Феллах

— Что же это получается? Нас бьют и призывают не помнить зла! Прощать кровопийцам! Ну нет, никогда! Бороться надо! А мы только болтаем попусту! Овец с волком не помирить. Пустое это дело!

— То, что Ризк волк, для нас не новость! Но мы не овцы! — крикнул Бухейри.

— Ризк-бей, по-твоему, волк? — взвизгнул опять Тауфик. — Смотри, Бухейри, как бы тебе потом не пришлось расплачиваться за свои слова! Не сей в народе смуту! Не мешай читать молитву.

— Молитвой спора не разрешишь! — выкрикнул Абдель-Вахид, старший из учеников уездной школы. — Неужели вы, земляки, не понимаете, что наш спор — это проявление жестокой борьбы, борьбы не на жизнь, а на смерть, которая идет сейчас повсеместно. Это не просто потасовка, это классовая борьба. Ее нельзя разрешить чтением молитвы, хотя бы мы стали читать весь Коран целиком. В этой борьбе враги народа используют все методы, не брезгуют никакими средствами…

Кто-то из феллахов попросил объяснить, что такое классовая борьба. Абдель-Вахид собрался уже было прочитать лекцию на эту тему, как в зале появился Хиляль. Вновь послышались смешки в его адрес. Но Хиляль с важным видом, исполненным достоинства, пробирался сквозь толпу, прямо к председательскому столу. Поднявшись на подмостки, он широким рукавом галабеи вытер потное лицо, на котором уже не осталось и следов косметики, и громогласно объявил:

— Я только что звонил в город по телефону и сообщил начальнику полиции, что у нас в деревне проходят выборы. Так, на всякий случай. Чтобы потом не говорили нам: а кто вам разрешил проводить собрание?

— Правильно сделал! — одобрил Абдель-Азим. — Наше собрание не должно превращаться в пустую говорильню. Раз мы решили провести выборы, так давайте об этом и говорить. А то тут уже раздаются голоса, чтобы мы помирились и полюбовно разошлись! Но с кем нас хотят помирить? С нашими врагами? Неужели вам недостаточно нашего горького опыта? Неужели каждому обязательно надо попасть в тюрьму, чтобы поумнеть? Так давайте же не будем топтаться на месте! Социализм — это наше кровное дело. Именно нам предстоит воплотить его в жизнь. А раз так, мы сами должны расчистить путь для его победы! Слушайте меня внимательно, уважаемые односельчане!.. Перейдем от слов к делу: приступим к голосованию. Если большинство будет согласно, сразу же примем и решение. Кто за то, чтобы Ризк остался председателем кооператива и секретарем комитета, прошу поднять вверх палец!

В зале воцарилась тишина. Осмотревшись по сторонам, Тауфик первым поднял палец. Шейх Талба тоже было поднял палец, но потом, покачав головой, опустил. Да еще в заднем ряду, где сидели «чужаки», приезжавшие в деревню только по выходным дням, кто-то несмело поднял палец, но под грозными взглядами своих товарищей вынужден был его опустить.

— Это что же — бунт? — в бессильном бешенстве прорычал Ризк. — Председатель собрания я. Никто другой из имеет права ставить вопрос на голосование. Так выборы не проводят. Вы что, забыли, кто я такой? И кооператив, и комитет, и вообще вся деревня у меня вот здесь, в кулаке… Понятно вам? А вы вздумали надо мной смеяться? Бунтовать против власти? Против революции? Это анархия! Насилие! Я не позволю никому командовать. Объявляю собрание закрытым!

Ризк, как раненый зверь, напролом бросился к выходу. Толпа раскололась. Феллахи, провожая его косыми взглядами, молча расступались перед ним. Кто-то нечаянно задел висевший на стене лозунг, и тот упал. Ризк, споткнувшись, в бешенстве стал топтать его ногами. Он уже не мог сдерживать себя. Он шел, никого и ничего не видя перед собой, с выпученными, налитыми кровью глазами, с перекошенным от злости лицом, по которому катились крупные капли пота. Вся неуемная злоба и ненависть, которую он питал к феллахам, казалось, отразилась на его лице.

— Что это с ним — как с цепи сорвался! — бросил ему вдогонку Салем.

— Поберегитесь! Еще чего доброго укусит! — крикнул Бухейри.

