Серебряная пуля

– Тогда… тогда… – Он снова замолчал, – Тогда мы пропали. Кстати, как он там?

– В отрубе. Действие снотворного кончится часа через четыре. Хорошо, привезем мы его в цирк… В клетку, что ли, засунем?

– Именно.

– А потом.

– Потом? Я думаю, если он действительно оборотень, то должно совершиться превращение, как только взойдет полная луна.

– И?

– Не знаю я!!! – закричал Илья. – Не приходилось мне до сих пор общаться с оборотнями. Да и вообще с потусторонними силами. Как легко и просто жилось! Ловишь себе преступников всех мастей: грабителей разных, убийц. Спору нет, мерзавцы. Но ведь вполне обычны. Все у них просто и понятно. И мотивы понятны, и способы. А тут!.. Ты помнишь, Осипов говорил, что все произошедшее вроде тщательно спланировано. А он сам вроде родственник этого… Я, честно говоря, не уловил, все так стремительно разворачивалось.

– Да и я тоже. Бормотал нечто невнятное. Ритуал… Жертва… Заранее распределены роли… Похоже, его выбрали не случайно.

– А как?

– Не знаю.

– Но ведь ты же ученый. Этнограф! Ты ездил к старикам, общался… В конце концов, ведь ты же специализируешься на этом!

– На чем я специализируюсь? На нечистой силе, что ли?

– А старики что говорят?

– Ничего они не говорят, я же рассказывал. Они считают, что с этим ничего поделать нельзя.

– Посмотрим, – скрипнул зубами Илья.

В Рязань они приехали под вечер. Быстро пронеслись по улицам и остановились перед шатром шапито.

Илья пошел разыскивать цыгана, а Хохотва остался сторожить пленника, который к тому времени начал приходить в себя.

Минут через пятнадцать прибежал возбужденный Капитан Блад. Он глянул на сидящего в машине и тут же выдохнул:

– Он!

– Кто «он»? – нетерпеливо спросил Илья.

– Тот парень, из-за которого мои мишки взбунтовались. Он их тогда смутил. Я бы его из тысячи узнал…

– Что дальше делать будем?

– Покуда перенесем его в мой вагончик. Вы туда же. Глаз с него не спускайте.

– Мы больше суток не спали.

– Ладно, один сторожит, другой кемарит – потом наоборот. Кончится представление, я приду, тогда и разберемся.

– А если он того… Превратится.

Цыган подумал:

– Тогда молитесь богу.

4

Пантелеев пребывал в странном состоянии, когда все происходящее воспринимается как сон. Сквозь этот сон он вспомнил, как его куда-то везли, потом тащили, и вот теперь он находится в непонятном помещении – не то в железнодорожном вагоне, не то в фургоне. И еще… Он сквозь оцепенение понимает, что все надежды рухнули.

Руки и ноги крепко стянуты, от пут они затекли, и теперь он их совсем не чувствовал, что же происходит? Вот его снова подняли и снова поволокли. Пантелеев ощутил острый, смутно знакомый запах. Где это он?

С рук и ног снимают веревки, вспыхивает свет. Он лежит на шершавом деревянном настиле, над головой железные прутья… Клетка? Он окинул глазами стены – точно, клетка. Его заперли! Попытался пошевелить затекшими членами. Сначала было очень больно, потом способность двигаться начала постепенно возвращаться. Он попытался сесть, застонал и снова откинулся на спину.

– Смотрите, ожил, – удовлетворенно проговорил Илья. – Очухался, собака. Эй, ты, убивец!..

Пантелеев повернул голову в сторону говорившего.

– Ты как?

– Выпустите меня отсюда, – глухо проговорил он.

– Ну уж нет. Столько ловили, и вдруг – выпустите. Тебе самое место в клетке.

– Вы жестоко пожалеете, подумайте о последствиях.

– Уже подумали. Иначе бы тебя здесь не закрыли.

– Ты оборотень? – спросил Капитан Блад. Пантелеев молча смотрел на цыгана. Так вот он куда попал. В цирк. Этого черномазого парня он помнил. Дрессировщик медведей. Так они собираются напустить на него зверей? Тот, кто сидит внутри, тоже встревожился. Пантелеев чувствовал это. Все в нем подобралось, мышцы напряглись, мозг лихорадочно искал возможность спасения.

– Выпустите меня, сволочи! – закричал он.

