Антонин Дворжак

Вторая, медленная часть симфонии, отличающаяся краткостью, воссоздает эту картину смерти жены Гайаваты, а основная сцена прощания с Миннегагой возникает сразу же после вступления:

Однако какова бы ни была программа этой части, Шоурек правильно отмечает, что в ней звучит прежде всего тоска композитора по родине. Очевидно, поэтому в следующей, третьей части, которую нередко называют «индейским танцем», как в центральном ее эпизоде, так и под конец явственно ощущаются черты чешских народных танцев.

Финал симфонии ближе всего к «Гуситской» увертюре Дворжака. Начинаясь тяжелым, мрачным унисоном струнных, весь он построен в основном на великолепной маршеобразной теме:

[Allegro con fuoco]

которую хорошо оттеняют контрастирующие с ней лирические эпизоды.

Объявить симфонию Дворжака «американской» не удалось даже наиболее шовинистически настроенным американцам. Однако это не умалило ее успеха. После нью-йоркской премьеры она прозвучала в ряде других городов. Пресса уделяла ей очень много внимания, особенно когда стало известно, что совет Национальной консерватории под председательством госпожи Тэрбер присудил Дворжаку премию за «оригинальную симфонию» в размере трехсот фунтов стерлингов. Дворжак стал популярнейшей личностью. Его портреты появились в витринах фешенебельных магазинов и на предметах первой необходимости. Новейшего фасона крахмальный воротничок, галстук, бритва стали называться «Дворжак».

Новый год в Нью-Йорке начался «Вечером Дворжака», который устроил бостонский квартет Кнейсла. Исполнялся написанный в Спилвиле фа-мажорный квартет, который получил название «негритянского» из-за начальной темы первой части, построенной опять же на «пентатонике», хотя, как известно, пятиступенная гамма (фа — соль — ля — до — ре) свойственна далеко не только негритянской музыке. Потом играли квинтет. Дворжак, сидевший с женой среди публики, должен был несколько раз подниматься с кресла и благодарить слушателей за необыкновенно теплый прием. А «Нью-Йорк геральд» спрашивал: «Почему этот Дворжак не приехал сюда еще раньше, если здесь, в Америке, он может писать такую музыку?»

Дворжака начали уговаривать сочинить оперу на сюжет «Песни о Гайавате». Гостожа Тэрбер взяла на себя хлопоты о либретто. Откуда-то появился слушок, будто Дворжак хочет навсегда остаться в Америке. А в действительности Дворжак буквально изнывал от тоски по родине. Провожая свояченицу, на пристани он расплакался: «Если бы я мог, то поехал бы с вами даже в трюме».

Конечно в таком состоянии работать было трудно. Сделав пару набросков к опере о Гайавате, Дворжак отложил ее. Всегда малообщительный, он совсем редко стал появляться в обществе, отказывался от приглашений. В театр он не ходил, потому что спектакли поздно кончались, а Дворжак любил рано ложиться спать, чтобы рано вставать. Консерватория, затем часок в маленьком частном кафе, где в день прибытия парохода из Европы можно было получить чешские газеты, изредка филармонические концерты, а вечер дома за партией карточной игры «дарду» с женой и Коваржиком. Рояль, подаренный Стейнвеем, отдыхал.

Пришла весть о смерти Чайковского, потом Бюлова. Старый Франтишек Дворжак доживал последние дни… Беспросветная скорбь охватила Дворжака, а тут еще начались нападки за то, что он выдвигал студентов-негров.

Чтобы забыться, найти в чем-то утешение, Дворжак стал сочинять цикл «Библейских песен» для голоса и фортепиано на тексты старочешского перевода Библии. Ему нужны были чешский язык, чешские мелодии.

Он неудержимо хотел вернуться на Родину.

Опять в Старом Свете

Май был на исходе, когда Дворжак после двухлетнего пребывания в Америке вернулся в Прагу. Вокзал пестрел всеми красками весенних букетов. Улыбающиеся лица смотрели на композитора, стоявшего у окна медленно подходившего к перрону вагона, руки жадно тянулись к нему. Старый верный друг Карел Бендль, Адольф Чех и Моржиц Ангер, солисты оперы и музыканты оркестра, представители «Умелецкой беседы» и хоровых обществ, музыкальные обозреватели газет и ученики, короче говоря — весь цвет чешских деятелей искусства спешил выразить ему свою радость по поводу его возвращения. Для полного счастья Дворжаку не хватало теперь только голубей и природы Высокой. Поэтому он отклонил просьбу Зимрока о встрече в Карловых Варах, где тот лечился, и, проведя в Праге лишь три дня, отправился в свою любимую летнюю резиденцию.

