Записки партизана

Прячась в кустах, ребята подъехали ближе: десять немцев гнали около двухсот коров в станицу Смоленскую. Коровы откормленные, породистые: поначалу враги грабили на Кубани что получше.

— За мной! — приказал Павлик. И четверо всадников, стреляя на скаку, вырвались на дорогу.

Они обрушились на грабителей, как гром с ясного неба: здесь, среди хуторов, занятых сильными гарнизонами, фашисты чувствовали себя в полной безопасности. Да еще в такой ясный, солнечный день.

Половина фашистов сразу же бросилась наутек. Но пятеро, вскинув карабины, начали чуть не в упор бить по всадникам.

Пули, жужжа над головами, пролетали мимо. Очевидно, от испуга у немцев дрожали руки.

Схватка длилась короткие минуты. На пыльной дороге лежало пять фашистских трупов. Но стадо исчезло… Коровы разбежались, их испуганное мычание доносилось из соседней рощи.

Нужно было сбить их в кучу и гнать к горам. Учитывалась каждая минута: из ближайшей станицы вот-вот выскочит погоня.

Павлик приказал двум партизанам гнать основную часть стада в сторону, противоположную горам, сделать громадный крюк и завести коров к Крымской Поляне. Сам же вместе с Геней, прихватив для отвода глаз десятка два коров, открыто погнал их к горам.

Теперь ребята не пытались скрываться. Наоборот, они ехали в открытую, стараясь поднять как можно больше шума и пыли, только бы их заметила погоня, только бы оставила в покое основное стадо.

Фашисты попались на эту удочку: немецкие конники, вырвавшись на рысях из станицы, бросились за Павликом и Геней.

Друзья погнали злосчастных коров вскачь все дальше и дальше от их родного стада. Но погоня настигала ребят. И, метнувшись в кусты, они исчезли в ольшанике…

Так появилось у нас свое стадо. Теперь не хватало отряду только верховых лошадей.

Их взялся раздобыть Степан Игнатьевич Веребей. Он, директор мыловаренного завода, был страстным лошадником и лихим наездником. «Лавры Гени и Павлика лишили его сна и аппетита», — шутил Женя.

И вот однажды, когда я с небольшой группой возвращался с ближней разведки, мне привелось быть свидетелем необычайного зрелища.

Мы ехали на конях. Внизу под нами на поляне три-четыре фашиста пасли табун награбленных лошадей.

— Ах, вон слева конек караковый хорош!.. — застонал, как от зубной боли, Веребей.

Он глянул на меня какими-то виноватыми, просящими глазами. Я усмехнулся:

— Видит око, да зуб неймет.

— Я бы его взял… Разрешите, Батя.

Фашисты-коноводы валялись под кустами, ружья их лежали в стороне, в траве.

— Действуйте, — сказал я Веребею.

Мы расположились над поляной в зарослях, я приказал на всякий случай держать ружья наготове, но настроение у нас было веселое: сейчас увидим спектакль.

И верно: внизу из кустов вырвался на полном скаку Веребей, лихо завертел над головою аркан, ловко бросил его и на глазах у растерявшихся немцев увел каракового красавца коня.

— Кустарщина! — переговаривались между собою Геня с Павликом. — Слов нет, сработано дерзко и красиво, как в цирке. А польза какая от одного коня?

Ребята тут же начали проситься пойти за лошадьми.

— Это будет не так эффектно, как у Степана Игнатьевича, — говорил Геня, — но зато мы приведем целый табунок.

— Подождите, — ответил я, — стали вы, ребята, чересчур самоуверенными. Пойдите на денек пасти коров, а там посмотрим…

Через день я сам отправил их вместе с Гончаровым на «охоту» за лошадьми.

Ребятам положительно везло. Я объясняю везение это частично тем, что немцы принимали обычно Геню и Павлика за станичных парнишек и относились к ним без настороженности.

У хутора Макартет ребята заметили группу фашистских конников. Она спешилась и ушла на бахчу за арбузами. Коноводам стало скучно, и они разбрелись шарить по хатам: нельзя ли что-либо ценное найти в станичных сундуках? Только три молодых немца остались сторожить лошадей. От скуки они выпили все, что было у них во флягах, закусили и разлеглись на траве. Двое захрапели тотчас, третий попытался сыграть что-то на губной гармонике, но она выпала у него из рук, и он задремал, так и не подняв ее.

