Страница 56 из 84
Они отошли в сторону, к пышному кусту орешника.
- Садись, рассказывай, как живешь.
Оба сели в густую траву, в тени.
- Известно, какая наша там жизнь, - вздохнул тяжело Евгений, стирая куском пакли с лакового блеска сапог желтую пыльцу одуванчиков. - От зари до зари учимся. А эту неделю два занятия ночью были. Месяц я как на курсах.
- Да, летит время. Значит, усваиваешь военную науку?
- Хватит с меня, товарищ старший политрук. Оскомина от нее.
«А сколько еще таких! - подумал Ларионов. - Приходят на фронт молодые, горячие, рвутся в бой, кладут головы зазря. И командиры не все правильно оценивают их мальчишеский пыл. Погиб без пользы, ну что ж тут такого? В бою полно нелепых случайностей. На то и война».
Евгений сидел, курил, размышлял. Слушая комиссара, он был согласен с ним, но что-то неведомое протествовало в нем, хотелось возражать Ларионову.
- Вот ты сейчас слушаешь меня, - сказал комиссар, - а сам думаешь: не все, мол, известные полководцы наши военную науку в академиях изучали, а воевали крепко. Чапаев, Щорс, Пархоменко, Котовский. Оно-то так. То были особые люди, незаурядного военного таланта. Да и война была другая. Сейчас - техника. Видишь, вон пошли стаи фашистских стервятников, - показал он рукой в небо. - Возьми попробуй их голой рукой. Михаил Васильевич Фрунзе говорил, что без дисциплины нет армии. Я бы добавил к тому, что без дисциплины нет и командира. Ну, какой из тебя командир, когда ты с курсов сбежал? Тебя же как дезертира могут судить…
Евгений посмотрел на него ошалело, встал, расправляя складки гимнастерки под ремнем. Поднялся и Ларионов.
- Ты вот что, браток, пойдем подзакусим, пока командиров мне соберут. По глазам твоим вижу, что голоден…
- Нет, товарищ старший политрук, я пойду.
- Ишь ты, как заторопился! Не спеши. Отобедаешь, а тогда и в путь обратный. Младший лейтенант Зига из штаба на курсы группу сержантов везет. С ними и поедешь. А что тебе за самовольство набьют - поделом. Учись делу, коли тебя послали, и не дури. Командовать людьми тебе еще рано, браток. Ты еще самим собой толком не научился командовать…
Глава вторая
Солнце еще не показалось из-за горизонта. Оно только высветило верхние ярусы кипенно-белых облаков, придав им мягко-желтый канареечный цвет. Над землей стояла сонная тишина. Спокойное рождение нового дня не предвещало никаких признаков предстоящей грозы.
Немецкие артиллеристы торопились с последними приготовлениями: выкатывали из укрытий орудия, которым предназначалось вести огонь прямой наводкой по различным объектам обороны противника. К мощным и тяжелым артиллерийским орудиям и минометам подвозили и укладывали новые и новые ящики со снарядами и минами. На аэродромах в прожорливые бомболюки подвешивали серии бомб. Пехотинцы заряжали автоматы и пулеметы.
До начала артиллерийского и авиационного удара по противнику оставались считанные минуты. «Даже такой опытный боевой офицер, как подполковник Нельте, нервничает», - отметил про себя генерал Мильдер, навестивший танковый полк, который по его решению должен был действовать на направлении главного удара. Нельте то и дело поглядывал на часы, часто курил. Он пытался шутить и улыбался, но тут же сурово мрачнел, сдвигая брови к переносице. Видно было по его лицу, что он боролся с собой, стараясь скрыть это от окружающих. Но это ему не удавалось. И Нельте без причины придирался к своим молчаливым и покорным танкистам.
Приближалось заветное начало, которое с таким нетерпением ждали войска, но высшее командование переносило его ради более основательной подготовки на 18-е, 27-е и, наконец, на 28 июня…
На колокольне сельской церкви, выбранной под наблюдательный пункт дивизии, стояли два генерала: командующий танковой армией Тод и командир дивизии Мильдер. Перед ними простиралась слегка всхолмленная равнина с редкими деревьями. Одинокие полуразрушенные хаты проглядывались сквозь темно-зеленую пену приусадебных садов. И среди светло-зеленого моря полей эти деревни чем-то напоминали Островки, от которых петляли серые прерывчатые ленты прежних проселочных дорог с буйной порослью травы.
