Три мира одиночества

К исходу третьего года у них было уже три корабля, и одним из них командовал Эвин. На четвертый год жестокая буря разлучила суда небольшой эскадры, а корабль Эвина выбросила на камни

у какого-то Кинарийского города. Его жители, ненавидевшие пиратов, как один, вышли к побережью и в жестокой битве были перебиты все люди Эвина, а сам он, оглушенный ударом тяжелого топора, без сознания, захвачен в плен. Его должны были торжественно казнить в ближайшее воскресенье, но в субботу он бежал. Пять дней Эвин шёл на юг, стараясь держаться ближе к побережью. Питался он ягодами и корнями трав, лишь иногда ему удавалось поймать рыбу, которую приходилось есть сырой. На шестой день он вышел к маленькой бухте, где, хищно изогнув шеи, стояли гребные корабли капитана королевской гвардии Алева.

Эвин вдруг взял в руки лежащий рядом с ним арбалет. Почти обрадованный Алев встал, сжимая в руках меч.

“Ну, вот и все, - мелькнула в его голове мысль, - Сейчас все кончится. С честью умереть, что еще мне остается?”

Но из-за деревьев вышли не воины принца, а одетый как лекарь мужчина лет шестидесяти и светловолосая девушка в неприметном скромном платье.

Талин И Кэллоин

Семь дней назад Кэллоин зашел в трактир небольшого городка близ границы. Он уже бывал здесь, но в этот раз обстановка в городе ему очень не понравилась. Казалось, что здесь давно уже никто не работает, улицы были замусорены донельзя, окна домов наглухо закрыты, некоторые двери обуглены. Вокруг много пьяных

и почти не видно женщин. Вот и в трактире, который сейчас назывался “Принц Лиир” (а всего неделю назад - “Король Шенил”) сидят несколько подозрительных компаний и за отдельным столиком - совсем молодая светловолосая девушка. Она уткнулась в свою тарелку, видно, что хочет побыстрее доесть и уйти, но вряд ли получится. Просто так ее не отпустят. Вот, подзуживаемый дружками, от одного из столиков к ней двинулся пьяный верзила. Все вокруг уставились на них в предвкушении интересного представления. Верзила сально улыбнулся, что-то зашептал на ухо. Девушка посмотрела строго, что-то ответила.

- Она не хочет посидеть с нами, - развязно закричал верзила, - Пойдем, красотка, не пожалеешь, вино здесь великолепное, а мужчины еще лучше.

- Вино здесь дрянное, с отваром бадяника, от него припадки с судорогами бывают, - вставая, спокойно ответила она, - А мужчин здесь я вообще не вижу.

Верзила побагровел, засучил рукава, стал открывать рот, но его опередил трактирщик:

- У меня лучшее вино в городе, - громко завопил он, - Сейчас ты ответишь мне за оскорбление.

- Я сам ее проучу, - взревел громила, занес руку, но вдруг упал, замычал, выгнулся, руки свела судорога, изо рта пошла кровавая пена.

- Я же говорила - с бадяником, - сказала девушка.

- Ведьма, - заорал трактирщик, - Что вы стоите, хватайте ее, пока на всех порчу не навела.

- Дайте железную ложку, он язык себе сейчас откусит, - сказала она, оглянулась вокруг, вытащила откуда-то нож, разжала им зубы и вставила его тупой стороной между ними. Трактирщик уже нависал над ней.

“Ну, хватит, и так уже чересчур”, - подумал Кэллоин, встал

и бросил на пол щепотку зеленого порошка. Трактирщик растерянно затоптался на месте, повернулся и вернулся за прилавок. Пьяные за столами потеряли интерес к происходящему, даже бьющийся в эпилептическом припадке верзила как-то затих. Кэллоин подошел

к склонившейся над ним девушке, положил руку на ее плечо.

- Пойдем отсюда, пока действие змеиной травы не кончилось, - негромко сказал он.

Девушка подняла на него глаза.

- Не волнуйся, у него все уже кончается, полчаса без сознания полежит и постепенно оклемается.

- Нож оставлять жалко.

- Жизнь дороже, идем.

Девушка вздохнула и пошла вслед за ним.

- Ну что за жизнь, поесть не дали, и даже без ножа осталась. И так ничего нет, - грустно сказала она на улице.

