Кремль. У

Итак, в романах «Кремль» и «У» Вс. Иванов усиленно искал новую романную форму.

Поиски его были продиктованы отнюдь не неуважением к классике, как русской, так и мировой. Нет, он не раз писал о том, как, изучая «магию» творчества Льва Николаевича Толстого или Антона Павловича Чехова, он, будучи наборщиком, от руки переписывал их произведения, улавливая ритм, прочувствуя каждое отдельное слово, стремясь постичь полет их творческой мысли.

Но это было для него школой, теми корнями литературного мастерства, без соприкосновения с которыми нельзя развивать древо искусства художественной литературы.

Однако изучение — не подражание, об этом тоже немало написано Вс. Ивановым. Этим предостережением, по-разному выраженным, наполнены все его отзывы на работы молодых писателей и дипломантов Литературного института.

Подражание, по Вс. Иванову, равно штампу, банальщине. Подражатель не может, по его мнению, не скатиться к графомании.

Он и самого себя боялся «переписывать». Поэтому критика (пока не обрекла его на вакуум) никак не могла за ним угнаться. От него требовали, чтобы он застыл в той форме, которую обрел при создании «Партизанского цикла».

Следующий цикл «Седьмой берег», как и повесть «Возвращение Будды», уже показался недозволенным.

Новый же резкий поворот Вс. Иванова к циклу «Тайное тайных» был воспринят критикой как зловредная ересь.

В боязни окостенения формы Вс. Иванов доходил до крайностей.

В конце двадцатых годов он сжег рукопись романа «Северосталь», решив, что у него стала выходить из-под пера банальность — «как у всех».

Не в гордыне тут дело, а, может быть, в чрезмерном самоуничижении.

Писать «как все» — недопустимо, потому что это унижает величие искусства, которое автор обязан непрерывно совершенствовать, используя все отпущенные ему природой возможности и непрерывно пополняя свое образование.

Когда Вс. Иванов в начале 1921 года приехал из Сибири в Петроград и Горький ввел его в содружество «Серапионовы братья», образованность «брата Алеута» (как его окрестили «серапионы», переименовав потом в «Сибирского мамонта») сразу бросилась в глаза самому тонко чувствующему из всех «серапионов» — Михаилу Михайловичу Зощенко.

Зощенко при первых же встречах (как рассказывал мне Илья Александрович Груздев) сказал: «Не валяй дурака, Всеволод, скажи прямо, какой университет ты окончил? Ведь твоим факирским штучкам один только Веня Каверин, утомленный своей образованностью, способен поверить».

К тому времени Вс. Иванов уже успел прочитать несчетное количество книг, которые он покупал непрестанно и которые были единственным его имуществом…

Но чтением этот требовательный к себе юноша не ограничивался. Он считал, что дерзающий писать обязан знать не одну литературу, но все искусства.

В «Истории моих книг» Вс. Иванов описывает, как он скупал каталоги музеев и заставлял себя воображением воспроизводить и как бы зримо ощущать шедевры.

Побывав вместе с ним в музеях Франции, Италии, Англии, я не раз наблюдал, как, надолго замерев перед какой-нибудь всемирно известной картиной или скульптурой, он наконец тяжело вздыхал, иногда вытирая со лба выступивший от напряжения пот, и говорил: «Одной тайной меньше», — это означало, что, заставляя свое воображение делать невероятные усилия, воссоздавая для себя по каталогу описанный там шедевр, он шел по неверному пути.

Хотя надо сказать, что воображение у него было столь мощным, что его иногда самого изумляли те «попадания», на которые он был способен, воображая в уединении, на берегу Иртыша или Тобола, мировые шедевры искусства.

Поиски лучшего самовыражения Вс. Иванова неустанны и своеобразны.

Почти одновременно создавая «Кремль» и «У», он использует иногда отличающиеся один от другого приемы. Но можно обнаружить и сходные. В «У» антикомментарии помещены в начале романа, а в «Кремле» он поместил «разрывы главы», что опять же не имеет отношения к тем страницам, которые в этих «разрывах» указаны.