– Выпустим в свое время, – отозвался Безменов. – Если ты человек, то очень скоро, а если нечисть, тогда… – он не договорил.

– Вам нечего опасаться, – продолжил за него Хохотва, – действительно, если произошла ошибка и мы возводим на вас напраслину, то готовы извиниться, понести наказание в конце концов. Ведь в вашем доме найдены два трупа, как объяснить их происхождение?

– Глупости ты говоришь, – перебил его Илья, – как объяснить, как объяснить… Чего тут объяснять. Через полчаса взойдет луна, если он оборотень, тогда все ясно, если нет – возьмем его в управление, а на дачу вызываем следственную группу.

Капитан Блад молча следил за происходящим. На лице его было написано любопытство, смешанное с суеверным страхом. Пантелеев некоторое время молча метался по клетке, раза два судорожно дернул висячий замок на дверце, наконец вроде бы успокоился и присел на корточки.

– Вот так-то лучше, – заявил Илья, – посиди, подумай…

Пантелеев неустанно смотрел на троицу неподвижным тяжелым взглядом, от которого им стало не по себе.

Цыган незаметно перекрестился, Хохотва отвернулся и стал изучать внутреннее помещение, в котором стояла клетка. Это был очень большой сарай, совершенно пустой, если не считать клетки и длинной скамьи, на которой сейчас сидели они. Пол помещения устилали грязные опилки.

Несмотря на то, что середина помещения была неплохо освещена, по углам его густела темнота. И Хохотве показалось, что темнота эта живая, осязаемая, наполненная неистовой яростью и злобой. Он содрогнулся и почувствовал, как мороз пополз по коже. Хотелось вскочить и бежать отсюда куда глаза глядят. Видимо, нечто подобное испытывали и остальные. Илья встряхивал плечами, точно пытался скинуть навалившуюся усталость, нервно дергал щекой, непрерывно почесывался. Капитан Блад то и дело поглядывал на дверь и время от времени крестился. Однако никто не покидал своего места. Что-то удерживало, заставляло смотреть на мечущегося за стальными прутьями человека.

Пантелеев то медленно ходил из угла в угол, то принимался бегать по клетке словно одержимый. Время от времени он издавал нечленораздельные звуки, отдаленно похожие на рычание. Он больше ничего не говорил, не просил, не умолял, напротив, он, казалось, забыл о том, где находится. Он даже не смотрел на своих недругов. Внезапно он упал на пол и замер.

– Смотрите! – воскликнул Капитан Блад.

Точно легкая дымка окутала Пантелеева. Все черты его лица как бы начали расплываться, бледнеть, терять очертания. Неожиданно он вскочил и, мигом сорвав с себя всю одежду, снова упал на деревянный настил клетки.

Присутствующие во все глаза следили за происходящим.

Голова Пантелеева начала увеличиваться и менять форму, череп раздался вширь и вытянулся, очертания его непрерывно колебались, словно невидимая рука пыталась придать ему наиболее оптимальную форму. Изменялось и тело. Оно на глазах принимало очертания животного. Белая кожа потемнела и начала покрываться густой бурой шерстью, ноги и руки увеличивались, становились массивными и неуклюжими, ладони трансформировались в лапы, пальцы укоротились и разбухли, на концах появились длинные кривые когти.

Человеческий торс уже полностью превратился в грузную медвежью тушу, но морда еще сохраняла людские черты. Дольше всего человеческими оставались глаза. Они будто жили отдельной, не зависимой от других частей тела жизнью. Если бы присутствующие вгляделись в них повнимательнее, то обнаружили бы целый каскад переживаний: злобу, страдание, непроглядную тоску. Но вот и они превратились в маленькие угольно-черные щели, наполненные лишь одним чувством – дикой, неукротимой свирепостью.

На протяжении всех этих метаморфоз люди остолбенело взирали на происходящее. Ужас сковал их, но к ужасу примешивалось и острое, болезненное, какое-то сладострастное любопытство, словно они созерцали нечто в высшей степени непристойное, но одновременно столь привлекательное.

Хохотва раньше только читал, что от страха волосы становятся дыбом, теперь же он почувствовал, как его шевелюра ощутимо зашевелилась. Рядом хрипло, со всхлипами дышал Илья. Капитан Блад бормотал что-то совсем непонятное, видимо, молился или бормотал заклинания.