Страница 160 из 164
— Ну как же! Это было абракадаброй для нас с Лизой. Нерхо, Нгойбу, Лаптуха и как там еще?
— Наиболее интересовали меня роды Нгойбу и Нерхо.
— Что же так заинтересовало в них?
— Их малочисленность… Просматривая в свое время дела Туруханского управления, я обратил внимание на то, что накануне всероссийской переписи тысяча восемьсот девяносто седьмого года произошло чрезвычайно резкое уменьшение двух этих нганасанских родов. Бульчу подтвердил факт, но не знал причины. Уменьшение родов оставалось необъяснимым… Только на пороге Страны Семи Трав я понял, что «детьми солнца» являются нганасаны, ушедшие в горы из тундры накануне переписи.
— Беглых нганасанов подставили под понятие народа «икс»?
— Выражение «беглые», пожалуй, удачно. Большинство семей из рода Нерхо и рода Нгойбу бежали в горы под влиянием какого-то непонятного страха.
— Теперь уже ясно, какого страха: Маук выжила их из тундры.
— Но почему, каким образом? — нетерпеливо спросила Лиза. — Ведь все остальные роды остались.
— Мы сейчас это узнаем, — просто ответил Савчук и, придерживаясь руками за камни, начал спускаться в котловину. Мы последовали за ним.
Глава 12.
Внутри миража
1
Нужно было спуститься с отвесной скалы. Дальше начинался пологий склон. Возможно, этим путем двигался в свое время Петр Арианович.
Мы прошли уже около трехсот метров в глубь оазиса, никого не встретив на своем пути.
Спуск делался все более пологим. Внизу между деревьями заблестела река. Мы вернулись к ее берегам, обойдя Ворота.
Мох уступил место траве. Кое-где из травы робко выглядывали цветы.
Очевидно, отдельные места «писем» мы понимали неправильно. (Увы, и Бульчу кое в чем взял грех на душу и расписал Страну Семи Трав более яркими красками, чем она того заслуживала.)
Все выглядело гораздо проще, будничнее.
Единственное, что полностью отвечало нашим прежним представлениям о сказочном мирке «детей солнца», был туман. Он полз нам навстречу, цепляясь за траву и корни, колыхался над головой, свивался в кольца, качался среди ветвей.
В этой части котловины лес был особенно густым. Прикинув на глаз расстояние, я понял, что мы находимся примерно в двадцати километрах от того места, откуда кочующий оазис начал свое неторопливое, растянувшееся на много десятков лет шествие по ущелью.
Лиза с критическим видом поглядывала вокруг, недовольно морщилась, иногда пожимала плечами. Я догадался, что ей не нравится тут.
Мне было известно ее пристрастие к чистоте и порядку, ее удивительное умение обживать пустынные и дикие места.
Еще в давние студенческие годы я сказал о ней, что она обжила бы даже плавучую льдину, вежливо потеснив в сторонку белых медведей.
У моей Лизы была натура организатора, устроителя, созидателя.
Вот и сейчас, конечно, она примеривалась, как бы ей навести порядок в котловине, обдумывала, с чем можно еще подождать, а что надо делать без промедления засучив рукава.
Я сказал об этом Лизе.
— Еще бы! — откликнулась она. И продолжала с улыбкой: — Ты же видишь: подзапустили «дети солнца» свою Страну Семи Трав… Сюда бы, знаешь, парочку экскаваторов, да несколько тракторов, да бригады три строителей, желательно с опытом работы в полярных условиях, хотя бы на Архипелаге Исчезающих Островов… Хорошо бы вызвать на самолетах также нескольких специалистов — мерзлотоведов, лесоводов. Ну и теплофикаторов, само собой.
— Что ж, вам и карты в руки, Лизочка! — отозвался Савчук. — Вы восстанавливали архипелаг, а перед тем участвовали в создании Рыбинского моря…
— Ты подстегнула бы подземный пожар? — спросил я.
— Не знаю пока. Там видно было бы… Не оставлять же оазис на произвол судьбы. Жалко!
— Ведь он тебе не нравится.
— Конечно, мог быть получше. — Лиза придирчиво поджала губы. — К нему, понимаете, руки приложить, тогда… О!
— Я не говорил вам, что камчадалы презирали своего бога Кушку, творца неба и земли? — спросил Савчук.
— За что?