К великой его радости, там все было в порядке: голуби досмотрены, сад ухожен, площадка для кегельбана расчищена, шары и кегли приготовлены для игры. На прежнем месте в его комнате стояли инструмент и рабочий стол. Все было как до отъезда, все как он любил. Только сад разросся, стал гуще. Дворжак бродил по Высокой и не мог налюбоваться. А тем временем весть о его возвращении разнеслась по округе. Едва стало смеркаться, толпы крестьян из Тршебско, Высокой и Богутина с лампионами и музыкой появились у ворот усадьбы Дворжака. Радость их была так искренна и неподдельна, что Дворжак расчувствовался больше, чем на вокзале. Сопровождаемый пляшущей и поющей гурьбой, он спустился в деревню к трактиру и там отпраздновал свое возвращение.

Утром в храме Тршебско служилась благодарственная месса. Дворжак, конечно, сидел у органа. А потом пришли рабочие и стали разбирать этот старенький, примитивный, малозвучный орган. Стучали, суетились. Что-то увозили и что-то привозили в больших ящиках с меткой жижковской фирмы «Э. Ш. Петр». Все лето в храме шла работа. Прерывалась она лишь на время богослужения. Наступил день рождения Дворжака, и в памятной книге школы в деревне Тршебско появилась запись: «Известный композитор маэстро д-р Ант. Дворжак подарил здешнему храму господнему новый орган, который был 8 сентября освящен и передан для использования по назначению». А рукой Дворжака дальше было написано: «И я играл на органе! Ант. Дворжак».

Дворжак наслаждался отдыхом на даче. В это лето были сочинены только Юморески — восемь пьес для фортепиано. В некоторых из них использованы темы, предназначавшиеся для оперы о Гайавате (седьмая Юмореска, существующая во всевозможных обработках, пользуется особенной популярностью). А тем временем в Праге шла битва между музыкальными организациями за право первыми устроить осенью авторский концерт из произведений Дворжака. Камерной музыки это не касалось. Квартет, организованный Виганом еще до отъезда Дворжака в Америку (в него входили Карел Гофман — первая скрипка, Сук — вторая скрипка, Недбал — альт, и ученик Вигана Отто Бергер — виолончель), известный вначале просто как квартет консерватории, успел завоевать широкую популярность и стал называться Чешским квартетом. А с тех пор как за пульт вместо тяжело больного Отто Бергера сел сам Виган, ансамбля, равного этому квартету, в стране не было. Поэтому вопрос с организацией концерта из камерных произведений Дворжака решился просто, и он успешно прошел в Рудольфинуме 28 сентября.

А вот с исполнением симфонических вещей дело обстояло сложнее. «Умелецка беседа» и молодая Чешская филармония ревностно оспаривали право первенства. Это походило даже на склоку, вынесенную на страницы газет. В результате «третьим радующимся» оказался Национальный театр, проявивший большую оперативность. Пока конкуренты спорили, театр силами своего оркестра и солистов устроил 12 октября из произведений Дворжака и под его управлением торжественный концерт, во втором отделении которого впервые в Праге прозвучала симфония «Из Нового Света». В темпераментном исполнении автора симфония эта доставила огромное удовольствие и слушателям, и исполнителям. На долю композитора выпал настоящий триумф.

Между тем Жанетта Тэрбер прилагала усилия, чтобы вернуть Дворжака в Нью-Йорк. Снова в ход пошли «долларовые аргументы», а устоять против них было не легко. Проведя приемные экзамены в консерватории, Дворжак поздней осенью, сердясь на судьбу и ворча, поехал в Америку, предупредив, что делает это последний сезон и весной окончательно вернется в Прагу. С ним отправились только жена и младший сынишка Отакар — дабы два сорванца в доме не изводили своими шалостями бабушку Чермакову и кроткую Отилию.