Но и то и другое — как антикомментарии, так и «разрывы» — игра, к которой Вс. Иванов приглашает читателя, надеясь на его сотрудничество.

В романе «У» повествование, пусть и с вторжениями в текст автора, поручено третьему лицу, от имени которого ведется рассказ о событиях.

В «Кремле» автор прочно надевает маску летописца. События, описываемые в «Кремле» автором-летописцем, можно отнести к разряду «бессюжетных».

Основной сюжет — течение времени. Новая жизнь еще не построена. Старая не вполне уничтожена. Рабочие мануфактур все еще живут в «казармах», построенных бывшими владельцами. Пытаются создать клуб, утверждая новую жизнь, которая немыслима без удовлетворения духовных потребностей человека.

Фабричные корпуса не имеют никаких «общих» помещений. В цехах — непрерывный шум. Поэтому предвыборную агитацию приходится проводить в уборных, там, где люди только и могут покурить и услышать друг друга.

Именно как летописец говорит Вс. Иванов о посягательстве на разрушение храма Вавиловым, человеком, одержимым не только благими намерениями, но и психическими комплексами.

Вавилов — коммунист, но по существу он прежде всего человек невежественный. Ему свойственно устремление к правде и человечности, но никакой научной, даже самой примитивной, основы его устремления не имеют. Он воистину не ведает, что творит, разрушая храм якобы во имя культуры. Да, нужен клуб, но не такой ценой.

Противнику Вавилова — Гурию Лопте тоже не хватает культуры. Он не понимает, что его самоуничижение — паче гордости. У него-то есть кое-какое образование, а самоустраняясь, он предает дело своей жизни — свою веру — в руки невежд, которые ее искажают.

Там, где есть благие намерения, не опирающиеся на научные традиции, рождаются мифы, легенды, вздорные мистификации.

Таким образом, в романе «У» возникают: корона американского императора, перерождение людей переселением их на Урал.

В «Кремле» — христианская православная религия искажается до уровня секты. И как наивысшее проявление мистификации создается легенда о «Неизвестном Солдате», в которой все ирреально, кроме того, что русские солдаты действительно были отправлены в первую мировую войну во Францию, согласно договора о совместных военных действиях России и Франции.

Легендарен узбек Измаил, которого автор-летописец именует азиатцем.

Узбек Измаил воспринимается окружающими его русскими как азиатец, потому, что его родина — в Азии, но ведь их-то самих никак не назовешь европейцами, хотя родина их Ужга и находится на территории Европы.

Кулачные бои — стенка — столь же далеки от элементарных культурных традиций, хотя и ведут свое начало от «предков», как и стремление Измаила «наказать буржуев».

Во всеобщем смятении сознания создаются и множатся на основе иногда даже обыденных событий легенды о юродивом Афанасе-Царевиче, мифическом пьянице Гусе-Богатыре, охотнике Бурундуке и драконе Магнате-Хае. И, как ни странно, Магнат-Хай однозначно вписывается в общее мифотворчество.

Путеводной звездой все же является устремление к очеловечиванию, к взаимопониманию. Три антигероя из «четверых думающих» находят себе полезное для общества применение, в противовес антиобщественным «пяти-петрам» и только одному из «думающих» Мезенцеву, ставшему мошенником.

Наводнение, описанием которого автор-летописец заканчивает свою летопись, выявляет лучшие черты противоборствовавших «мануфактурщиков» и «церковников», которые, осознав себя людьми, понимают, что цель у них общая — нормальная человечность.

Автор-летописец не дает никаких оценок происходящему. Он описывает: так было. Читатель все оценки, все выводы должен сделать самостоятельно.

Жизнь в какие-то поворотные моменты сама по себе куда более фантастична, чем дракон о семи головах, которые все семь одновременно курят папиросы.

Работа Всеволода Иванова над романом «Кремль» началась примерно с 1924 года (иногда он называл и более раннюю дату — 1922 г.) и продолжалась почти до конца жизни (1962 г.).