Феллах

Ребята весело засмеялись, посыпались шуточки, а Тауфик с Ризком и Исмаилом, ни на кого не глядя, быстрым шагом направились к правлению кооператива. Феллахи провожали их недобрыми взглядами, женщины — проклятиями.

— О аллах! — со вздохом произнесла Инсаф. — Сделай так, как явил мне во сне: пусть эти трое бесследно растворятся в пыли от копыт лошадей долгожданных четырех всадников! И почему шейх Талба считает это бессвязным сном? Нет, это хороший сон. И он должен, обязательно должен сбыться!

Глава 14

Я уезжал из деревни в Каир с тяжелым чувством. Мои земляки, отчаявшиеся добиться правды с помощью властей, уповали теперь только на аллаха и на святых угодников, покровителей деревни. Они меня предостерегали, чтобы не обивал я понапрасну пороги различных учреждений и не пытался разжалобить «чужих» угодников.

«Мы будем молиться за тебя, а ты проси за нас аллаха, чтобы облегчил он наши страдания и избавил нас от нечестивцев, свалившихся на нашу голову, — наставляли они меня перед отъездом. — Пойди к могиле святого Хусейна, нашего верного заступника, и попроси его, чтобы замолвил он за нас слово перед всевышним и помог вернуться в деревню нашим землякам. Пусть аллах проявит к нам свое милосердие и покарает наших обидчиков. Ведь наша деревня вся верующая и никогда не роптала на аллаха. За что же он на нас прогневался? Чем мы ему не угодили? Но прежде чем бить челом у гробницы святого Хусейна, не забудь громко прочитать суру «Фатиха» на могиле нашей святой Зейнаб. А прочитав молитву, пообещай, что мы поставим ей сто свечей, если она поможет освободить наших людей, и еще сто свечей, если покарает наших притеснителей. После посещения Хусейна и Зейнаб отправляйся к мавзолею султана Ханафи, покровителя всех бедняков, угости его от имени нашей деревни ужином. Только иди до мавзолея пешком, не вздумай ехать на такси или в пролетке — он этого не любит. Расскажи ему все как есть. Говори с ним откровенно и громко, как с простым смертным. Ничего не утаивай. Выложи все, что у нас наболело на душе. И даже можешь выразить ему нашу обиду, что он не проявляет заботу о бедняках деревни, оставляет на произвол судьбы. Кто, кроме него, о них позаботится? И потом не забудь посещать хоть одного из этих святых. Ведь они единственные благодетели Египта. На них только и надежда. А к чиновникам не ходи — не трать попусту время! От них толку мало. Если бы они там, в Каире, на самом деле пеклись о нашем благе, не послали бы к нам такого лиходея, который нас притесняет и творит все что вздумает. А то мы только и слышим что красивые слова. Этим словам и поверили Абдель-Максуд, Абдель-Азим, Салем и Хиляль, приняли их за чистую монету. Вот они теперь и расплачиваются за свое легковерие».

Приехав в Каир, я часто размышлял над этими наставлениями земляков. Какое отчаяние овладело, очевидно, их душами, если феллахи тринадцать лет спустя после революции, давшей им землю и провозгласившей свободу, перестали верить властям!

И все же я пренебрег советами земляков. Вопреки их строгим наставлениям и настойчивым мольбам я прямым ходом направил свои стопы в редакции газет. Встречаясь там с людьми, которых я хорошо знал, я пытался их убедить, что они должны обязательно помочь феллахам добиться правды и восстановить их доверие к словам, доходящим в деревню из Каира. Потом я посетил Центральный Комитет АСС, где подал официальное прошение о проведении расследования ненормального положения, сложившегося в деревне, и о скорейшем освобождении незаконно арестованных феллахов, активистов АСС.

Выходя из здания ЦК АСС, я столкнулся с начальником уездной полиции Фармави. Он направлялся по каким-то своим делам в министерство внутренних дел. Обрадовавшись столь неожиданной встрече, мы и на этот раз не удержались от воспоминаний о наших юношеских годах, и в частности об участии в демонстрациях против английской колонизации. Затем мы, естественно, коснулись сегодняшних проблем. Фармави доверительно сообщил мне, что положением в нашей деревне заинтересовались высшие инстанции и вопрос этот будет предметом самого серьезного обсуждения.

