Серебряная пуля

– А как их звали? – спросил Хохотва.

– Одного, кажется, Артемий, второго не помню.

– Но чего, чего требовали? – повысил голос Безменов.

Мальчик молчал, видимо, раздумывая.

– Когда они последний раз появились, отец приказал мне сходить погулять, а сам закрыл дверь. Я стал одеваться в коридоре… Ну, недалеко от двери… Я не подслушивал специально, просто так получилось. Слышно из-за двери плохо, я разобрал только отдельные слова. Они вроде требовали от него закончить дела какие-то, если, говорили, не выполнишь – убьем.

– Так и сказали?!

– Вроде… Отец тут к двери подошел, и я испарился. Но, я думаю, не они вовсе его убили. Где Югорск – и где Магадан! И к тому же они требовали закончить дело не позже ноября.

– И все-таки он кого-то боялся?

– Да нет… Явного страха он не выражал. О своих рабочих делах говорил немного. Он вообще был какой-то…

– Какой?

– Не любил никого. Про всех говорил «дураки, дураки…». Все у него дураки были. Я, честно говоря, всегда думал: как же так, если он самый умный, почему мы бедно живем, даже машины у нас нет, да и квартирка… Сами видите. Мать вечно пилил. То не так, это не эдак.

Мальчик раскраснелся, глаза у него блестели, он явно старался выговориться.

– Я его, конечно, любил, но… – он запнулся, – он иногда казался мне деревянным, словно из березы его вырезали. Скучный, равнодушный. Оживлялся только, когда говорил о родине, о Югорске. Мне представлялось, он страшно жалеет, что уехал оттуда. Про завод рассказывал, про рыбалку, про своего отца, то есть моего деда. Мы, говорил, охотники из рода Охотников. Охотник тоже, даже ружья у него не было! Я ему раз сказал, мол, давай, папа, сходим на охоту.

Он, помню, аж побелел. Посмотрел на меня как на врага народа, но не ударил. Помолчал, потом говорит: «Я охочусь на очень крупного зверя… Таких в Москве, почитай, один будет».

– А что за зверь, не сказал? – подался вперед Безменов.

– Нет. А другой раз было. Сидим мы с ним, смотрим телевизор. Помню, какой-то праздник был. Седьмое ноября, что ли… Перед фильмом выступали его создатели, режиссер, актеры. Когда режиссер заговорил, папа прямо весь к экрану подскочил, смотрит во все глаза. А ведь очки не носил… зоркий. Чего, спрашиваю, ты там интересного увидел, ведь еще не кино, так… болтовня? Вот он, мой зверь, говорит, и пальцем тычет в экран, в этого режиссера. Я засмеялся, а он дал мне затрещину, до сих пор не знаю за что.

– А как фамилия режиссера?

– Не помню.

– Ну а фильм как назывался?

– Фильм? – мальчик наморщил лоб. – Надо подумать. Про войну. Как же… как же… Его потом еще раза два показывали. А! Вот! «Пастушка и танкист».

Безменов и Хохотва переглянулись.

– А еще что-нибудь ты помнишь? – спросил Безменов.

Мальчик пожал плечами.

– Может, мама знает, она придет через час, далеко добираться. А может, на кладбище поехала. Она часто туда ездит. На Востряковское. Тогда вообще появится к ночи. Помню, они все время ругались, а вот теперь…

Он не закончил, судорожно сглотнул, и из глаз его закапали слезы.

– Пойдем, – потянул Илью за рукав Хохотва.

– Может, у отца записки какие были, дневник? – не отставал Безменов.

Мальчик продолжал беззвучно плакать, не обращая внимания на вопрос.

Безменов и Хохотва, стараясь не шуметь, поднялись с дивана и вышли из квартиры, осторожно прикрыв за собой дверь.

– Кажется, зацепка? – спросил Хохотва.

– Кинорежиссер? Возможно. Фамилию узнать – один момент по названию фильма. – Он взглянул на часы. – Сейчас уже шесть. Все разошлись по домам, а завтра суббота, но действовать нужно сегодня, не теряя ни минуты: чую, промедлим, и парню – труба. Версия с кинорежиссером, на мой взгляд, довольно сомнительна. Но это хоть что-то. Как же его фамилия? Я помню эту картину. Очередной вздор. Пленный танкист, немецкая девушка… Что-то вроде этого. Любовь на фоне альпийского пейзажа. Замки, ледники… Он потом вступает в единоборство с целой дивизией «СС». Ересь, но как же его фамилия?

