Страница 25 из 35
О нем говорили в театре, что он горд, необщителен. Это верно. Он был горд и потому никогда не дружил с первыми актерами. Водил дружбу только с маленькими — «ничтожествами», как назвали бы их господа из Английского клуба. Впрочем, он даже избегал общения с театральными людьми. Он никогда не лгал, свидетельствуют единогласно все, его знавшие, никому не льстил, не низкопоклонничал, следовательно, был чужд закулисным интригам и сплетням. С начальством вел себя независимо. Его гонителем был директор императорских театров Гедеонов, по приказу которого Мочалов был однажды отстранен от службы, — за загулы. Загулы же были сочтены за неблагонадежное поведение. Так и было написано в официальном рапорте об отстранении артиста Мочалова от службы.
Рассказывали, что однажды Гедеонов приехал к нему на квартиру усовещевать и застал артиста в припадке его болезни. Гедеонов — с выговором, с наставлениями. Мочалов не выдержал — указал его превосходительству на дверь, сказав:
— Как вы смели явиться к Мочалову, когда знали, что он в таком виде!
Нет, ни он, ни начальство друг друга не жаловали. Никто из начальства никогда не был в числе его друзей.
Друзья же истинные, нелицемерные составляли тесный круг. В этом кругу особым расположением Мочалова пользовался Н. В. Беклемишев, автор двух довольно плохеньких драм: «Майко» и «Жизнь за жизнь», которые некоторое время держались на сцене благодаря участию в них Павла Степановича.
Беклемишев принадлежал к типичным представителям того русского прогорающего барства, которое тянулось к искусству, к актерам — не интереса ради, а по любви. Он был в молодости гусаром, потом вышел в отставку, написал статью о Каратыгине, свидетельствующую о довольно тонком вкусе. Беклемишев имел на Мочалова неотразимое влияние. В минуты самых бесшабашных загулов только он один мог успокоить великого артиста. Мочалов слушался его, как ребенок.
Беклемишеву Мочалов посвятил очень задушевное стихотворение. В нем есть прелестные по своей искренности строки:
Страстно был привязан к Мочалову и учитель чистописания Дьяков — существо чудаковатое, но доброе. Он, как тень, следовал за Мочаловым всюду. Дьяков писал стихи. Одно из них посвящено Мочалову.
обращался он к Мочалову. Заканчивалось это длинное послание так:
Стихи слабые, но они, хотя и примитивно, выражают отношение современников к гению Мочалова.
В начале сороковых годов завязалась у Мочалова дружба с московским чиновником И. Ф. Жуковым, который аттестовал самого себя в одном из писем к Мочалову так: «Русский, москвич, окрещенный у Троицы в Зубове. Студент, офицер, наконец, гражданский чиновник, в душе студент Московского университета по отделу изящных наук. Любовь милого, прекрасного существа, и на двадцатом году осиротелый супруг, отец четырех сирот. Вновь женитьба 36 лет. Отец четырех сыновей и двух дочерей».
Настоящая биографическая справка! С этим «в душе студентом Московского университета по отделу изящных наук» Мочалов в течение двух лет вел оживленную переписку, хотя оба жили в Москве и друг с другом виделись чуть не ежедневно. Их переписка хранится в остатках мочаловского архива, в Театральном музее им. Бахрушина.
В этих письмах нет ничего особенно значительного. Но они очень хорошо рисуют душевный строй Мочалова — во всей его непосредственности, восторженности, иногда детской обидчивости и такой же детской готовности просить извинения. В своих письмах Мочалов делится с другом разными мелочами из обыденной жизни, сообщает о своих посещениях бани, о пиявках, поставленных по совету доктора, о вкусном меде, полученном из провинции, о денежных затруднениях. И никогда ни слова о театре, разве пожалуется на начальство, приславшее новую длинную роль в стихах.
Он пишет Жукову и в припадке своего страшного недуга. Вот записка, самый тон которой говорит о болезненном состоянии потрясенной души.
«Ради бога, ради бога, ради бога, приезжай поскорее и увидишь и узнаешь, что Мочалов — человек — и человек, любимый богом. Он дал мне крест, и я несу его [подчеркнуто Мочаловым — Ю. С.]. Хоть через час. Я жду. Если я спать буду, так разбуди. Любящий тебя» [9]
Автограф П. С. Мочалова — отрывок из письма к И. Ф. Жукову. Воспроизводится впервые.
Государственный театральный музей им. Бахрушина.
Поистине чем-то трагическим веет от этих строк, и какой зловещий смысл раскрываем мы в в тих словах о кресте, который несет на себе Мочалов!
В свою очередь, Жуков пишет письма откровенные и сердечные. Они наполнены заботами о здоровье Мочалова. Его, видимо, печалит, что Павел Степанович не имеет достаточно воли бороться со своим недугом. Вот очень выразительное в этом отношении письмо:
«Неужели тот, кто так глубоко, так сердечно усваивает себе чувствования — и высокие и нежные, доставляет бесценные минуты истинным любителям прекрасного, — неужели он способен отчуждать от своего сердца прошлые чувства чистой, искренней приязни? Нет! Не говорив ни разу с вами, я за вас отвечаю утвердительно. Призвав благоговейно имя бога, один, при свечах, перед рассветом, я пишу это письмо. Не обманите же моего сердечного ожидания! Вы дали слово лечиться. Человек с благородной душой, человек честный предан невозвратно данному слову. Обдумайте, чем могу я побуждаться, как не искренним желанием вам добра, как не сердечной жалостью!..
Добрый Павел Степанович, сосредоточьтесь в душе, вооружитесь всею силой воли и свергните то ненавистное, вражеское. Прошла уже пора молодости кипучей, бурной, минул период страстей и настало владычество Царя-Ума. Вспомните жизнь, потому и благо нам, что ею можно приобрести вечность».
И был еще круг друзей. Круг литературный. Конечно, не такой значительный и славный, в котором вращался Щепкин, водивший дружбу с Гоголем, Шевченко, Герценом, Аксаковым, — Щепкин, которому Пушкин собственной рукой вывел заголовок первую фразу его «Записок». Нет, этот литературный круг Мочалова образовался из писателей, не оставивших по себе памяти в потомстве. В 1842 году вышел в Москве альманах «Литературный кабинет», в котором помещены стихи водевилиста Ленского, актера Малого театра Цыганова, молодого поэта Иеронима Южного и самого Мочалова.
Ленский — ловкий версификатор, остроумный куплетист, хорошо переведший и некоторые стихи Беранже. Как поэт самостоятельный, ничем решительно не выделяется. Иеронима Южного (настоящая фамилия Меркли) почему-то очень ценил Ап. Григорьев. Белинский отозвался о нем как о таланте второстепенном, может быть, и не без дарования, но ничем решительно не выделяющемся… Только один Цыганов принадлежит к явлениям исключительным в русской поэзии. Его песни стали народными песнями, они получили распространение не меньшее, чем песни Кольцова.
9
Публикуется впервые.