— Ты не думай, что такие безобразия творятся только в вашей деревне, — невесело усмехнулся Фармави. — К сожалению, нечто подобное происходит сейчас во многих деревнях, иншалла, со временем, конечно, все уладится… Ну, а твои земляки, считай, уже одержали победу. Завтра их выпустят. Так что поздравляю — наши хлопоты не прошли даром…

Я уже не раз слышал, что через день-два мои товарищи выйдут из тюрьмы. Но, увы, прогнозы не сбывались. Поэтому я и сейчас не выразил особой радости. Напротив, я не пытался скрыть свою досаду.

— Сколько я уже слышал таких обещаний, только что-то они не больно исполняются, — недовольно проворчал я.

— Не отчаивайся и не ропщи на аллаха — все будет в порядке, — подбодрил меня Фармави. — Дело действительно слишком затянулось. Их еще два дня назад должны были выпустить, но опять какую-то там волокиту устроили. В принципе, однако, вопрос уже решен — и это главное. Выдвинутые против них обвинения полностью сняты. Более того, тебе я могу сказать — только между нами, — человек, отдавший приказ об их аресте, будет строго наказан. Ему и так уже досталось, но это еще цветочки — ягодки впереди. Принято решение, — здесь Фармави перешел на шепот, как бы подчеркивая особо важный характер сообщенных им сведений, — начать следствие по делу этого чиновника и его сообщников. Его специально вызвали в Каир в соответствующие инстанции. А этот наглец, спасая свою шкуру, настаивал на моем переводе в другое место. И знаешь, в чем он меня обвиняет? Будто я поддерживаю подозрительные связи с феллахами, подбиваю их на беспорядки. Но я думаю, его выведут на чистую воду и раскроют его подлинную сущность. От таких людей нам нужно избавляться. И чем скорее, тем лучше. Они порочат социализм.

Как всегда, Фармави говорил горячо и убежденно, пристально глядя в глаза собеседника. Потом, переведя взгляд в сторону парка Гезира, после продолжительной паузы задумчиво произнес:

— Хорошо бы нам почаще встречаться! Старой дружбой надо дорожить… Нам есть что вспомнить. Ведь мы не только вместе учились, но и вместе начинали борьбу, вместе стояли под пулями, когда англичане расстреливали демонстрацию. А нам было тогда столько же лет, сколько нынешним юнцам, вкладывающим всю свою энергию в твист. Да, нашему поколению есть чем гордиться. И тогда мы были впереди, и сейчас, можно сказать, составляем самый надежный костяк нации. Нет, с нынешней молодежью нас нельзя было и сравнить…

— Пожалуй, ты не совсем прав. И нынешняя молодежь не только пляшет. Нельзя охаивать всех. Ведь люди бывают разные. Ну, взять, к примеру, этого парнишку Салема. Ему как раз столько лет, сколько было нам, когда мы ходили на демонстрации, не боясь быть убитыми или арестованными. Он тоже борется за справедливость. И не один он. Таких тысячи. Они не боятся трудностей и способны проявлять подлинный героизм в борьбе против угнетателей. Ведь это они, Фармави, готовы идти вместе с палестинцами, чтобы сражаться за освобождение их страны. Они ничем не хуже нас. И нам, я думаю, не стоит превращаться в брюзжащих стариков, которые всегда с некоторым презрением взирают на молодое поколение. Не надо, по-моему, осуждать сегодняшнюю молодежь только за то, что она отплясывает твист и другие модные танцы. В наше время ведь тоже были такие «танцоры», которые находили любые предлоги, чтобы уклониться от участия в забастовке или в демонстрации. Так что и в наше время, дружище, были люди разные. Не стоит переоценивать свое поколение.

Незаметно мы пришли на улицу Каср аль-Айни и остановились напротив здания министерства внутренних дел. В обе стороны одна за другой неслись на большой скорости автомашины, не давая возможности перейти улицу.

— Отвык я от Каира и от этой суеты, — сказал Фармави. — Всякий раз как приезжаю сюда, жду не дождусь, чтобы вырваться опять на волю. В провинции я себя чувствую куда лучше, и физически и морально. А вот многих молодых офицеров полиции из Каира и за уши не вытянешь. Так и норовят остаться в Каире после окончания школы. Сколько их ни воспитываешь, сколько ни втолковываешь, что Каир — это еще не Египет и что главная линия фронта сейчас проходит именно в деревне, они ни в какую не хотят ехать на периферию. А ведь именно феллах — душа Египта, и как никто другой он нуждается в помощи и защите полиции.