Так и было

Но веревка снова не связывалась. Тогда Гришка забрался на воз, ухватил ее концы в одну руку и так, не дыша, доехал до дома. Проехать незамеченным в огород не удалось. Мать выбежала во двор:

- Работник у меня растет, ну и работник! - и осеклась: - А что это на тебе лица нет?

Гришка посмотрел на нее долгим отсутствующим взглядом - о чем это она? - и, с трудом ворочая пересохшим языком, прохрипел:

- Принеси попить, мама.

Удерживая концы веревки левой руки, правой взял ковш и припал к нему. Ковш отбивал на зубах дробь, вода стекала по подбородку, а он все пил и пил, как пьют измученные длительной жаждой люди.

- Да что с тобой случилось-то? - нетерпеливо воскликнула мать. Не дождавшись ответа, обиженно поджала губы: - Онемел, что ли? Помочь тебе?

Гришка вернул ей пустой ковш и попросил:

- Не мерзни, мама. Я сам все сделаю.

- Ну и делай, раз такой гордый, - совсем рассердилась мать и ушла в дом.

Он направил Мальчика в огород, посидел там на возу, прислушиваясь к головной боли и слабости в теле, потом стал разбирать дрова. В лесу он помогал загружать воз. Там чурки казались легкими, а за дорогу будто потяжелели. Еле сволакивал их на землю, с трудом укладывал к задней стенке конюшни. К раненому добрался уже в темноте, отвел его в тайник, укрыл как следует сеном и спросил, не принести ли ему какой еды?

- А матери что скажешь?

- Я незаметно.

- Вот это «незаметно» нас чаще всего и губит.

Раненый слышал перебранку тети Варуши с часовым, разговор Гришки с матерью и посоветовал быстрее идти домой. И Гришке хотелось этого, но надо было распрячь Мальчика, подбросить сена и еще, простодушно думал Гришка, лучше ему подольше побыть на дворе, чтобы не вышло чего плохого.

А у немцев что-то случилось: закричали вдруг, забегали, шум заведенных моторов послышался. Выбежал на улицу - в дальнем краю деревни мелькали красные огоньки машин. Вернулся в тайник, рассказал о внезапном отъезде фрицев. Раненый не удивился:

- Они собирались лес прочесывать, а мы, чтобы отвлечь их, другой удар приготовили, но запоздали почему-то. Теперь порядок. Говори, кто из нас в рубашке родился?

- Не я. Мне на немцев знаете как не везет?

- На них всем не везет, - усмехнулся раненый, - а вот на тебя и на твою тетю мне повезло. Это точно. Беги домой, не карауль меня больше.

В доме было тепло и сухо. На столе исходила паром картошка. Не чувствуя вкуса, он проглотил несколько картофелин и лег. Сделал вид, что уснул. Но не спалось. Среди ночи не выдержал и поднялся «проверить коня». Раненого уже забрали партизаны. И все сделали так тихо, что он, ни на минуту не сомкнувший глаз, ничего не слышал.

«Не бросают в беде своих товарищей партизаны, на большой риск идут, но выручают», - размышлял парнишка и радовался этому.

15. В партизанской бригаде

Выпавший, как все думали - окончательно, снег продержался недолго. На Псковщину прорвались теплые балтийские ветры и без солнца растопили, согнали его. Наступила распутица. Дороги раскисли, колеса по ступицу увязали в грязи. В это время, откуда-то издалека, пришла партизанская бригада, без боя заняла Телепнево, Коковкино и еще несколько деревень.

Это очень удивило Гришку. Он думал, что партизанские отряды небольшие, из-за этого прячутся по лесам и если и наносят фашистам урон, то тоже малый. А оказалось, что у партизан целые армии есть и фрицы даже связываться с ними боятся. Побежал своих партизан искать, но никого не встретил, а в соседние деревни не заглянешь - всюду посты расставлены. Тут у партизан порядок получше немецкого, привыкли они к бдительности, дисциплину соблюдают строго.

Не солоно хлебавши вернулся домой. Помыл в луже сапоги, поставил сушить на еще не остывшую плиту, и тут в дом зашли обогреться партизаны. Человек десять. Мать на радостях все припасы на стол собрала. Гости тоже были щедры. Пока чаевничали, рассказали, что бригада долго не задержится, день-два отдохнет и дальше двинется. Не ожидал этого Гришка и еще больше не ожидал, что после ухода гостей исчезнут сапоги. О матери и говорить нечего, такой крик подняла, что хоть из дома уходи, но она уже сама одевалась, чтобы к командирам с жалобой бежать.