Бесшумно подползали к немцам ребята, прячась в бурьяне. Финскими ножами сняли коноводов и погнали лошадей по тропе в лес.

К заставе подъезжали торжественно: впереди Павлик, за ним, связанные уздечками по двое, послушно шли тридцать две лошади; сзади, в облаке пыли, ехали Геня и Гончаров.

Глава X

На нашем участке Приморского фронта Советская Армия приостановила продвижение немцев, и до Баку они так и не добрались.

Но все полчища, рвавшиеся к нашей нефти, оставались пока здесь, на Кубани. Кто знал, каковы были планы немцев?

В связи с этим Евгений получил приказ от нашего командования усилить разведку, доносить о малейших передвижениях врага, выяснять все, вплоть до того, как охраняются мосты, склады, станции железных дорог, фиксировать каждую вражескую огневую точку.

Особо вменялось нам в обязанность следить, не стали ли носить немецкие офицеры противогазы на боку. Это означало бы, что фашисты в ближайшее время прибегнут к химическому нападению.

Задания нашего командования как нельзя лучше совпадали с целями, которые поставил отряд перед собою: усилить и без того сильную у нас дальнюю разведку.

Еще в Краснодаре, теоретически разрабатывая нашу партизанскую борьбу, мы пришли к таким цифрам: семьдесят процентов нашего времени будет уходить на подготовку к диверсиям, и только тридцать процентов выпадет на проведение самих операций.

В эти дни мы усиленно готовились к новым диверсиям. После одной такой операции Евгений доложил:

— Подступы к мосту разведаны. На улице хутора Свободного произошла стычка. Убито восемь и ранено двадцать немцев. У нас потерь нет.

Сын протянул мне лист бумаги. Это — подробный план подходов к мосту: тропы, дороги, лощины, кусты, ломаная линия окопов. Кружочками и крестиками помечены минометы, пулеметные гнезда и пушки. Будто весь день сидел Евгений у моста, спокойно смотрел и чертил.

На самом деле было далеко не так.

…Разведка верхами подошла к хутору Макартет, спешилась и затаилась в кустах. Григорий Федорович Журба, турбинный мастер, наш дальний разведчик, с револьвером и гранатой пополз к хатам.

У первой хаты — ни души. Журба тихо стукнул в окно. На крыльцо вышел седой, как ковыль, сгорбленный старик. Журба приложил палец к губам: молчи, дескать.

— Скажите, дедушка, где у вас немцы стоят?.. Не бойтесь, дидусь.

— Нечего мне бояться, сынок. Страшнее того, что видел, не увижу, — ответил старик. — Немцы на том конце хутора. Сейчас обедают. Но к ним не доберешься — у них караулы на крышах. Всё видят, гады. Курица зашебаршит на огороде — и ту окликнут… — Старик огляделся по сторонам, понизил голос: — К нам намедни приходила разведка партизанская, хотела немцев тихо накрыть — и половина партизан осталась на месте… Уходи, хлопче! И своим передай, чтобы носа не показывали к нам. И в Ново-Алексеевский не ходите, и в Свободный — там то же, что и у нас. Иди, казаче, пока жив. Иди…

Журба пополз обратно.

Положение было сложное. Необходимо разведать подходы к железнодорожному мосту через реку Убинку. Для этого надо прощупать все хутора, что лежат на дороге к мосту, выяснить живую силу противника, добраться до моста, засечь огневые точки.

А тут выяснилось, что путь к мосту лежит через хутора, зорко охраняемые немцами. Правда, можно было бы обойти их, но это слишком далеко. Да и кто поручится, что и там нет врага?

— Проверить седловку и оружие, — приказал Евгений. — По коням!

Разведка открыто подъехала к хутору, пришпорила лошадей и во весь опор промчалась по улице. И только когда она была уже за околицей, вдогонку раздались автоматные очереди.

Отъехав, перешли на шаг — берегли коней, чтобы через Ново-Алексеевский снова пронестись вихрем…

В Свободном приняли бой. Под Евгением тяжело ранило лошадь. С ходу он пересел на коня убитого им фашистского офицера и, отстреливаясь, догнал своих.