Страница 5 из 56
— Дуська, ты что бегишь по сцене, как ленивая кобылешка?! Ты взбрыкивай ножкой, взбрыкивай!
— Я же взбрыкиваю, бабушка Лизавета!..
— Разве так взбрыкивают?! Ты взбрыкни да притопни! Для чего тебе красные сапожки колхозом куплены? Бей об пол покрепче, не жалей колхозных подметок!
Или:
— Илько, ну чего ты, как дурной гусак перед девкой выступаешь? Разве такой выходкой ты ее, гадючку, ухватишь? Ты на нее веселей наступай, грозно, гоголем. Обожди, я покажу!
Она, кряхтя, выходит на сцену и показывает, как надо наступать на гадючку девку грозным и веселым гоголем. Багровый от смущения Илько в голубой черкеске и алом бешмете чешет, криво улыбаясь, затылок, девчата и парни смеются, а бабка Лизавета, умильно щурясь, говорит дипломату-руководителю ансамбля (он стоит в кулисе и делает вид, что ничего такого не произошло, все нормально, все в порядке):
— Извиняйте уж, пожалуйста, Василий Архипыч, за то, что я вмешиваюсь в вашу прегоративу!
В ансамбле у нее есть союзница и верная поклонница Сима Безручко, тоже потомственная казачка, белокурая, крепкая, как орешек, девушка с ангельски хорошеньким личиком, с черными агатовыми глазами, полыхающими вполне бесовским жаром. Бабка Лизавета любит Симу за плясовую удаль, подчиненную, однако, таинственным законам подлинного изящества, никогда не переходящего в разнузданную, наигранную бойкость, за ее высокое, чистое сопрано, за смелый, прямой нрав. Кстати сказать, Сима Безручко неизменный комсорг ансамбля.
Бабка Лизавета Жерделиха говорит про Симу так:
— Симка аккурат как я, когда была молодая, только она беленькая, а я чернявенькая.
Я говорил уже, что слава ансамбля «Зерно» докатилась до Москвы и он был приглашен на гастроли в клубах столицы.
Вся Батьковская вышла провожать своих артистов. На перроне станичного вокзала построился духовой оркестр того же Дворца культуры. Мальчики с красными пионерскими галстуками на тонких шейках, с лицами, такими многозначительными и философски глубокомысленными, какие бывают только у музыкантов-духовиков, когда они дудят в свои трубы, непрерывно шпарили торжественные марши. Солнечные блики плясали на пылающей меди их инструментов.
Ну конечно, бабка Лизавета Жерделиха была тут же. Она расцеловалась с Симкой Безручко, попрощалась за руку с Василием Архиповичем, пожелала всем «ни пера, ни пуха» и ушла, не дождавшись отправления поезда, — боялась, что разволнуется и расплачется, когда состав тронется, не хотела, чтобы люди увидели ее слабость.
В Москве гастроли батьковского ансамбля «Зерно» проходили с большим, настоящим успехом. Заключительный концерт ансамбля на сцене одного из крупных столичных клубов был даже включен в программу телевидения.
...В фойе станичного Дворца культуры, где стоит новенький «Электрон» набралась, тьма народу. Пришла и бабка Лизавета, села на услужливо поданный ей кем-то стул, поставила прямо перед собой батожок и так сидела, скрывая волнение, прямая, недоступная, молчаливая: ожидала начала выступления «своих пострелят»— так она называла колхозных артистов, когда бывала ими довольна.
Наконец диктор объявил то, что положено было ему объявить, и на экране возникла пустая сцена с разрисованным задником. Сидящие в фойе станичного Дворца культуры дружно ахнули, когда рассмотрели этот задник. Расписан он был в условной манере, легким стилизаторским штрихом. Тут были все обязательные атрибуты украинской деревенский старины: колесо от телеги, плетень с нацепленными на колья глиняными глечиками и макитрами, клуня под соломенной крышей, одинокий подсолнух.
Кто-то рассмеялся, кто-то тихо ругнулся. Потом все заговорили разом:
— У нас людей в поле на работу в городских автобусах возят, а они тележное колесо вспомнили!
— Соломенных крыш в станицах днем с огнем не найти!
— И плетней таких давно нема!
— И горшков таких никто не держит!
