Страница 80 из 101
- Клятвопреступники! Нет, Вилем Новак вам не товарищ! Пусть я провалюсь сквозь землю, но я начинаю думать, что табориты мне куда милее...
Брату Леонарду приходилось ежедневно участвовать в совещаниях преданных Сигизмунду панов, давать им советы, указывать на их ошибки. Наконец на последнем совещании заговорщиков было решено поднять восстание в первый день августа, организовав поголовную резню всех таборитов в Сушицах, Клатови, Писке и Пльзене.
- Бейте, бейте еретиков, не щадите никого! - провозгласил громогласно брат Леонард.
На следующий день брат Леонард явился к отцу Гильденбранту. Каноник встретил его, как всегда, ласково. После долгой беседы отец Гильденбрант спросил у брата Леонарда:
- Куда думаешь, любезный брат, ехать?
- Пока в Вену. Там меня ждет его высокопреосвященство кардинал Бранда.
- Так, так... - задумчиво проговорил отец Гильденбрант.
В дверь постучали, и чей-то голос произнес, традиционное:
- Да прославится имя господа Иисуса Христа!
- Во веки веков! Аминь! - в тон отозвался отец Гильденбрант.
Дверь растворилась. Вошедший откинул тяжелую портьеру и вступил в комнату. Штепан оторопел: перед ним стоял улыбающийся Шимон Дуб.
- Ба! Кого я вижу! Какой приятный сюрприз! Но при чем тут ряса монаха-доминиканца? - Шимон вопросительно оглянулся на отца Гильденбранта.
- Сын мой, - строго и удивленно обратился к Шимону каноник, - я вижу, ты еще не знаешь, что перед тобой конфиденциальный посланец его высокопреосвященства кардинала Чезарини. Имей уважение к брату доминиканцу Леонарду, бакалавру ин артибус.
- Ваше преподобие, я вижу, что, к сожалению, вы не совсем ясно себе представляете, кто перед вами стоит. Поэтому прошу разрешения вашего преподобия познакомить вас с моим дражайшим кузеном Штепаном Скалой, также бакалавром ин артибус, возлюбленным учеником Яна Гуса и доверенным самого пана Яна Жижки. Это еще не все: он не кто иной, как сынок некого Тима Скалы, которого в свое время ваше преподобие отправили в пекло.
При первых же словах Шимона отец Гильденбрант побагровел и, словно подброшенный неведомой силой, подскочил с кресла. Несколько секунд он не мог произнести ни звука и лишь не сводил неподвижного взгляда со Штепана. Но, когда Штепан, усилием воли овладевший собой, с брезгливостью процедил: "Гад!", отец Гильденбрант взорвался. Он исступленно закричал, в бешенстве топая ногами:
- Стражу! Сейчас же связать эту сатанинскую ехидну! Боже, боже, кто бы мог подумать! - и, схватив колокольчик, принялся неистово звонить.
Шимон стоял, опершись о стену, и злорадно хихикал. В комнату, топоча сапогами, с шумом вбежала стража.
- Вот, кузен, некогда я вам предсказал, что и ваш Ян Гус и вы пойдете дорогой вашего батюшки!
- Эй, люди! Взять этого проклятого таборитского шпиона. В башню его! Комнату обыскать! Да смотрите, чтобы другой еретик не сбежал! - продолжал яростно вопить отец Гильденбрант.
Десяток дюжих стражников скрутили Штепану руки и, избивая его кулаками, рукоятками мечей и алебард, поволокли из комнаты отца Гильденбранта. В коридоре мимо Штепана промелькнуло перекошенное от страха лицо Горгония. Когда же Штепана вытащили во двор, он услышал крик Шимона:
- Гром и молния! Тысяча проклятий! Второй еретик успел скрыться!.. Эй, Губерт! Поставь на всех дорогах конные дозоры, он далеко еще не ушел. Догнать его, немедленно догнать!
Глава III
1. БАШНЯ ЗАМКА РАБИ
Камера, в которую бросили Штепана, находилась на самом верху башни и имела четыре шага в длину и четыре шага в ширину. Маленькое окошечко, заделанное толстой решеткой, приземистая, окованная железными полосами дверь, охапка соломы на каменных плитах пола.
Целые дни он проводил у окна. Перед ним расстилался вид на скучный замковый двор. Далее - стена. За стеной виднелись холмы, покрытые сплошными лесами. По двору ходили солдаты, челядь, какие-то священники. Его одиночество нарушалось только два раза в день, когда хмурый бородатый тюремщик приносил еду и питье.
