За Отчизну

- Вот, Якубек, ты говоришь, что надо стараться учение нашего мистра по всей Чехии распространить, у монастырей земли отобрать, а в то же время с папой не ссориться да с панами жить в мире. Как же так? Что же получит мужик?

- Как - что? - спокойно отвечал Якубек, с улыбкой превосходства глядя на своего тестомеса. - Разве причастия под двумя видами - хлебом и вином - для вас мало? Ты же знаешь, что до сих пор католики не допускали народ к причастию вином, а давали один хлеб.

- Пусть так. Но оттого, будет ли народ во время причастия съедать один хлеб или будет запивать его еще вином, - ему легче не станет. Пойди в деревню и посмотри, как живут мужики под панским ярмом. Да не только в деревнях - в самой Праге погляди хорошенько: на самом верху сидят богачи-патриции, всё больше немцы, и в своих руках держат Прагу. Вся торговля, все деньги у них... Вот и скажи: разве для того наш святой мистр Ян отдал жизнь, чтобы народ только принимал причастие под двумя видами, а вся несправедливость и гнет оставались по-старому? Наш мистр говорил, что все должны жить по заповедям Христовым.

Якубек не сдавался и с прежней уверенностью возразил:

- Видно, Милан, плохо ты понял учение блаженной памяти покойного мистра. Разве мистр Ян Гус говорил, что не должно быть на свете ни богатых, ни бедных? Он лишь проповедовал, что богатые должны помогать беднякам, но чтобы все были одинаковыми... этого я от него не слышал.

В этот момент какой-то странный человек, которого Ратибор видел впервые, еще молодой, крепкого сложения, но худой и в сильно поношенном платье, вскочил со скамьи и подскочил к Якубку:

- Милан хоть и простой халупник, но говорит верно и толково. Только он не сказал еще об одном. Не все паны одинаковы. Есть такие паны, как, к примеру, Ольдржих Рожмберк, что владеет чуть ли не всем югом Чехии и короля за равного себе считает, и есть чуточку поменьше, но все же не одна деревня у них под ногами. Но, кроме таких панов, есть еще множество рыцарей, земанов, паношей, у которых, кроме замка да клочка земли, нет ничего. Сколько их разорилось до последней рубашки: и земли их и замки отбираются или сильными панами-соседями, или монастырями. По-разному это делается, а конец один - иди куда хочешь: или на службу к тому же пану, или продавай свой меч какому-нибудь королю - своему или чужому, или иди на большую дорогу "рыцарем фортуны". Сколько по лесам да по горам прячется таких рыцарей!

Да вот хоть бы я сам: был у меня замок, хоть неказистый, а все же крыша над головой, да земли два лана. Пришло время, и замок мой и землю - все отнял сосед, а я... вот Войтех знает, как я воевал с Рожмберками... Так скажи, разве такой шляхтич, как я, лучше которого любой седлак[37] живет, не поможет вам прогнать панов да разных бискупов, что нас из людей в навоз превратили? - Незнакомец остановил взгляд на Ратиборе: - Скажи мне, друг, что бы ты сделал, если бы тебя выгнал сосед из дома и с земли лишь потому, что он знатнее, богаче и сильнее тебя?

Ратибор недоуменно пожал плечами:

- Да что сделал? Коль управы на него у короля не нашел, сам бы с ним расправился.

- Так мы и делаем, а нас за то зовут разбойниками и тащат на виселицу.

- Нет, - раздался чей-то спокойный голос, - доложим, пан Рогач, многие из разоренных шляхтичей и на самом деле стали разбойниками и грабят и правых и виноватых, не разбирая.

Из всех углов комнаты начали раздаваться взволнованные голоса. Каждый старался перекричать соседа и торопился высказать все, что накопилось у него на душе. Войтех, подняв голову, сумрачно оглядывал этих кричащих, размахивающих в волнении руками людей, желающих во что бы то ни стало рассказать о своей тяжкой доле. Один ожесточенно доказывал, что честному ремесленнику от богатых купцов не стало жизни; другой громко жаловался на жестокое обращение и непосильную барщину пана; третий, воздев руки, чуть не плача, спрашивал: разве Христос учил, чтобы попы захватывали обманом земли у бедняков?

Внезапно из дальнего угла раздался повелительный голос:

- Успокойтесь, братья!

