко чувствовал такие перемены, этот почти неуловимый переход от лета к осени…
В этом постоянном, нерезком день ото дня угасании была своя неуловимая прелесть.
Владиславу Сергеевичу всегда хотелось проститься с летом постепенно, пожить среди «дикой природы» недельку-другую — и уехать, прежде чем погода испортится окончательно.
Но как остаться? Жизнь со вчерашнего дня наполнилась каким-то странным бредом и тяжестью. Яшу было жаль… Но тратить время на труп не хотелось… Совсем нет!
И Кленский твердо решил уехать. Следующим же утром.
Однако соображение: не могу бросить экспедицию в опасности и сбежать — все же кое-что для него значило.
Кленский стоял, задумавшись, опустив голову, и вдруг услышал какой-то шорох.
Он поднял голову… И снова увидел ее. Глаза цвета ивовых листьев. Зеленых, как листва над речкой Мутенкой.