Но вот однажды в неурочный час загремел засов, дверь открылась, и в его каморку вошел Шимон:
- Рад тебя видеть, кузен, в добром самочувствии. Ты даже как будто поправился. Видимо, покой, хорошая пища и избыток сна повлияли на твое здоровье.
Штепан молчал. Шимон оглянулся, поискал глазами куда бы присесть, и, не найдя ничего, засмеялся:
- Да, не богато живешь, кузен! Гостю даже присесть не на что. Впрочем, табориту и полагается жить в бедности. Не правда ли?.. Однако, - сказал Шимон тюремщику, - принеси все же нам пару табуретов...
Усевшись на табурет, Шимон, не переставая улыбаться, продолжал:
- Надеюсь, любезный кузен не очень в претензии, что его доставили в этот кабинет. Но нам надо с тобой кое о чем поговорить, и в твоей воле или стать счастливым человеком, или... пойти вслед за своими наставниками Яном Гусом, Иеронимом Пражским и Микулашем из Гуси.
- Ты подлец, Шимон, но не думай, что среди таборитов ты найдешь подобных себе!
Шимон залился хохотом:
- Ах, Штепан, ты еще ребенок! Но мы быстро из тебя сделаем взрослого мужа. Не сомневайся в этом.
Штепан медленно приближался к Шимону с искаженным, побледневшим лицом и сжатыми кулаками. Шимон невольно поднялся с табурета:
- Ну, ну, не забывайся, Штепан, ты не дома и не в Таборе... Тебе лучше быть поспокойнее, а то ты можешь нажить себе неприятности...
- Убирайся вон! - вне себя от гнева закричал Штепан.
- Я удаляюсь, кузен. Вижу, что говорить с тобой, как с разумным человеком, бесполезно.
Дверь захлопнулась, и вновь Штепан остался наедине со своими мыслями. Так блестяще начавшаяся его работа для Табора в самый серьезный момент была прервана. Он даже не успел сообщить в Табор плоды своей деятельности.
В каземат вошли трое - тюремщик и два человека с молотом и наковальней в руках. Один из них поставил на пол наковальню и безучастно бросил:
- Правую ногу сюда!
В это время его товарищ снял с пояса тяжелые кандалы и надел их на правую ногу Штепана. Несколькими сильными ударами молотка была расплющена заклепка.
- Теперь левую!
Через несколько минут руки и ноги Штепана оказались закованными в железные кандалы.
Окончив работу, посетители ушли, и Штепан заметил, что вместо обычного обеда на окне стоит глиняная чашка с водой и кусок черного сухаря, Ночью его чуткий сон был внезапно нарушен легким толчком в бок. Штепан привстал на соломе и открыл глаза. Перед ним с фонарем в руке стоял тюремщик. Впервые Штепан услыхал его голос, низкий и угрюмый:
- Следуйте за мной.
При слабом свете фонаря они спустились с башни и прошли через длинные, мрачные коридоры замка. Шаги гулко отдавались в каменных сводах среди тяжелой, зловещей тишины. Миновав несколько совершенно одинаковых пустых комнат, они оказались в просторном помещении со столом посередине, на котором стояли два подсвечника.
За столом сидели несколько человек; почти все они были в черной одежде священников, с поблескивавшими на груди серебряными распятиями. На столе, напротив отца Гильденбранта, занимавшего центральное место за столом, стояло серебряное распятие и лежала толстая книга в кожаном переплете. У дверей стояла вооруженная стража.
- Бакалавр Штепан Скала, вы знаете, перед кем вы стоите? - негромко и внушительно произнес отец Гильденбрант.
- Нет, не знаю, - спокойно ответил Штепан.
- Вы находитесь перед лицом комиссара инквизиции святого престола и перед представителем его милости германского императора и короля венгерского и чешского Сигизмунда. - Отец Гильденбрант глазами указал на внушительного мужчину в богатой рыцарской одежде, глубокомысленно охорашивавшего свою окладистую каштановую бороду.
- Бакалавр Штепан Скала! Вы, предавший душу дьяволу и погрязший в ереси гуситов, коварством и сатанинской хитростью под чужим именем прокравшийся в стан верных католиков как соглядатай и мошенник, заочно осуждены и будете сожжены на костре. Но святая церковь - милосердная мать своих детей, а не грозный судья. Раскаяние и отречение от дьявольской ереси даст вам возможность надеяться на милость господню, святого отца и императора. Вы меня поняли? - строго спросил отец Гильденбрант.