- Вторично летом и именно в июне месяце мы, немцы, испытываем свое военное счастье, - сказал Тод. Он подошел и посмотрел в бинокль в сторону противника. Черная колючая паутина проволочных заграждений опоясывала высотки с темнеющими бороздками траншей и зелеными бугорками окопов. Там проходил передний край вражеской обороны. И не будь этих зигзагов, заграждений, вряд ли можно было подумать, что там, на цветущем поле и молчаливых высотах, каждого немецкого солдата подстерегала смертельная опасность.
- История повторяется, господин генерал, - поддержал его Мильдер. - Будем надеяться, что на этот раз она повторится для нас лучшим образом.
- Русские не выказывают никаких признаков жизни.
- Отлично. Они еще спят. Они не ожидают нашего удара.
Тод оторвал от глаз бинокль. Лицо его приняло суровое и жестокое выражение. Он поглядел на часы, поднял глаза к. небу и, будто заклиная, сказал:
- Для многих русских солдат это раннее июньское утро будет последним земным сном. Их ждет вечный сон…
Тод и Мильдер, стоя рядом на колокольне, изредка и сдержанно улыбались друг другу. Еще в начале войны на Восточном фронте они пришли к твердому убеждению, что колокольни русских церквей являются лучшим местом для управления войсками. Прекрасный кругозор для наблюдения и надежная защита от вражеского огня.
Но немецкие генералы ошибались: советские войска не спали.
В дивизии Канашова с разрешения командующего армией батальоны, находившиеся на переднем крае, отошли за ночь на новые рубежи и успели частично подготовить огневые позиции для своей артиллерии. На прежних позициях остались лишь небольшие группы прикрытия и дежурные наблюдатели.
Наши войска торопились как можно быстрее зарыться в землю.
Всю ночь Канашов ездил по передовой, пока не отвели людей и боевую технику в намеченные районы. Вместе с ним находился и комиссар Шаронов. Начальнику штаба Стрельцову и начальнику артиллерии комдив поручил смену и оборудование новых позиций для борьбы с танками огнем с прямой наводки.
Но как ни торопил комдив всех и как ни старались бойцы и командиры быстрее выполнять его приказ, многое сделать не удалось - не хватило времени.
На рассвете Канашов прибыл на свой наблюдательный пункт и, не раздеваясь, уснул как убитый.
2
Было раннее июньское утро. Солнце еще не всходило, его далекие, но неудержимые лучи едва подсветили кромку горизонта. Вначале лучи, погасив звезды, растворили синеву неба в светло-желтый тон, затем горизонт порозовел. Медленно разгоралась заря, дымясь голубоватым туманом.
В это утро дежурный наблюдатель бронебойщик Иван Шашин стоял в окопе, всматриваясь усталыми глазами в затаившуюся вражескую оборону. Поеживаясь от утреннего холода, он с завистью глядел на спящего напарника - второго номера, свернувшегося калачиком в тесном окопчике: еще не пришло время будить его.
Взгляд Шашина остановился на противотанковом ружье, затвор которого был завернут в промасленную тряпку. Часто, глядя на то, как второй номер подолгу возится и чистит ружье, Иван при всей своей любви к доверенному ему оружию не понимал напарника. «Будто бабу ласкает, только что не целует», - усмехался он про себя, но в душе гордился своим помощником.
Шашин придирчиво осмотрел местность. И снова никаких признаков жизни на вражеских позициях. «Может, и мне подремать? Скоро взойдет солнце…» Он поглядел на одинокую яркую звездочку, вспомнил любимую девушку Веру. Любила она звезды, хотела быть астрономом. Теперь неизвестно, где она. Немцы оккупировали их родной городок…
Размышления Шашина нарушило шуршание бурьяна. Из травы показался серенький зверек. Суслик держал в зубах почерневшие колоски, Бросил, огляделся вокруг, встал на задние лапки и начал деловито умываться. Иван улыбнулся. Приятно было видеть живое существо. Он долго наблюдал за его утренним туалетом, пока суслик не подобрал колоски и не скрылся в траве.