Шум разом смолк. Все присутствующие повернулись в ту сторону. Ратибор увидел, как из угла вышел высокий монах. Ратибора поразило лицо этого человека - очень худое, обрамленное густой темной бородой, оно напоминало лик святого: взгляд, устремленный куда-то в пространство, острые, резкие черты бледного лица с выражением крайней экзальтации и решительности.

- Братья мои! Я хочу сказать вам несколько слов. Оба вы, мои дорогие Якубек и Милан, неправы. Ты, Якубек, надеешься, что можно жизнь по Христову учению совместить со знатностью, богатством, властью папы, королей и панов, и думаешь, что достаточно причастия под обоими видами, чтобы ни к чему больше не стремиться. Но ты ведь слышал, что говорили другие. Разве можно примирить царство Христа и антихриста вместе? Разве можно жить в аду, где власть, знатность и богатство - всё, а труд и честность - ничто? Нет, ты неправ, Якубек!

Но ты, Милан, тоже заблуждаешься: когда лишают телесного хлеба, ты чувствуешь несправедливость и унижение, но разве не в тысячу раз большая несправедливость и унижение, когда тебя лишают права на завет Христа - причастия под двумя видами? И мы, истинные христиане, ученики нашего мученика Яна Гуса, в знак утверждения этого права вместо оскверненного папистами креста воздвигли чашу как символ права народа на причастие не только телом, но и кровью Христовой.

Отныне знак чаши будет нас сопровождать повсюду, где бы мы ни находились и что бы ни делали. Вы знаете, что король начал нас притеснять. Наши проповедники или изгнаны из Праги, или брошены в темницы. Нам остается только собираться вместе и устраивать по городу процессии. Но и это становится небезопасным...

В комнату вошел человек, весь запыленный. Радостными возгласами приветствовали его собравшиеся.

- Откуда ты, брат Зденек? - обратился к нему Войтех.

Пришедший еле держался на ногах от усталости, но глаза его блестели от возбуждения.

- Я только что из Бехини. Вы здесь, в Праге, еще не знаете, что творится в Чехии. Поднимаются на борьбу верные сыны народа нашего. Больше сорока тысяч человек собралось со всей нашей земли на гору Табор. Там выступал брат Вацлав Коранда из Пльзеня. Он говорил, что близок конец мира. Мир будет обновлен огнем, и в огне погибнут злые мира сего. Брат Вацлав звал народ собираться на горы и готовиться к расправе со злыми людьми. Он призывал мечом защитить правду божию. Брат Вацлав сказал, что кто не обагрит своих рук в крови злых, сам погибнет в огне. Как зачарованные слушали его люди. Глубоко в сердце запали всем слова брата Коранды. Верные сыны народа возьмут в руки меч. Великие дела предстоят нам.

Монах при этих словах выпрямился и поднял руку:

- Правильно, братья! И мы в Праге должны выступить в защиту правды божьей. Я призываю вас, дорогие друзья, собраться в день святой Марселины, что будет на тридцатый день июля месяца, у нас в церкви Снежной божьей матери, и оттуда мы пройдем в новоместскую радницу требовать освобождения наших проповедников, томящихся в тюрьме. То, что до сих пор народ смиренно просил у короля, теперь он возьмет сам...

- Но не забудьте, братья, прежде чем идти к раднице, хорошенько вооружиться. - В дверях стоял Ян Жижка.

Все поднялись с места и отвесили рыцарю глубокий поклон. Монах подошел к Яну Жижке и, взяв его за руку, вывел на середину комнаты:

- Брат Ян, ты дал мудрый совет. Наши враги многочисленны, сильны и вооружены. Они постараются уничтожить нашу чашу и всех уверовавших в нее. Веры и мужества у нас хватит, чтобы сокрушить силу антихристову, но у нас нет вождя - мужа чистой веры, доброй воли и умелого в ратном деле. Братья Нового Места Пражского просят тебя, брат Ян, быть нашим вождем в этот великий день!

- Просим, просим! Выберем тебя нашим воеводой! - сразу заговорили все, обступая Яна Жижку со всех сторон.

- Если народ Нового Места Пражского решил сам подняться на защиту правды и утвердить чашу, я не могу отказать ему в моей помощи. - Ян Жижка оглядел всех испытующим взглядом. - Но я хочу сказать вам, братья, подумайте: этот день будет днем начала великой борьбы между чешским народом и силами антихриста - Римом и его слугами. Король несомненно бросит на нас войска. Готовы ли вы, братья, к такой борьбе?

37

Седлак (чешск.) - зажиточный крестьянин.