Страница 4 из 16
Набегают из мрака троллейбусы — светящиеся серо-сине-стеклянные зверюги, с шипением приседают на все четыре лапы, заглатывают огромную толпу на остановке и мчатся дальше…
Да, Шурка любил свой проспект. Но в душе его накопилась жажда простора, дальних горизонтов, голубого и зелёного раздолья природы.
Надежда набегаться всласть, предчувствие надвигающихся открытий томили его ещё в поезде. Не слыша дорожных разговоров, как глухой, метался он поперёк вагона, от того окна к этому.
Потом, прилипнув к автобусному стеклу, жадно рассматривал медленно поднимающийся в гору однообразный суховатый лесочек. И вдруг вскрикнул: всё осталось позади, словно обрушилось в бездну — глубоко внизу белели коробочки санаторных корпусов, кудрявились тёмно-зелёные комочки деревьев, сверкали между ними разноцветные кусочки эмали — крыши легковых автомашин. А ещё дальше, ещё глубже — так, что сосущая пустота возникала где-то под ложечкой, — синело море. И на эту новую планету автобус теперь плавно-плавно опускал путешественника Шурку.
Окно вагона, окно автобуса… Вся поездка стала для Шурки окном в другую возможную жизнь. Сегодня целый день он упивался простором. Даже сейчас, в сине-фиолетовом полумраке палаты царил простор — от стены до стены, и в длину, и до потолка.
Шурка поднялся, шагнул к окну, раскачал пальцами задвижку, тугую от масляной краски, и медленно открыл створку. Доносившееся всё время в палату неумолчное стрекотанье сразу стало намного громче. Стрекотали, надрываясь до звона — нет, не кузнечики, а какие-то неведомые, неистовые существа.
Тут, однако, маленький лёгкий музыкант, прямо из темноты природы, прыгнул Шурке на руку, исполнил свою трель и в панике кувырнулся обратно на землю…
Чуть виднелась невысокая ограда, а за нею, в плотной листве, пересыпались золотыми искрами огни далёкого курортного посёлка. Со вздохами ветра обрывками долетала музыка.
Шурка закрыл окно, опустился на койку и, едва коснувшись головой подушки, заснул так же мгновенно, как полчаса тому назад заснули все остальные ребята.
Однажды утром, незадолго до купания, Шурка увидел ярко-красную легковую машину, промчавшуюся через лагерные ворота.
Толпа ребят бросилась за машиной, с удовольствием вдыхая на бегу едкий зловредный дымок пополам с пылью.
Когда Шурка с ребятами, уже заспорившими насчёт марки автомобиля, подбежал к дому с башней, дверца машины открылась. Вышли двое: мужчина — водитель этого диковинного автомобиля, и мальчик, ровесник Шурки.
— Сергей, стой пока тут! — сказал водитель, весело оглядывая собравшихся ребят, и направился в дом, наверное, прямо к начальнику.
Мальчик кивнул головой, кашлянул и остался стоять у дверцы, держась за сверкающую ручку. Не зная, куда смотреть, он стал разглядывать светлые камушки у себя под ногами. Из глубины машины на мальчика сочувственно посматривали две женщины и девочка лет шести.
Всё это Шурка ухватил краем глаза, но главное его внимание было обращено на машину.
С пяти шагов всё-таки было ясно, что машина — самодельная. Обтекаемые части кузова по гладкости уступали заводским, а ослепительно-красная, в затенённых местах малиновая, поверхность — всё же не так зеркально отполирована, как на машине с конвейера.
Но уже с десяти шагов — Шурка специально отошёл, чтобы проверить — с десяти шагов машина выглядела совершенно как заводская. Отлично были сделаны все хромированные детали, и фары необыкновенной формы, и ветровое стекло, по-особенному выгнутое.
Шурка уважительно спросил:.
— Сами делали?
Новичок только кивнул головой.
Отец крикнул ему со второго этажа:
— Сергей! Давай сюда, сразу к врачу зайдём!
При этих словах Шурка испытал известное удовлетворение от того, что и опоздавшим не миновать медосмотра, что им тоже прижимают язык ложечкой и водят под лопатками холодной щекотной трубкой.