А затем все оглянулись на бабку Лизавету, ожидая, что скажет ревнительница кубанской казачьей старины.
Бабка сказала просто:
— Вернутся они до дому, я с Василием Архипычем по-своему поговорю, а Симке все косы повыдираю.
Смотреть передачу не стала, поднялась и пошла к выходу, сердито постукивая батожком..
Свою страшную угрозу насчет выдирания кос бабка, конечно, в исполнение не привела, но допрос с пристрастием Симе Безручко учинила. И Сима рассказала бабке Лизавете все как было.
— Мы, бабушка Лизавета, оказались в безвыходном положении! Приезжаем на концерт загодя, нас встречает директор клубам такой весь мягкий и потный, и объявляет: «Идите скорей на сцену, я вам покажу ваше оформление. Я заказал задник для вас одной начинающей талантливой художнице». Василий Архипович ему говорит: «А почему вы нам предварительно не показали эскизы нашего оформления?» — «Времени не было. У нас в Москве свои темпо-ритмы. Да вы не беспокойтесь, у нее получился не задник, а конфетка!»
Бежим в темпо-ритме на сцену. Я, бабушка Лизавета, первая сказала — ребята не дадут соврать! — что мы на этом конфетном фоне выступать не будем. Директор весь побледнел и сказал: «Друзья, это невозможно. Расход мною уже сделан, деньги художнице уплочены, с минуту на минуту приедут телевизионщики, а у них такие темпо-ритмы, что даже мне за ними не угнаться. Надо выступать». И тут еще эта художница — худенькая такая, в шелковых брючках — ревет в три ручья. «Я, говорит, в условном стиле работаю». Я ее спросила: «Вы в кубанских станицах, девушка, когда-нибудь, бывали?»— «Нет!» - «А вообще в деревне?»— «Когда училась в институте, нас на картошку возили». Мне, бабушка Лизавета, ее даже жалко стало, она девушка в общем-то симпатичная и способная, я ее к нам в Батьковскую пригласила погостить, пусть приедет, посмотрит, как мы живем, это ей полезно. Ну что нам оставалось делать? Я сказала ребятам: «Мы сегодня должны петь и плясать как боги. И даже немножко лучше. В этом наше единственное спасение. Примите мои слова как комсомольское поручение!»
— Люди, которые передачу смотрели, говорили, что вы пели и плясали на «отлично» тогда! — смягчившись, сказала бабка Лизавета, прекращая неприятный разговор.
...Был я недавно в Батьковской, видел там и знаменитую бабку Лизавету Жерделиху, и дипломата Василия Архиповича, и Симу Безручко, белокурую красавицу с черными бесовскими глазами, и бравого Илька — он научился наконец наступать на партнершу грозным гоголем, и других героев этой простой истории, которая показалась мне, однако, занятной и в чем-то поучительной.
После концерта — дивный был концерт! — посидел я с колхозными артистами за богатым колхозным столом, пиво-мед пил, по условным усам, текло, а в безусловный рот попадало.
Этой старой присказкой я и закончу свой рассказ.
Благие порывы
Мы встретились с Волосуевым случайно на улице, и я имел неосторожность задать ему самый банальный вопрос:
— Куда думаете летом поехать отдыхать?
— Вас это действительно интересует? — ответил мне Волосуев вопросом на вопрос и посмотрел на меня испытующе.
Неловко было признаться, что проблема летнего отдыха Волосуева меня мало волнует, и я сказал, что поскольку сам для себя лично эту проблему еще не решил, постольку творческие поиски моих знакомых в этом направлении для меня не безразличны.
— Тогда давайте зайдем в эту «стекляшку», посидим, чего-нибудь выпьем и поговорим на эту тему! — предложил Волосуев.
Я согласился. Мы зашли в кафе, почти пустое, и сели за один из свободных столиков. Официантка с пухлым сонным лицом, сидевшая в дальнем углу, поднялась, сунула в кармашек своего фартучка щетку, которой она расчесывала свои русалочьи кудри, подошла к нам, бросила на стол меню в роскошной глянцевой обложке и сердито сказала:
— На меню не надейтесь, выбирайте только из холодных закусок, у нас плита на ремонте.
— А пиво есть? — спросил Волосуев.
— Пиво есть, но на холодное не надейтесь.
— Холодильник на ремонте? — поинтересовался Волосуев.