Антонин Дворжак

Неффы не возражали. Показали тексты, которые им больше всего нравились, и стали ждать. Очень скоро Дворжак принес им три дуэта (op. 20), написанных, с ориентацией на голоса заказчиков, для сопрано и тенора. Это были великолепные по свежести гармонии дуэты с типичным для Дворжака красочным, но мягким аккомпанементом. Ян Нефф был в восторге и попросил написать еще для двух женских голосов, так как часто его жена пела вдвоем с Марией Блажковой, воспитательницей их детей.

Дворжак уже работал над пятой симфонией и начал писать оперу «Ванда», но все же выкроил время и сочинил вторую тетрадь «Моравских дуэтов» (op. 29) для сопрано. Пять дуэтов за пять дней. Мелодии рождались легко, такт за тактом, словно кто-то их напевал ему. Дворжак был так доволен, что затем, уже без вмешательства Неффа, по собственному побуждению, написал еще и третий, самый большой цикл (op. 32), включавший десять дуэтов.

Получив столь порадовавшие их сочинения, Неффы задумали устроить большой музыкальный праздник и начали разучивать дуэты. Очень скоро они поняли, что все написанное для них Дворжаком далеко не пустячок и не может оставаться только в рамках домашнего музицирования. Зная материальное положение Дворжака, Ян Нефф предложил на свой счет издать его дуэты с условием, что половина тиража будет его собственностью, а половину он вручит автору в полное распоряжение. К тому времени у Дворжака было напечатано только шесть песен на тексты Краледворской рукописи, и поэтому неожиданная возможность получить еще одну печатную тетрадку своих сочинений его несказанно обрадовала.

В первое издание «Моравских дуэтов», сделанное тем же Эмануэлем Старым, вошло тринадцать песен: пять из второй тетради и восемь из третьей. Там стояло посвящение Яну и Марии Нефф, а внизу было обозначено: издание собственное. Под такой скромной надписью скрывался великодушный поступок Яна Неффа, сохранявшего за Дворжаком право на дальнейшие издания.

Получив свою часть тиража, Ян Нефф распорядился несколько экземпляров одеть в роскошные переплеты и без ведома Дворжака, написав сопроводительные письма от его имени и подделав его подпись (в чем помогла Мария Блажкова), отправил эти экземпляры Брамсу, Ганслику и другим влиятельным музыкальным деятелям.

Легко представить себе, как в душе все веселились, когда несколько дней спустя недоумевающий Дворжак рассказывал им, что получил письмо от Ганслика, в котором тот благодарил его за письмо, а он ведь ему ничего не писал.

Разумеется, Нефф не признался в своей подделке. Он пожимал плечами, делал вид, что тоже недоумевает и строго поглядывал на жену и гувернантку, готовых прыснуть от смеха. Благородного Неффа не мучали угрызения совести. Помыслы его были чисты, и руководили им самые лучшие побуждения. Оставляя Дворжака в полном неведении, он ждал ощутимых результатов предпринятых им шагов.

Роль Неффа в жизни и творчестве Дворжака далеко не исчерпывается этим. Страстный славянофил (на здании его торговой фирмы не было недостатка в русских и польских надписях — и это в период австрийского господства!), он постоянно собирал вокруг себя ученых и артистов славянского происхождения. Знаменитый ботаник профессор Ладислав Челяковский, путешественник Йозеф Корженский, литераторы, специалисты по польской культуре, руссисты, наконец, протоиерей русского православного храма в Праге Апраксин были частыми его гостями. В доме у Неффа велись беседы о древности и богатстве славянской культуры, обсуждались новые сочинения Тургенева, Некрасова, избранных в 1876 году членами «Умелецкой беседы», переводы Пушкина, Жуковского, Гоголя; наряду с чешскими, пелись русские народные песни, украинские думки.

Дворжак невольно ко всему этому прислушивался, все впитывал, а садясь к роялю аккомпанировать, знакомился с соответствующей музыкальной литературой и убеждался, что действительно русские, польские, украинские народные песни, как и чешские, вполне заслуживают того, чтобы ими восхищались.