В каждой смене существуют общелагерные знаменитости. Шурка с безопасного расстояния показал Серёже одного парня. Запомнить его было нетрудно: длинная, нескладная фигура и реденькая, до самых глаз доходящая чёлка:
— Это тот самый Гошка Филимонов!
Гошка был жутким задирой из отряда старших пионеров. Они устраивали среди огромных валунов «партизанские засады».
Филимонов хватал младших за шиворот и с хохотом кричал:
— Ребята! Смотрите — кого поймал! У него ещё все зубы молочные!
Между прочим, Шурка не догадывался, что и сам уже был знаменитостью.
По традиции, каждую смену, вечером второго дня, в гости к ребятам приходили пограничники. Заранее ничего не объявлялось, но в зелёных густеющих сумерках трубы внезапно грубили общий сбор.
Сначала выступал начальник заставы. Потом шли вопросы. Девчонки всё спрашивали насчёт овчарок — чем их кормят, играет ли с ними кто-нибудь в свободное время и где живут знаменитые овчарки в старости.
Мальчишек больше интересовала новая техника, и тут они без всякого злого умысла поминутно вторгались в область военной тайны. Начальник заставы с хитрой усмешкой говорил: «Вот подрастёте, приходите к нам служить и всё узнаете…»
И тут вдруг вылез вперёд Шурка со своим ни на что не похожим вопросом:
— А вот я видел… далеко отсюда, у берега… Там в деревьях домик такой незаметный спрятан, зелёный… И, наверное, провода к домику подходят, потому что под крышей две белых штучки — изоляторы…
Начальник заставы, прищурившись, выслушал вопрос и спросил сам, будто размышляя вслух:
— Изоляторы, говоришь? Гм… Не думаю, чтобы с лагерной территории можно было этот домик увидеть…
Со стороны казалось, что никакой особенной заминки не было, просто Шурка долго набирал воздух для ответа. Вот он слегка нахмурился и веско, не торопясь, вымолвил:
— Я с дерева видел, вон там, за оградой, повыше столовой…
Конечно, получалось не очень хорошо — в самом начале смены убегать за ограду да ещё залезать там на какие-то деревья. Но вообще-то разрешалось выходить за ограду и футболистам — для тренировок, и духовому оркестру — для репетиций, и юннатам — по их научным надобностям.
— С дерева? — переспросил начальник заставы, ещё раз внимательно оглядев Шурку, словно оценивая его возможности. — Ну, что ж… Очень может быть.
И, обведя взглядом снедаемых любопытством мальчишек и девчонок, с улыбкой добавил:
— Есть такой домик, это верно. Зелёный, среди листвы. Когда-то, много лет назад, это был важный для нас пост. Ну, теперь совсем другая техника.
Обрадованный, что всё обошлось благополучно, Шурка поспешил скрыться в толпе. Проводив его взглядом, начальник заставы сказал ребятам:
— А товарищ ваш — молодец. Увидеть — полдела, надо ещё и соображение иметь. Вот он догадался, что к домику идут провода, хотя не мог их разглядеть на таком расстоянии.
Тут Шурку, очутившегося уже в последних рядах, все стали дружески подталкивать. Он обернулся, но не понял, что речь шла о нём, не расслышал.
Так Шурка и прозевал мгновение, когда прославился на весь лагерь…
Ведь на самом-то деле ни на какое дерево Шурка пока ещё не залезал. И никаких нарушений совершать не хотел. А просто всё само вышло.
На второй день, вскоре после завтрака, он отправился в дом с башней — к дежурной медсестре. У него распухла коленка, ушибленная ещё вчера.
Но на втором этаже ему попалась на глаза приставная лесенка в три ступеньки, а над нею — дверь, несомненно ведущая в башню.
Всунутый в петли замок не был защёлкнут.
Моментально забыв про своё колено, Шурка подлетел к двери, беззвучно снял замок и повесил его на торчащий рядом гвоздь. Потом скользнул за дверь и плотно притворил её за собой.
Два марша по шесть ступенек вывели его в залитую светом восьмигранную комнату с хлипким дощатым настилом.
Ему повезло — да ещё как! Взгляд сверху, с башни, открыл и объяснил Шурке всё, что было по соседству с лагерем.