Игра королев

Ричард внимательно все осмотрел и вернулся назад несколько позднее обычного.

Лаймонд с интересом наблюдал, как Ричард собирает вещи.

— Эй, братец, мы переезжаем? И далеко?

— Нужно чуть-чуть проехать верхом. Я привяжу тебя к Бриони.

Оба замолчали. Потом Лаймонд заметил независимым тоном:

— Ричард, не можешь же ты вообразить, что я, дырявый, как решето, смогу скакать на лошади. Времени у нас в обрез. Хватит тешиться, играя со мной, как кот с мышью. Скажи мне то, что ты должен сказать.

— Недолго ж мы ждали, — заметил Ричард. — Вот ты уж и начал увиливать.

— Дело не в этом: просто я пытаюсь проникнуть в твой мирок и понять, что важно для тебя. Прежде чем один из нас утомит другого до смерти, я хочу поговорить с тобой о Мариотте.

Лорд Калтер выпрямился:

— Со мной? Ни за что.

— Да, с тобой, Ричард, здесь и сейчас. После чего ты сможешь осознать, в каком дерьме ты очутился, и сесть, посыпая себе голову пеплом, как древние иудеи. Мариотта.

— Ты не умираешь. Прибереги свои жалкие признания для кого-нибудь другого.

— А чьи же это кишки лезут наружу, позволь тебя спросить? — хмыкнул Лаймонд. Пот выступил у него на висках, и он сжал кулаки, чтобы сдержать приступ надвигающейся дурноты. — Я собираюсь рассказать тебе, что произошло, брат мой. Ты можешь прикончить меня, бросить здесь или выслушать.

— Или вырвать тебе язык.

— Повезло же цикадам, которые, как говорят, общаются при помощи задних лапок. Ну давай вырывай. Но в таком случае ты никогда не узнаешь правды.

— Я знаю все, что мне нужно знать.

— Что же ты знаешь? Ты знаешь, как найти себе пару, но не знаешь, как вести супружескую жизнь. Ты смог выбрать, но не смог стать хорошим мужем. Большую любовь надо заслужить, Ричард. Это трудное благородное искусство. Ты идиот… Ты почти потерял ее. Но не из-за меня.

Калтер схватился за шпагу. Гнев застлал ему глаза: лицо брата, сумрачные стены голубятни померкли перед ним. Из последних сил сдерживаясь, Ричард выбежал наружу.

«Качай сыночка в нежных объятиях», — казалось, пели голуби. И другие голоса гулко раздавались в ушах. Здесь, над зелеными долинами Англии, перед ним заново ожили все нанесенные ему Лаймондом смертельные обиды и оскорбления. «Неужели вы для вашей безопасности отправили ваших дам в Стерлинг?» Стрела, вонзившаяся в плечо на потеху глумящейся толпе. Пьяный перчаточник и скачка морозным утром. Тюрьма в Думбартоне и то, как ему в грязной одежде пришлось пройти через большую залу. Поражение в Хериоте, надувательство с мальчиком Скоттом — и самое ужасное, гнусное, отвратительное: Мариотта, перебирающая драгоценности.

— Думай, если хочешь, что это ребенок Лаймонда… Он сейчас с Мариоттой… Это был мальчик…

Трава под ногами, голубое небо, короткие лиловые тени деревьев вновь приобрели ясность очертаний. Он отстегнул кинжал и вместе со шпагой оставил у входа. Медленно вернулся назад и присел на край каменного стола.

— Ну давай, рассказывай. У нас есть пять минут. Поделись своим умением пленять сердца. Я постараюсь что-нибудь перенять для Мариотты.

— Я воздвиг себе памятник при жизни, — ухмыльнулся Лаймонд, — но отнюдь не на костях Мариотты. Я заигрывал с ней в Мидкалтере, да простит меня Бог, поскольку напился до чертиков, но больше никогда.

— Ты не пытался встретиться с ней, а она — с тобой?

— Мой многоуважаемый осел, я бежал быстрее лани. Ты можешь, конечно, задавать вопросы, пока у тебя не помутился разум. К сожалению, утомившись от жизни дома, она бежала тоже. Ее схватили англичане. Я ее освободил, как дурак, и мои бедные недотепы не нашли ничего лучше, как отвезти ее ко мне, так как ей стало плохо прямо на дороге, и она была куда ближе к райским вратам, нежели к Мидкалтеру.

— Надеюсь, она поблагодарила тебя за безделушки, раз уж представилась такая возможность.

