На краю земли

С минуту, опустив хвост и покачиваясь, щенок надсадно кашлял и фыркал, потом встряхнулся, обдав нас фонтаном брызг, опять поднял хвост кренделем, запрыгал, пытаясь облизать каждого из нас, подбежал к берегу, ощетинился, зарычал и яростно залаял на мутный поток. И несколько раз, когда мы уже уходили, он оборачивался назад и принимался сердито и обиженно лаять в сторону шумевшей реки…

Пройдя по течению Тыжи семь километров, мы устроили привал у ее излучины. Когда все расположились после обеда отдыхать, я отошел подальше от лагеря, взобрался на скалу, возвышавшуюся над Тыжей, и улегся на нагретой солнцем площадке.

Прямо от скалы убегали вдаль темно–зеленые волны тайги, расплескивались по горам, сбегали в распадки и ущелья. Кое–где выше леса пламенели ковры лугов, вздымались бурые, сиреневые скалы гольцов. Над ними в знойных струях парил беркут. Он был единственным живым существом во всем неоглядном просторе вздыбившихся гор и безмолвной тайги.

Я задумался о том, почему всегда тихо и глухо в тайге и как далеко отсюда большие города, где так много людей и всего интересного. И Федор Елизарович, и Захар Васильевич, и все говорят, что край у нас богатый. А дядя Миша сказал, что Алтай — это прямо сундук с сокровищами… Ну да, сундук и есть, только наглухо заколоченный. Вот если дядя Миша, а может, и мы найдем что–нибудь такое, тогда… Тогда начнется жизнь! Понастроят разные заводы, пустят всякие машины. И не надо будет ходить в Колтубы пешком, а сел в машину — р–раз! — и там…

Беркут камнем упал вниз — единственное живое существо исчезло с горизонта. Кругом безлюдная, неподвижная тайга. И все мои видения сразу погасли… Вспомнилось, что в Колтубах уже строят электростанцию, там будет свет, а у нас нет, потому что — Иван Потапович говорил — для этого надо много людей и денег…

Мы не раз уже обсуждали с Генькой, что будем делать, когда кончим школу, но я все не мог окончательно решить, что бы мне хотелось делать. А теперь я твердо решил: надо уехать, а там видно будет. Может, стану моряком, путешественником, а может, ученым…

Катеринкина голова появилась у края площадки:

— Ты что тут сидишь?

— Чего тебе надо? — рассердился я. — Что ты всегда за мной ходишь?

— Больно ты нужен! — обиделась она. — Сиди здесь сколько влезет, а мы уходим… Тютя! — Она показала мне язык и убежала.

Мне ничего не оставалось, как бежать следом.

Мы шли все так же вверх по Тыже, извивающейся между высокими гривами. Дядя Миша и Геннадий приглядывались к щебню, к обнаженным скалам, подступавшим к самому берегу. Катеринка и Пашка тоже рассматривали гальку и выбирали понравившиеся им камни. Километров через десять, возле ручья, который почти под прямым углом впадал в Тыжу, дядя Миша остановился:

— Стоп, ребята! Разбиваем лагерь!

— Дядя Миша, — сказал Генька, — я пойду вдоль ручья, погляжу…

— Хорошо, только далеко не забирайся.

Генька ушел, а мы принялись за работу: устроили шалаш, насобирали хворосту и начали варить ужин. Генька прибежал потный, запыхавшийся, что–то сказал дяде Мише, и они ушли вместе. Вернулись они веселые, возбужденные: очевидно, что–то нашли. Катеринка сразу же попросила показать,

— Что? — спросил дядя Миша.

— А чего вы там нашли.

— Завтра узнаешь. Геннадий, кажется, нашел замечательную штуку, но в кармане ее никак не унести… Будем ужинать, а потом займемся делом.

— Ну, — сказал дядя Миша после ужина, — подведем некоторые итоги. Дело в том, что маршрут придется несколько изменить. По течению Тыжи дальше не пойдем, так как этот ручей может привести к вещам более интересным. Может, он окажется «откровеннее», чем Тыжа… Посему невредно просмотреть накопленный материал… Вываливайте свои мешки!