- Не ходила бы ты, мама. Им сапоги нужнее, чем мне, - пытался остановить ее, но где там.

- Это я и без тебя знаю, но попросить должны были, а они… Нет, этого я им не спущу, не на ту напали! - возразила мать, хлопая дверью.

Вернулась с полыхающим румянцем на щеках:

- Тебя зовут. Иди, но без сапог не возвращайся.

Пришлось идти. Командир расспросил, кто к ним заходил, во что были одеты, какое оружие имели, вышел в кухню, отдал там какой-то приказ, а когда вернулся, посмотрел на Гришку хмуро, будто он был виноват в случившемся, и сказал:

- Сапоги мы вернем, с кого надо взыщем, а если винтовку в придачу дадим, ты как на это посмотришь?

Гришка в ответ от всей души выдохнул:

- А возьмете?

Командир крякнул от неожиданности, но и отступать не захотел:

- Почему же не взять? Хватит на печке сидеть.

- Я не сижу, я… - начал было Гришка, чтобы рассказать о том, какая у него большая семья и он в ней за отца, но спохватился и умоляюще произнес: - Возьмите, только мамке скажите, что я мобилизованный.

Командир посмотрел на Гришку и спросил озадаченно:

- Может не отпустить?

- Ни в жизнь! Видели же, какая она у меня.

- Видел - навела она нам шороху, - усмехнулся командир. - Ладно, приму такой грех на душу. Отец у тебя где?

- Воюет. С самого начала почти.

Командир присвистнул и отпустил Гришку.

На улицу тот вышел в растерянности: все так просто и легко получилось, что и не верилось. Как-то в июле сорок первого, когда армия отступила, минуя Валышево, через деревню проходила группа окруженцев. Один, совсем молодой, но с заросшим черной щетиной лицом, зашел к ним и попросил поесть. Матери дома не было, он сам накрыл на стол, сбегал в огород за огурцами и предупредил: «С собой возьмите, а пока не ешьте. С молоком нельзя - живот может схватить». Боец усмехнулся: «Знал бы ты, что мы едим! Хлеба с неделю в глаза не видели». - «Все время отступали?» - посочувствовал он. «Отступили без нас, мы догоняем». Разговор пошел на равных, и он спросил: «А почему немец сильнее нас оказался?» Кусок хлеба замер в руке красноармейца, другой он протер слипающиеся, красные от недосыпания глаза и отрезал: «Не знаю, но запомни: фашисты и дальше могут продвинуться, но наш народ не победят никогда! Мы погибнем, такие, как ты, пойдут воевать и фашиста в могилу отправят».-«Куда мне? Я еще маленький», - не согласился он. «Прижмет - по-другому запоешь. Враз повзрослеешь!» Тогда он не поверил красноармейцу, думал, что война кончится скоро, а она все тянется и тянется. И хватит ему у мамкиной юбки сидеть. Настя и Нина уже подросли, работницами стали. Здесь не на передовой, как в Валышево, мать и без него обойдется, а ему настала пора повоевать, с фашистами за все рассчитаться, с Собачниками всякими.

Через день он ушел с бригадой. Матери сказал, что его попросили довезти груз до населенного пункта Н., который он полностью назвать не может. Отвезет и вернется. Хорошо все объяснил, но она заподозрила неладное и напустилась на партизан:

- Что делаете? Что делаете? У меня муж воюет, мальчонку-то зачем забираете? Коня возьмите, если вам надо, а его не отпущу.

- Мама, Мальчик останется, я на их лошади поеду…

Больше ничего сказать не успел: мать схватила за руку и потащила домой. Он вырвался, прыгнул на воз и погнал коня. Плач матери звенел в ушах, пока не выехал в поле. И ему слезы застилали глаза - уехал и не простился даже, мать обманул!

Партизанская жизнь, однако, началась совсем не так, как думал. В разведку и даже в отряд бойцом его не взяли, держали в обозе вместе с другими подростками и девчонками. Девчонки иногда уходили на какие-то задания в деревни и страшно воображали из-за этого, а он, кроме своего воза, ничего не знал. Винтовку и ту дали не сразу.