— За то, что создал мир таким неудобным, плохим, — слишком много скал, воды…
Мы посмеялись над незадачливым Кушкой. Поделом ему!
Охотно смеялись сейчас над самой пустяковой, незатейливой шуткой — старались разрядить нервное напряжение, показать друг другу, что держим себя в руках, сохраняем необходимую выдержку.
А выдержка требовалась! Ведь мы находились уже внутри миража, то есть во вражеском стане.
Вдруг Кеюлькан остановился прислушиваясь. Остановились и мы.
— «Дети солнца»?
Кеюлькан кивнул.
Казалось, ничто не говорило о присутствии в лесу людей: ни одна веточка не качнулась, ни один лист не шелохнулся. А между тем где-то рядом были люди, в этом не могло быть сомнений. Стоило только взглянуть на чуть пригнувшихся, настороженных, подобравшихся Бульчу и Кеюлькана.
Наш маленький отряд снова двинулся вперед. Тишина леса обступила нас, будто бы мы погрузились в зеленую спокойную воду.
Но вот где-то в кустах раздался тревожный птичий щебет. Потом за серым валуном, до половины заросшим мхом, каркнул ворон. Тотчас птичьи голоса наполнили лес. Они сопровождали нас теперь все время, хотя птиц видно не было.
Дозорные, встретившие нас, могли скрываться вон за тем серым валуном, или за тем толстым стволом дерева, или же просто в траве. Они были повсюду и нигде. Они ничем не выдавали своего присутствия, кроме условного пересвиста.
Я посмотрел на Кеюлькана. Он шагал впереди, не проявляя волнения. А ведь он знал, что в него первого полетят стрелы и копья, едва лишь терпение «детей солнца» иссякнет.
Смуглое лицо нашего проводника сохраняло спокойствие. Только длинные сильные пальцы судорожно сжимались и разжимались.
Савчук заставил его держать копье под мышкой, чтобы показать соплеменникам, что он не собирается сражаться с ними.
Мы старательно подчеркивали свое миролюбие. Винтовки были демонстративно повешены дулом вниз. Я с небрежным видом, как на прогулке, закурил папиросу.
Но перекличка «птиц» в лесу не умолкала. Она делалась все более громкой, взволнованной.
Я придержал Кеюлькана за локоть.
— О чем они кричат? Ведь ты понимаешь язык этих птиц?
Юноша обернулся. Черные глаза его сверкнули.
— Я понимаю язык птиц, — медленно сказал он. — Кричат друг другу: «Вот идут посланцы Маук! Их ведет предатель Кеюлькан!»
От этих слов неприятный холодок пробежал по спине.
Неторопливо (но чего стоила нам эта неторопливость!) двигались мы по узкому зеленому коридору-тропе.
Я мысленно прикидывал, где же предел, дальше которого не приказано нас пускать. Мне представилось, что впереди, между раскидистыми елями, проведена невидимая черта на земле. Едва лишь дойдем до нее, как из-за каждого куста полетят стрелы.
И все же какая-то сила неудержимо толкала вперед и вперед.
Надо было дойти до Петра Ариановича и вызволить его из плена! Надо было до конца разгадать, что же связывало добровольных изгнанников с двуглавым орлом царизма! Надо было вернуть в семью народов СССР «детей солнца», которые находились уже на грани вымирания!
Но идти было очень страшно.
Мучительное ожидание давалось нелегко и сопровождавшим нас «детям солнца». Нервы одного из них не выдержали.
Тонко пропела стрела и, вырвавшись откуда-то из-за дерева, вонзилась в землю посреди просеки.
«Стоп! — казалось, говорила она. — Дальше идти нельзя!»
Мы остановились. Трепеща оперением, стрела раскачивалась у самых ног Савчука.
Момент был критический.
И тут наш начальник опять проявил великолепное, уже не раз удивлявшее меня презрение к опасности. Он наклонился, неторопливо вытащил стрелу из земли, не оборачиваясь, бросил несколько слов Кеюлькану. Тот выхватил из своего колчана стрелу и торопливо подал ее.
Словно шелест прошел по лесу. И снова все смолкло, выжидая.
Этнограф так же медленно и спокойно, будто в университетской аудитории перед внимательными, притихшими студентами, скрестил обе стрелы и поднял над головой, чтобы видно было всем. Затем швырнул стрелы наземь, наступил на них ногой и сломал их.