Неизвестно, из каких сборников почерпнул Дворжак мелодии русских и украинских народных песен, кто ему их дал. Но факт тот, что в день, когда Нефф торжественно отмечал двадцатилетие руководимой им фирмы, жена его и Луиза Челяковская под аккомпанемент Дворжака исполнили обработанные им две украинские и четырнадцать русских популярных народных песен, в том числе «Вниз по матушке по Волге», «Во поле березонька стояла», «Цветы-цветочки» и другие.

Неудивительно, что и симфония фа мажор, пятая по счету, писавшаяся сразу же после первого цикла «Моравских дуэтов», существенно отличается от всех предыдущих и содержанием, и средствами выразительности. Здесь нет уже мятежности, тревог позднего западноевропейского романтизма. Близость к классике ощущается не только в симметрии построения, но и в выборе тематического материала. Все части симфонии насыщены интонациями чешской народнобытовой музыки. Развертывающиеся картины природы носят ярко выраженные национальные черты. В скерцо слышны своеобразные ритмы чешского танца фурианта. Музыка приподнятая, жизнерадостная. Идиллические зарисовки сменяются образами народного веселья, жанровыми сценами, с характерно звучащими инструментальными наигрышами.

Вторая — медленная — часть симфонии примечательна как самый ранний образец дворжаковской думки. В дальнейшем Дворжак не раз обращался к этому жанру, встречающемуся, как известно, чаще всего в украинской народной музыке. Характеризуется он обычно наличием задушевного лирического запева, обрамляющего танцевальные или бурно-драматические эпизоды. Таким образом вся симфония — чисто славянская. А кроме того, по выражению Отакара Шоурка, в ней «заметны львиные когти и орлиный размах крыльев крупного симфониста».

Попутно отмечу, что созданная меньше чем за семь недель симфония четыре года ждала первого исполнения. Прозвучав в 1879 году один раз под управлением Адольфа Чеха в Славянском концерте в Праге, она пролежала еще восемь лет. И только в 1887 году Дворжак извлек ее из под груды своих нот, немного подправил оркестровку и отдал печатать Зимроку. А этот муж «разума и дела», издавший перед этим шестую симфонию Дворжака как первую, а седьмую по счету — под номером вторым, напечатал ее как третью, не считаясь с тем, что это более раннее произведение, уступающее двум изданным и по глубине содержания, и по композиторскому мастерству. Чтобы окончательно все запутать, несмотря на возражения автора он изменил и опус произведения. Вместо op. 24, в соответствии со временем возникновения, симфония обозначена op. 76, согласно времени ее издания.

Атмосфера восторженного увлечения славянской культурой, окружавшая Дворжака в среде Неффа, сказалась, очевидно, и на выборе сюжета его следующей оперы. Она называется «Ванда» по имени легендарной польской княжны, правившей страной после смерти отца, подобно чешской Либуше.

Эпоха язычества. Польский рыцарь Славой и немец Родерик добиваются руки княжны Ванды. Для достижения цели Родерик приводит с собой на польские земли полчища воинов и начинает войну. Ванда в ужасе дает обет богам принести себя в жертву, если родина ее будет очищена от иноземцев, и во исполнение этой клятвы бросается в Вислу, как только польские воины одерживают победу над врагом.

Высокий патриотический подвиг, стремление избавить родину от захватчиков даже ценой жизни были близки и понятны чехам — потомкам гуситов, наследникам Белой горы. Еще альтистом оркестра Дворжак принимал участие в постановках опер «Бранденбуржцы в Чехии» Сметаны, «Ивана Сусанина» Глинки. Знал он и о создании Сметаной оперы «Либуше», дожидавшейся открытия Национального театра. Теперь был его черед написать большую героико-патриотическую эпическую оперу.

К сожалению, литературные и драматургические качества либретто Вацлава Бенеш-Шумавского, обработавшего поэму польского писателя Сужицкого, были не на высоте. Дворжак, хотя и имел за собой опыт четырех опер («Альфред», «Король и угольщик» — дважды, «Упрямцы»), не смог преодолеть его недостатков. Он не умел еще, как Сметана, перекраивать тексты по своему разумению, не смел обременять либреттиста переделками. Пришло это позже. А пока, оказавшись в плену у малоудачного либретто, Дворжак загубил оперу.