— Ничего, если бросится, скрутим! У нас Хиляль в одиночку задушил волка, а все вместе мы как-нибудь да справимся с этим псом! — засмеялся кто-то из феллахов. — Видели, какой хозяин нашелся! Всю деревню, говорит, держу в кулаке!

— А мы разжали его кулак! — отозвался другой феллах.

Вслед за Ризком из зала выскочил Тауфик. Он бежал за ним трусцой.

— Ваша честь, уважаемый бей… Не расстраивайтесь! Вы как были, так и остались самым главным у нас в деревне. Зачем вы ушли? Вернитесь!

Резко остановившись, Ризк повернулся к Тауфику и изо всех сил дал ему звонкую пощечину.

— Пошел прочь, мерзавец! Возвращайся к этим собакам, собачий сын!..

После ухода Ризка в зале наступило оживление. Послышались шутки, смех.

— Видали, как наш Ризк-бей драпанул — только пятки засверкали! Посмотрите, не забыл ли он под столом свои туфли? Может, босиком побежал? — задыхаясь от смеха, под общий хохот выкрикнул Салем. — Даже забыл прочитать молитву!

— А еще нас приглашал помолиться вместе с ним, — подхватил Абдель-Вахид. — Недаром он так уговаривал нас отказаться от выборов. Знал, что провалится.

Разбившись на небольшие кучки, феллахи продолжали обсуждать происшедшее событие. Но вот снова поднялся Абдель-Максуд.

— Дорогие граждане, феллахи! — громко произнес он. Все затихли. — Я буду продолжать! Чтобы все было законно, нам следует решить вопрос о перевыборах. Кто за переизбрание правления кооператива и руководства комитета АСС, прошу поднять руки.

Последние слова Абдель-Максуд произнес на одном выдохе; внутренне собравшись и расправив широкие плечи, он сделал шаг вперед, будто готовился к решающей атаке.

Считать ему не пришлось. Все, кто сидел в зале и стоял в проходах, дружно подняли руки. Кто-то зааплодировал. Из дальнего угла, где тесной кучкой толпились студенты и ученики старших классов, послышались выкрики: «До-лой Ризка! Долой его прав-ле-ние!.. Долой его комитет!»

— Итак, предложение о перевыборах принято единогласно, — подытожил Абдель-Азим, пытаясь восстановить тишину.

— Теперь давайте выдвигать кандидатуры в правление и в комитет. Только по очереди! Не все сразу! Называйте имена устазу Абдель-Максуду, он будет записывать…

Выборы прошли быстро. Одно за другим выкрикивались имена, и тут же за них голосовали. Председателем кооператива был единогласно избран Абдель-Максуд. Абдель-Азим — секретарем Арабского социалистического союза. Так же единогласно были избраны в правление кооператива Инсаф и Салем. Когда объявили новый состав правления и комитета АСС, все встали и начали аплодировать, ритмичные хлопки мозолистых рук гулким эхом отдавались в зале.

— Ну вот, новое правление избрали, теперь будем по-новому и работать! — крикнул кто-то из феллахов. — Пора наконец распределить по справедливости машины и инвентарь. Сколько они будут находиться под замком? Сейчас самое время пахать…

— Верно! — дружно поддержали его голоса со всех сторон.

Прямо из зала все направились к амбару, где Ризк под замком хранил кооперативный инвентарь, используя его главным образом для своих собственных нужд.

У амбара собралась почти вся деревня. Феллахи вытаскивали плуги, бороны, выкатили трактор и даже небольшой комбайн. Столпившись у машин, люди гладили их, будто детей, придирчиво осматривали, пробовали лемеха — не притупились ли, ощупывали зубья борон — не погнулись ли. На площади перед амбаром долго слышались веселый смех, громкие возгласы. Казалось, деревня празднует новую свадьбу. Девушки и женщины, взявшись за руки, повели хоровод — неведомо откуда появился маленький барабан. Мужчины обнимались, жали друг другу руки, шутили. Кое-кто уже примерялся — не провести ли спортивные состязания. Лица у всех были радостные, цвели улыбками, звучали возбужденные голоса.

— Эх, сюда бы настоящий, большой барабан! — мечтательно воскликнул Бухейри.

— За чем же дело стало? — смеясь, отозвался Хиляль. — Иншалла, сейчас раздобудем. — И, повернувшись лицом к Инсаф, пустился в пляс, напевая хрипловатым баском: