Страница 5 из 106
– Человек умный все должен обращать себе на пользу, – вдруг услышали они чей-то голос.
– Эй, кто нас подслушивает? Однако теперь надо быть осторожным!
Невидимый посетитель ответил:
– Что же мне, гудеть, как автомобиль, при своем приближении? Не моя вина, что вы не видите меня.
– А, эфемерида! Здравствуйте. Садитесь на этот стул; он не сдвигался с места более десяти минут.
Метакса, однако, осторожно ощупал стул, прежде чем сесть. Эта осторожность входила в привычку.
– Жарко, – сказал Метакса.
– Удивительно, что вы из Греции, а постоянно жалуетесь на жару, – отозвался Марамбалль.
– В Греции – там еще жарче. – И, помолчав, Метакса продолжал: – Дело номер сто семьдесят четыре находится у первого секретаря министра, Леера.
– Что это за дело? – спросил Марамбалль.
– О тайном соглашении между Германией и Россией, – ответил Метакса.
Марамбалль ощутил на своем лице клуб дыма из трубки Лайля.
– И что же дальше? – спросил Марамбалль.
– Ничего. Я только сообщил вам новость. Думал, может быть, будет интересно. И еще есть новость. Лейтенант барон фон Блиттерсдорф сделал предложение фрейлейн Вильгельмине Леер.
– Но ведь ее нет в городе! Откуда вы все это знаете? – горячо воскликнул Марамбалль. Эта новость поразила его; он густо покраснел и был очень рад, что Лайль и Метакса не видят его лица. Но, вспомнив о том, что они все же увидят его, Марамбалль постарался придать своему лицу равнодушный зид.
– И люди будут жениться и выходить замуж далее в день светопреставления, – процедил Лайль. – Вас это огорчает, Марамбалль?
– Нисколько, – поспешно ответил он. – Я не собирался жениться на фрейлейн Вильгельмине. Да, признаться, не очень и верю этой новости. Вильгельмина… фрейлейн Леер сообщила мне сегодня по телефону, что в момент катастрофы она была за городом и до сих пор не могла вернуться, так как всякое движение было прекращено. Она приедет только сегодня в шесть часов вечера. Когда же Блиттерсдорф мог сделать предложение? Во всяком случае, она сказала бы мне об этом.
– Блиттерсдорф сделал официальное предложение ее отцу, Рупрехту Лееру.
– Ну и пусть Блиттерсдорф женится на Рупрехте Леере, – со смехом отвечал Марамбалль, в душе очень озабоченный решительными действиями соперника.
Лейтенант Блиттерсдорф был давнишним претендентом на руку Вильгельмины, хотя больше пользовался успехом у ее отца, чем у нее.
Сама Вильгельмина не отказывала лейтенанту решительно, она отвечала на его предложение, что не думает о замужестве.
Марамбалль не лгал, уверяя, что он не собирается жениться на Вильгельмине, хотя она и нравилась ему; его планы не заходили так далеко. Получив возможность бывать в доме у Лееров и пользуясь ее дружеским расположением, Марамбаллю удавалось узнать раньше других корреспондентов кое-какие дипломатические новости. Правда, ничего крупного, сенсационного он получить не мог: дверь в деловой кабинет Рупрехта Леера была довольно плотно закрыта для него. Но все же это была приятная и полезная дружба. И вот теперь этой дружбе может наступить конец. Ревнивый и грубоватый лейтенант барон Блиттерсдорф, воспитанный в военной обстановке империи, конечно, не потерпит Марамбалля в качестве друга дома. Притом Вильгельмина, если выйдет замуж, переедет к мужу и этим самым наполовину потеряет ценность для Марамбалля.
«Черт возьми, надо на что-нибудь решиться крупное, – думал Марамбалль. – Да, Метакса явно наталкивает меня. Дело номер 174!.. Правда, мир сейчас занят иным. Но что, если „светопреставление“ кончится так же неожиданно, как оно началось? А лучшего времени не выбрать; надо воспользоваться случаем и раздобыть такой сенсационный документ. И тогда пусть Вильгельмина выходит замуж за своего барона, если это ей нравится…»
– Все эти соглашения потеряли теперь всякий смысл и ценность, – небрежно сказал Марамбалль. Вынув карманные часы, он поднес циферблат к глазам, подождал, пока он появится, и поднялся.
– Мне пора. Сколько с меня следует? – обратился он к лакею, принесшему кофе Метаксе.
Лакей подсчитал.
– Четыре марки. И еще одна марка за пирожок, который вы съели в тот день, когда ресторан был закрыт. Хозяин просил вам напомнить об этом должке…
Марамбалль вынул бумажник, подсчитал деньги, «проявляя» их у глаз, и всунул в руку лакея.
– Получайте. Очевидно, ваш хозяин раздумал умирать.
И, распрощавшись, Марамбалль ушел, потрескивая автоматической трещоткой, которая издавала негромкое, но характерное щелканье при каждом его шаге. Прохожие, которые еще не успели обзавестись этой новинкой, предупреждали о себе однообразным «иду, иду».
На всех перекрестках громкоговорители напоминали о правилах уличного движения.
Толпа на тротуарах двигалась не спеша, в строгом порядке, придерживаюсь правой стороны. Полицейские на перекрестках от времени до времени трубили в рожок, приостанавливая движение трамваев и экипажей, чтобы дать возможность пешеходам перейти на другую сторону улицы.
Автомобили и трамваи двигались также очень медленно, беспрерывно подавая сигналы звонками и гудками. Чтобы не мешать друг другу, все эти звуки были приглушены. На улице стало гораздо тише, чем раньше. У всех жителей города быстро обострялся слух.
Уже никто не обманывался видом бесшумного призрачного трамвая, стоящего на остановке: все знали, что этот видимый трамвай давно прошел. Но, когда слышался шум подходящего невидимого трамвая, пассажиры шли на звук звонка, на ощупь находили входную площадку и, соблюдая строжайшую очередь, входили в трамвай. К счастью, столбы, указывающие места остановки, дома, как все неподвижные предметы, были хорошо видимы, хотя они и являлись «устаревшим» отображением вещей.
Несмотря на осадное положение и все принятые меры, в городе все же были случаи ограблений. И поэтому во всех домах были приняты меры предосторожности, чтобы вместе с жильцами в дом не проникали воры, пользуясь своею временной невидимостью.
Когда Марамбалль позвонил у дома Леера, швейцар осторожно приоткрыл дверь, держа ее на цепочке, и впустил Марамбалля, только узнав его по голосу. Марамбалль едва протиснулся в приоткрытую дверь, причем почувствовал, как швейцар легонько провел рукой по его спине, чтобы убедиться, что за Марамбаллем никого нет, и тотчас закрыл дверь.
– Фрейлейн Вильгельмина приехала? – спросил он, раздеваясь.
– Только что, – отвечал швейцар.
Марамбалль поднялся по лестнице, устланной черным ковром, – до «светопреставления» он был красным, – вошел в большую гостиную и огляделся.
Вильгельмина, в дорожном костюме, с небольшим чемоданом в руке, стояла у раскрытой двери в кабинет Леера и говорила с отцом. Вернее, бесшумно шевелила губами. Потом отец так же беззвучно что-то сказал ей, потрепал по щеке и ушел к себе, закрыв дверь кабинета. Вильгельмина быстро прошла в свою комнату, в правую дверь.
Марамбалль находился в затруднении. Он знал, что видел минувшие события. Но вернулась ли уже в гостиную Вильгельмина?
Его вывел из затруднения голос Вильгельмины, раздавшийся из столовой. Она запела, потом, очевидно услышав шум приближающихся шагов, прекратила пение и спросила:
– Кто здесь?
– Здравствуйте, фрейлейн, – сказал Марамбалль, осторожно пробираясь в столовую. – С приездом!
– А, это вы, Марамбалль, здравствуйте! – Девушка пошла навстречу гостю.
– Не правда лг, интересно? Весь мир играет в прятки. Ну, где же вы?
И, смеясь, она вертелась около него, как будто не могла найти. А Марамбалль беспомощно разводил руками, хватая воздух.
– Через пять минут, когда вы проявитесь, я буду смеяться, наблюдая ваш глупый вид, – продолжала она забавляться. – Ну, вот моя рука, держите, – наконец смилостивилась она.
Молодые люди сели у стола.
– Как давно мы не виделись! – сказал Марамбалль. – Это было еще в старом мире, когда люди видели настоящее, а не прошлое. Как провели вы время у фрейлейн Алисы?