- Не волнуйся, мы что-нибудь придумаем, у меня есть знакомые в этом городе. Пообедаем в другом месте.

Через пятнадцать минут они сидели в небольшой каморке за кухней большого каменного дома. Хозяин, похоже, выставил на стол все имеющиеся у него запасы.

- Ты маг? - спросила девушка, осторожно отламывая маленький кусочек хлеба.

- Да. Меня зовут Кэллоин.

- А я - Талин.

- Талин? А на каком это языке?

- Не знаю. Самой интересно, почему так назвали. И, самое главное, кто.

Кэллоин постеснялся расспрашивать дальше и попытался перевести разговор на другую тему:

- Ты ведь кое-что знаешь о медицине, - сказал он, - Училась где-нибудь?

- В монастыре храма богини Белин.

- Ты училась в монастырской школе?

- Ну, как тебе сказать. Я не знаю, кто я, и кто мои родители. Сколько себя помню, всегда жила в этом монастыре, получается, что и училась там немного.

- Вообще-то это очень богатая и известная обитель, - сказал Кэллоин, - Как же тебе удалось попасть туда?

- Понятия не имею, - пожала плечами Талин, - Мы просто жили там - я и еще восемь девочек-сирот примерно одного возраста.

- Почему же ты оказалась здесь и одна? Что-нибудь случилось?

- Случилось! Ты представляешь себе жизнь в монастыре, Кэллоин? Почти сто женщин от совсем молоденьких до пожилых. Строжайшая иерархия, нарушить которую невозможно. И бесконечные сплетни, интриги, доносительство. Над всеми стояла Сефин, мать-настоятельница, все знали, что она внебрачная дочь прежнего короля, отца убитого. Положение остальных зависело от величины вступительного дара, забрать который обратно уже невозможно. Многие из монашек хотели бы уйти, но пути назад не было. Родственники уже откупились от них вкладом в монастырь

и не приняли бы обратно. А другие отдали монастырю свой дом.

У нашего монастыря было десять таких домов в разных городах Нарланда. Девять сдавались внаем, а самый лучший, в столице, служил временной резиденцией настоятельницы. Знатные посетительницы умилялись, глядя на нас, скромно, но чисто одетых маленьких ангелочков и превозносили доброту Сефин, однако доброты-то мы как раз и не видели. Независимо от самочувствия, каждый день вставали в 6 часов утра и шли на службу, которая длилась полтора часа, потом завтракали и шли на занятия. Нас научили читать и писать, счету - и на этом занятия закончились. Потом мы учились только шить, вязать, готовить, ухаживать за больными и раненными. А после обеда нас посылали на работу - на кухню, в прачечную или в сад. Летом, правда, нас отправляли в лес за орехами, грибами и ягодами. Жили в одном из монастырских домов, недалеко отсюда, это было самое лучшее время, мы всегда с нетерпением ждали его. После вечерней службы у нас было немного свободного времени, мы должны были сообщать, чем собираемся заниматься и получать на это разрешение. Все проступки записывались, и перед сном провинившихся заставляли становиться коленями на рассыпанный горох. А в последний день месяца наказывали на заднем дворе. Эта ханжа Сефин говорила: “Я не знаю, за что вас сейчас накажут, но вы ведь - знаете”. Вот здесь я и обратила внимание, что при всей строгости ко мне относятся как-то по-особенному. Меня не били. Впрочем, вру, было, пару раз, но тогда я, скажу прямо, просто нарывалась. И наказали меня не столько больно, сколько обидно. Я даже думала, что у меня, быть может, богатые родственники есть, которые внесли большой вклад, мечтала, что когда-нибудь они заберут меня отсюда. Но никто за мной так и не пришел. Однако эти поблажки были мелочью по сравнению с главной: по вечерам мне разрешали ходить в библиотеку! Библиотека была просто великолепной, если бы не она, я сбежала бы гораздо раньше.

- Понятно. Значит, ты убежала, Талин?

- Скорее, все-таки, ушла. Когда прочитала все книги, некоторые - несколько раз, я решила, что мне нечего больше здесь делать. И, кажется, меня не слишком искали. Спрашивать обо мне ведь некому. Наверное, вздохнули с облегчением, что избавились от лишнего рта. Это было почти четыре года назад.

- И что же ты стала делать?