Страница 10 из 12
Вдруг я задумываюсь и перестаю подражать герою Джека Николсона из «Сияния». Проблеск сознания вспыхивает в моей голове. Я спрашиваю себя: «Шесть сантиметров – это много или мало?»
А может быть, шесть сантиметров – это начальная стадия и беспокоиться не стоит? Точно, так оно и есть, маленькая и беззащитная новорожденная опухоль. Иллюзия длится долю секунды – время, чтобы погуглить в телефоне. Ответ простой: шесть – это очень много. Не слишком, но много. Онколог, который смотрит мои снимки, тоже думает, что это много. Хорошенькая, крепкая опухоль. Он тут же велит мне сделать КАТ[6] грудной клетки.
Я записываюсь на процедуру, после чего всю ночь роюсь в интернете. Мне снова приходится вернуться к учебе, которую я ненавидел всю жизнь. Но ничего другого делать не хочется. Ни есть, ни спать, ни пить, только стучать по кнопкам слова «опухоль», «печень», «выздоровление» и так далее и тому подобное.
Через несколько часов я знаю про карциному все. Я даже знаю, что первые операции по удалению опухоли провел египетский ученый Имхотеп, отличавшийся самыми разными талантами (своего рода египетский Леонардо да Винчи). Он был способен как спроектировать пирамиду, так и вылечить массу болезней, за что его провозгласили отцом восточной медицины и даже богом. В те времена анестезии, понятное дело, не было, поэтому пациенты Имхотепа умирали прямо на операционном столе или сразу после операции от сильного кровотечения. Дальнейшие четыре тысячи лет истории медицины я благоразумно пропускаю и концентрируюсь на последних инновациях.
Вот что я читаю про себя с экрана компьютера:
«Гепатоцеллюлярная карцинома – наиболее распространенная опухоль печени».
То есть я и здесь ничем не отличился.
«Она развивается в клетках печени и повреждает соседние здоровые клетки».
Ясно.
«Постоянный рост больных клеток может спровоцировать злокачественную опухоль».
Отлично.
«Поначалу этот вид опухоли не доставляет ощутимых неудобств, вследствие чего ее сложно обнаружить на ранней стадии».
Черт побери.
«Когда опухоль становится больше, появляются следующие симптомы: боль в желудке, вздутие, потеря веса, тошнота, рвота, повышенная усталость, кожа и белки глаз желтеют».
Все налицо.
«Чаще всего подобная опухоль развивается у мужчин. В зависимости от стадии и вида опухоли следует подбирать соответствующее лечение. Если опухоль на начальной стадии и еще не проросла из печени, рекомендуется трансплантация органа или иное хирургическое вмешательство. Если опухоль достигла значительных размеров, химиотерапия или радиотерапия смогут продлить жизнь индивида, но не более того».
Не более того.
Эта фраза звучит для меня громче «ля» Паваротти. Я замирают перед экраном ноутбука и пялюсь на застывший экран.
Не более того.
Смо-гут про-длить, но не более то-го…
Все яснее ясного.
Со времен Имхотепа не изменилось ровным счетом ничего.
Я умру.
Этот глагол мы знаем с раннего детства. Умру, умрем. Какая знакомая форма. Но я-то умру гораздо раньше, чем думал.
Раньше, чем хотелось бы.
Раньше, чем нужно.
Я умру раньше. И точка.
Я до сих пор ничего не сказал Паоле. Отчасти постыдился, отчасти потому, что она не отвечает на мои звонки, а главным образом потому, что сам еще толком не верю. Не могу и не хочу.
За завтраком рассказываю обо всем двум другим мушкетерам, Умберто и Коррадо. Мы сидим в маленьком баре, в который ходим еще со времен лицея. Там никогда ничего не меняется: меню, обстановка – все то же. Я даже узнаю под стеклом прилавка близняшку булочки Луизоны из рассказа Стефано Бенни – жизнерадостную старушку-бриошь, обосновавшуюся на витрине в далеком 1979 году.
Это нелегкая встреча. Очень нелегкая.
Неплохо было бы издать специальное пособие «Как вести себя за завтраком, если близкий друг сообщает вам, что у него рак печени». Нет тяжелее разговора, чем тот, что следует после подобного признания. Главное – найти верный тон.