— Конечно. Мне было немного неловко, — слабо улыбнулся Лаймонд, — потому что я не посылал их.

— А кто же посылал? Бокклю?

Ричард внезапно нагнулся и схватил Лаймонда за руку, не сводя с него глаз. Тот продолжал упавшим голосом:

— Почему я должен портить кому-то удовольствие… Его и так, должно быть, чертовски раздосадовало то, что мне приписали чужие заслуги. Если тебе интересно знать, попробуй спросить у матушки.

Ричард отпустил изуродованную шрамами руку.

— Я не собираюсь требовать удовлетворения у всех любовников моей жены. Меня волнуют только те, что состоят со мною в родстве. Хотя тебя, наверное, порадует, что Сибилла до сих пор обожает тебя.

Взгляд Лаймонда стал неожиданно серьезным, и морщина пролегла между бровей.

— Этого нельзя сказать о Мариотте. Она совершенно ясно дала мне понять перед исчезновением, что находит мое присутствие, да и само существование, нежелательным, и третий барон Калтер — ее единственная опора. Что ты там натворил, когда она вернулась, одному Богу известно, но, судя по нелицеприятным слухам, которые до меня доходили, будет воистину чудом, если она согласится все-таки остаться с тобой: чудом смирения перед лицом ослиного упрямства.

Распростертый на попоне, он лежал, с интересом наблюдая за выражением явного недоверия на лице Ричарда.

— Что, не слишком убедительно?

— Нет.

— Да, я так и думал. Я должен был представить тебе греческую трагедию — и ты поверил бы, но правда, как я однажды уже говорил кое-кому…

— Что — правда?

— С правдой опасно иметь дело, — быстро заключил Лаймонд. — Нам пора ехать? Найди мне достойную усыпальницу, Ричард; Можешь даже обратить мое тело в пепел, голуби разнесут меня по полям, и я прорасту дивными цветами… Так проходит слава мирская… Нам пора ехать? Голова слона на теле крысы — эмблема благоразумия. Ричард, ты слушаешь меня?

Ричард уже нагнулся над ним и ловко подхватил на руки, как будто стремясь влить свои силы в угасающую жизнь брата.

— Ты не умрешь, пока я не разберусь с тобой до конца.

— Не глупи, Ричард. — Сознание на секунду вернулось к нему, затуманившиеся глаза блеснули. — Господи, я и забыл: ты не любишь перчаточников.

Ричард боролся за жизнь Лаймонда два дня: методично, упорно, старательно, как умелый воин готовит оружие к решающей битве. Он страстно желал, чтобы брат, который метался в жару, понял бы, как много он, Ричард, для него делает, как преданно ухаживает за ним.

Ночью он сидел в их новом прибежище, вслушиваясь в ласковое бормотание шумящего рядом ручейка, вдыхая ароматы земли, травы, цветов, высушенного мха, и с наслаждением предвкушал вожделенный миг.

Лаймонду полегчало: пульс стал ровнее, дыхание спокойнее. Очевидно, он выживет. Выздоровление — дело двух или трех недель, а потом можно двинуться на север…

Вот человек, который кичился самообладанием. Вот разрушительный ум, не оставлявший камня на камне от обыденной жизни. Трех недель — а может, и двух — будет достаточно…

Братских чувств преисполнен он

Или безумием ослеплен?

Лаймонд лежал один, и вопрос был скорее риторическим. Через мгновение он отвел глаза от сияющего поднебесья и опять закрыл их.

Два дня лихорадки — два дня детской беспомощности. Ручеек, клочок травы, попона, самодельная подушка и неподвижность под лучами палящего солнца. Он с усилием попытался пошевелиться, ибо сквозь сомкнутые веки пробивался свет, но остался лежать тихо и неподвижно.

Рядом упал камешек.

Ричард направлялся к нему, наловив рыбы, с улыбкой наблюдая за реакцией брата. Лаймонд, моментально открыв глаза, не улыбнулся в ответ, когда Ричард подошел вплотную.

Кожа Ричарда, смуглая от природы, покрылась темным загаром, волосы выгорели на солнце. После пяти дней жизни под открытым небом его рубашка и рейтузы уже не выглядели особенно презентабельно, легкие туфли, которые он достал из багажа, превратились в опорки, а единственная сменная сорочка была надета на брата.

Эти неудобства, казалось, ничего не значили для Ричарда. Он помахал рыбой и подмигнул Лаймонду:

— Ну как тебе, удобно?