Я камней не собирал — мне и без того хватало работы, — и мешки принесли Катеринка, Пашка и Геннадий. Первым выложил собранные камни Пашка. Пользуясь тем, что почти все время Звездочка была на его попечении, он запихивал камни не только в свой мешок, но и в большой вьюк. Теперь он насыпал перед нами изрядную кучу больших обломков.

— Д–да… — протянул дядя Миша. — Похоже, если тебе дать волю, ты бы половину Батыргана с собой унес…

— Я на всякий случай, — сказал Пашка. — Вдруг это стоящий камень? А у меня, глядишь, много…

— Слишком ты запасливый.

— Просто жадный, — сказала Катеринка.

— Жадничать тут нечего. Я думаю — он по неопытности… Во–первых, несколько раз брать в коллекцию одно и то же незачем. — Дядя Миша быстро разобрал кучу и половину выбросил. — Во–вторых, не следует брать большие куски — это тяжело и не нужно: достаточно куска размером в ладонь. Так что тебе придется оббить лишнее, чтобы зря не таскать тяжести… Но сначала посмотрим, что у других.

Катеринка высыпала свои камни. Это были гладкие, обкатанные гальки самых различных цветов.

— Так! Павел берет что побольше, а Катя — что поярче… Это тоже не коллекция, а забава… Давай, Геннадий, твои!

У Геньки была настоящая коллекция: камни все разные, небольшие и аккуратные. Но дядя Митя и ею остался недоволен:

— Что это за камень?

Генька не знал.

— Где, когда найден?

— Забыл.

— Без этого коллекция не имеет цены. Допустим, определить вы сразу не можете, а пока просто не умеете. Но нужно обязательно каждый образец сопровождать указанием, где, когда и при каких условиях он взят. А иначе какая же практическая польза может быть от такой коллекции?

Признаться, никто из нас не был особенно огорчен тем, что коллекции оказались неважными. Это же были всего–навсего камни, а вот там, у ручья, нашли что–то по–настоящему ценное. Утром мы делали все с таким усердием, что приготовились к походу вдвое быстрее прежнего.

Я засек азимут — мы направлялись прямо на запад. Идти было очень трудно, и особенно доставалось Звездочке. Горы, между которыми извивалось каменное ложе ручья, подходили друг к другу почти вплотную. В сущности, это была как бы расселина, глубокая, узкая трещина в горе, загроможденная камнями и целыми глыбами обвалившейся сверху породы. Приходилось все время прыгать с камня на камень, и от этой физкультуры мы были потные и красные, будто бегали взапуски.

Через полчаса впереди посветлело, расселина расширилась и вдруг оборвалась. Мы оказались у края глубокой котловины. С обеих сторон ее окаймляли высокие, почти отвесные обрывы, которые в отдалении опять сближались и замыкались высокой горой. Котловина тянулась на северо–запад узкой полосой — в самой широкой части было не больше полутора километров. До половины она поросла кустарником, купами берез, лиственниц, на ней даже высилось несколько могучих кедров, а вдалеке темнела сплошная стена леса. Многочисленные лужайки были покрыты такой густой и пышной травой, так много было на них цветов, что казалось, кто–то разбросал повсюду пестро расшитые платки.

— Ой, мамочка! — сказала Катеринка.

Мы, как по команде, подбросили кепки и закричали «ура».

— Правильно! — сказал дядя Миша. — Кричать «ура» следует. И не только потому, что это красиво, а и потому, что Геннадий совершил пусть маленькое, но настоящее географическое открытие…

Мы закричали еще громче и потребовали объяснения. Дядя Миша развернул карту:

— Вот где мы находимся. Как видите, на карте нет и следа этого… скажем, урочища. Вместо него нарисованы сплошные возвышенности. Значит, картограф здесь не был и составил карту по рассказам или просто нарисовал горы, которых на самом деле нет… Это во–первых. А во–вторых, мы натолкнулись на тот счастливый случай, когда природа сама раскрывает перед человеком страницу в книге своей жизни. Урочище Геннадия — типичный грабен…

— А что такое «грабен»?

— Во время горообразования нередко бывает, что земная кора трескается, сдвигается, один участок поднимается, другой опускается. Бывает, что части земной поверхности сохраняют свое положение, а площадь между ними опускается. Вот такая площадь называется грабеном. Если впадина образуется глубокая, она наполняется водой и становится озером. Так, например, появилось Телецкое озеро…