НЕУМЕСТНОЕ ЗАМЕЧАНИЕ
– Друзья, у меня рак печени…
– Серьезно? У моего дяди тоже был в прошлом году…
– И как он?
– Умер!
НЕАДЕКВАТНАЯ РЕАКЦИЯ
– Друзья, у меня рак печени…
– Ну, слава богу, я уже думал, чего похуже!
– А что может быть хуже?
– Ну вот хоть… Дай-ка подумать… Если бы тебя парализовало, например.
– Спасибо. Теперь мне гораздо легче.
НЕЛОВКАЯ СИТУАЦИЯ
– Друзья, у меня рак печени…
– О боже! Ты был моим любимым мушкетером!
– Почему был?
НАИГРАННЫЙ ОПТИМИЗМ
– Друзья, у меня рак печени…
– Не переживай, ты сильный, ты справишься!
– А если не справлюсь?
– Даже в голову не бери!
В этот момент кто-то из нас, не сдержавшись, пускает слезу, и все горестно рыдают добрых полчаса.
Я хочу немного снять напряжение и отнестись к своей болезни с юмором. Я принимаю решение окрестить картофелину, что сидит у меня внутри, «дружище Фриц». Итальянцы частенько именуют так неверных друзей, если не хотят называть конкретного имени. С этого момента слово «рак» исчезает из моего лексикона.
Говорю Атосу и Арамису, что днем мне сделают КАТ и я смогу сразу получить результаты. Некоторые с таким диагнозом живут четыре года, а то и все пять. Теперь я знаю все о гепатоцеллюлярной карциноме. Я прямо-таки специалист в этой области.
Друзья сидят как громом пораженные и не могут выдавить ни слова. Да и я не лучше. В конце концов мы идем играть в бильярд, я встаю в пару с четырнадцатилетним сыном бармена. Щекотливой темы мы больше не касаемся. Но тема никуда не делась, она висит над нами, следит за нашей игрой, сверлит мне взглядом спину. Мы побеждаем 6:4, паренек лихо загоняет шары.
Наконец я иду делать долгожданную аксиальную компьютерную томографию. Три сложно произносимых слова, которые означают, что мое тело просветят лучами клетка за клеткой, слой за слоем, точно я – плавленый сырок.
Результат – самое страшное слово на свете после слова «война».
Это практически синоним «смерти».
Метастазы. У меня метастазы в легких.
Я уже прочел, что для рака печени характерны метастазы в легких.
Я – классический случай. Все как в учебнике.
Сколько осталось?
Теперь главный вопрос: сколько?
Сколько мне осталось?
За этим вопросом приходят другие.
Один из них тревожит меня больше всего: как?
Как я умру?
Пойму ли я, что умираю?
Буду ли страдать?
Будет ли у меня агония?
И в эту секунду я понимаю, что «агония», пожалуй, еще хуже, чем «смерть».
Вряд ли я пойму, за что мне этот кошмар, ответа нет, и потому я не задаю себе этот вопрос. По крайней мере, пока.
Сначала надо понять сколько.
Я записываюсь к онкологу, которого уже успел по-детски возненавидеть, словно он проколол мой мячик на пляже. Надо поговорить с Паолой. Мы встречаемся недалеко от школы. Наш разговор происходит под сломанным светофором – Паола припарковалась совсем рядом.
– У меня рак печени и метастазы в легких.
Паола смотрит на меня подозрительно, и я понимаю, что она думает, что я вру. Но все видно по моим глазам, да и в конце концов, актриса номер один у нас она.
– Давно узнал?
– Дней десять назад. Уже сдал все анализы. Это точно не ошибка.
Моя воительница опускает топор войны и принимает решение пойти со мной к онкологу. Нет, это не любовь, она меня не простила. У меня такое чувство, что это какая-то смесь страха и жалости. Но, может быть, мне только так кажется. Она говорит, что я могу вернуться домой. Меня мучают сомнения. Не так я хотел бы воссоединиться с семьей. Паола угадывает мои мысли и напоминает мне, что ничего не забыла. Она просто разрешает мне вернуться домой, поскольку я тяжело болен. Простить она не простила. Настала пора действовать, но сначала нужно понять как.
6
Компьютерная аксиальная томография.