– Жаль, нет в живых Марьи Ивановны Шранк, – задумчиво произнес Хохотва.

– А это еще кто?!

– Смотрительница нашего музея, которую убили, помните, еще когда первый раз кости хотели похитить. Она раньше на «Мосфильме» работала гримершей. Всех там знала. Бывало, как начнет рассказывать разные сплетни про актеров, хоть уши затыкай. Матерщинница страшная.

– Она на «Мосфильме» работала? Слушай, и брат этой генеральши тоже. Помнишь, лифтерша сказала: «Начальник на „Мосфильме“, звали его Сергей Васильевич». Интересное кино получается. Давай, дорогой товарищ Хохотва Марк Акимович, я тебя сейчас завезу домой, потом в управление. Постараюсь узнать, кто снял замечательный фильм «Пастушка и танкист». Покойный Иона тоже говорил, что оборотень – большой человек, его просто так не ухватишь.

– А можно, я с вами поеду?

– Я, в общем, не возражаю, но что скажет твоя жена? Моя хоть привыкла.

– Я не женат, в разводе.

– Ах, так! Ну ладно, тогда перекусим – и в управление.

2

В управлении они появились в половине восьмого.

– Звоню на «Мосфильм», – заявил Илья, снимая трубку.

– Никто не отвечает, – через пару минут удрученно сказал он, – следующий номер…

Но и по этому номеру никто не ответил.

– Вымерли они там, что ли?

– Ну кто же томится на работе летом в пятницу вечером?

– Мы.

– Мы – это другое дело. Позвольте, Илья Ильич, трубочку, есть у меня одна знакомая киноманка, уж она-то наверняка знает.

– Звоните, ученый!

– Танечка, – вкрадчиво произнес Хохотва, и Безменов даже удивился непривычно ласковым ноткам в его голосе, – добрый вечер. Как поживаешь? Замечательно. Почему не звоню? Долгий разговор. Послушай, нужна твоя консультация. Ты не помнишь такой фильм – «Пастушка и танкист»? Помнишь? Замечательно! А кто его снимал? Ну постарайся, напряги память. Ну-ну. Очень нужно, мы тут кроссворд отгадываем… Сколько букв? Да не то чтобы кроссворд. Ну, вспомни! Если вспомнишь, с меня коробка конфет. Как, как? Комов? Говоришь, очень известный? А как его имя, отчество? Посмотри, пожалуйста.

– Сейчас она выяснит, – сказал он Безменову. Тот поднял большой палец вверх.

– Ага, слушаю. Сергей Васильевич? Ну, спасибо. Конфеты с меня. Целую.

Итак, его зовут Сергей Васильевич Комов, очевидно, это брат генеральши Сокольской.

– Похоже, в точку попали, – потирал руки Илья, – неужели это и есть предполагаемый оборотень? Так просто, ведь мы могли сразу навестить семейство Ванина и все выяснить. Даже странно, что не пришло в голову. Теперь нужно разузнать адрес этого кинорежиссера, и вперед.

Известный деятель кино, как оказалось, жил на Кутузовском. Машина снова понеслась по московским улицам. Дом, в котором обитал предполагаемый оборотень был в отличие от генеральского и видом пониже, и чином пониже. Правда, ненамного. Главная разница – отсутствие в парадном надзирательницы.

Но и тут их ждала неудача. Они долго звонили в дверь, потом принялись молотить кулаками.

– Вам, товарищи, чего тут надо? – неодобрительно спросила немолодая женщина в шелковом халате, выглянувшая на шум.

– Сергея Васильевича, – холодно сказал Безменов.

– Сергей Васильевич на даче.

– А где она находится?

– Не имею представления, – сказала соседка, поджав губы, и захлопнула дверь.

– Так! Приехали. Двигаем в обратном направлении. Теперь предстоит выяснить, где прохлаждает свои телеса известный кинорежиссер, по совместительству оборотень. Это, я чувствую, будет сделать потруднее. Боюсь, что наш неведомый враг свое местопребывание не афиширует, а дача скорее всего записана на чужое имя. Помнится, Осипов рассказывал, как его возили на «Волге» на встречу с таинственным гражданином, подсказавшим ему, кого именно нужно ловить. По-моему, он говорил, что его везли сначала по Кольцевой автодороге, потом свернули на какой-то проселок. Но там проселков – сотни. Знать хотя бы направление. Остается одно – вернуться в контору и привести в действие все силы: знакомых, незнакомых, милиционеров, киношников, руководство Союза кинематографистов… Словом, всех. Не может такого быть, чтобы кто-нибудь не знал, где у него дача.