Огненная вьюга

С приходом в деревню лыжников, по согласованию с колхозниками, организовали комендантскую службу: из деревни никого не выпускали, а пришедших из соседних деревень задерживали, чтобы исключить утечку сведений о появлении отряда.

С этой же целью решили на следующий день никаких крупных активных действий не проводить, а ограничиться лишь разведкой.

Жители радостно встретили разведчиков, одетых в форму бойцов Красной Армии. Старики и старухи не стеснялись слез. Детвора во все глаза рассматривала бойцов, их новенькое оружие. Ведь до этого оккупантам удалось в какой-то степени внушить жителям, что Красная Армия разбита, а Москва вот-вот падет.

Разведчики хорошо отогрелись в жилых домах. Туда, где они разместились, колхозники несли все, что припрятывалось ими на черный день. Сами живущие впроголодь, они приносили кто краюху хлеба, кто чугунок вареной картошки, кто кусочек сала. Выкладывали все прямо на столы, за которыми сидели дорогие гости, просили:

— Отведайте, родненькие наши, откушайте… Радость-то какую нам принесли!

Так было и в избе, где разместились командир с комиссаром.

— Погодите немного, дорогие, — говорил в ответ Огнивцев. — Придет к вам настоящая радость. Это пока еще не день вашего полного освобождения, но он не за горами. Лед тронулся, пройдет недельки две и Подмосковье будет очищено от фашистских псов. Наши войска перешли в наступление, и фашисты отступают, неся большие потери.

— Спасибо, милые, за хорошие вести… До прихода главных сил хоть поглядим на вас, порадуемся, что есть в нашей армии такие молодцы.

— А какие слухи доходили до вас в последние дни?

— Всяко было, — ответила хозяйка избы, сгорбленная старушка в деревенском сарафане и клетчатой юбке-паневе. — Кто что гомонит. Особенно германские индюки расшипелись: «Русс капут! Москва капут! Сталин капут!»

— Старосты, полицаи в ваших деревнях есть? — спросил Огнивцев.

— Не-е, что вы! Мы без старосты. Да и не только мы. Почитай, во всей нашей округе нет ни старост, ни полицаев.

— Это чего же! Или немцы не устанавливали «новый порядок»?

— Видать, им не до того было. В Москву, вишь, спешили, ироды… Да и среди наших-то, колхозных, разве найдешь иуду, христопродавца…

Сидевший на печи, свесив босые ноги и приставив к уху ладонь совком, седой старикашка, не разобрав толком, о чем разговор, живо затараторил:

— Вот, вот… Я про то нашим бабам толкую. Еще в писании сказано — геенна огненная будет ироду, гнев божий падет на супостата…

В избу вошел радист с рацией на плечах. Лихо бросил к виску ладонь:

— По вашему приказанию прибыл.

— А ну-ка, дружище, дай людям послушать голос Москвы.

— Есть, товарищ комиссар!

Радист поставил рацию на лавку, растянул антенну, пощелкал тумблерами… Сквозь шорох помех, обрывки музыки, треск морзянки вдруг прорвалось как по заказу: «…Говорит Москва! От Советского Информбюро…» Знакомый всем, близкий голос Левитана, словно голос самой Родины, возвещал на весь мир: «Москва жива, Москва стоит, Москва борется, Москва победит!»

Женщины кинулись обнимать друг друга, а дедок довольно-таки шустро соскользнул с печи и начал обнимать и целовать командира и комиссара.

Хорошо в теплой радушной деревне, да пусто становится в солдатских вещмешках и «закромах» Кожевникова.

Шевченко и Огнивцев думали непростую думу. Продовольствие на исходе, но обращаться с просьбой о помощи к селянам не стали. Они видели, что те и так от души делились последним, но прокормить отряд они, конечно же, не могли.

— Надо было больше просить «НЗ», — с досадой сказал Шевченко. — А то постеснялись, поскромничали…

— А как не стесняться, если на складах, ты же видел, харчей кот наплакал, — ответил комиссар. — Командному составу необдирное просо выдают по продаттестатам. Да и «НЗ» на весь рейд не растянешь. У наших ребят аппетит — будь здоров!

— Что ж, надо обратиться за помощью к жителям ближайших деревень и установить связь с партизанами. Без них не обойтись. Как говорят наши хозяева, более богатые и менее пострадавшие от немцев — это деревни Савино, Марьино и Теплово. Колхозники с нами, безусловно, кое-чем поделятся. Окажут помощь и партизаны. Кроме того, сможем получить от них достоверную информацию об обстановке в нашем районе, о противнике и его прислужниках.

— Согласен с тобой, командир. Я думаю, что в деревни следует послать разведчиков немедля, а поисками партизан займемся завтра.

— Быть посему, — ответил Шевченко.

— Но в таких лесах при сильном морозе и глубоком снежном покрове найти партизан не так просто, — сказал с сомнением комиссар.

— А мы наугад по лесам искать их не будем. Есть тут у меня на примете один старичок, бывший буденновец. Словоохотливый такой грибок-боровичок, но и осторожный. Я с ним переговорил, когда во взвод Брандукова заходил. Так вот, когда я его напрямую спросил о партизанах, он притворился глухим, ничего не понимающим. «Не знаю я, — бормочет, — ваших делов не знаю и не ведаю…» И словно вскользь обронил: «Это однорукий сержант-пограничник Иван Петрович, тот да, в военных делах разбирается… А я ни при чем…» Хитрюга старик. Возьми-ка ты его на себя, комиссар.

— Кого?

— Да этого, как его? Ивана Петровича. Из старика и ты больше ни одного слова не вытянешь.

— Договорились, попробую.

— Ну, а теперь и нам с тобой пора вздремнуть, дорогой мой комиссар.

— Не получится, пожалуй. Мне надо…

— Никаких возражений, Иван Александрович. Ты и так уж вымотался до предела. Свалишься, что я без тебя буду делать! — шутливо толкнул друга в бок капитан.

14. ИСПОВЕДЬ ПРЕДАТЕЛЯ

Отряд, как и было намечено, еще до рассвета оставил деревню Поспелиха. А командир с комиссаром и бойцы патрульной службы задержались в ней. И вдруг над деревней на бреющем полете, рассыпая обвальный грохот, пронесся «мессершмитт». Раздалась длинная звенящая пулеметная очередь. От нее пострадала одна старушка, которая шла от колодца, неся на коромысле два полных ведра. По иронии случая, пули пробили ведра и, к счастью, не задели старую женщину. Но от испуга она упала и вся вода вылилась на нее. В мокрой шубейке, взволнованная и сердитая, вбежала она в избу, где все еще находились командир и комиссар:

— Ой, мамоньки! Какую посуду разбил, чтоб он сгорел! В чем воду теперь носить. И откель его черти принесли? Знать, с самого Берлину прилетел. Тутошних, вы сказывали, всех расколошматили.

— Не всех, бабуся, не всех. Бить, как надо, только еще начали, — подводя старуху поближе к печке, отвечал командир. — Грейтесь-ка, обсыхайте да скажите, с какой стороны самолет летел?

— Оттель, милый, оттель, с той стороны. — Старуха показала рукой. — Чуть не порешил окаянный, чтоб ему ни дна, ни покрышки. И не только по мне стеганул, а, кажись, и по одному вашему, что на лыжах в лес бег.

— Кто это мог быть? — встрепенулся командир.

— Да там за околицей на лыжах один бег. Может, и не ваш, а кто из наших, деревенских.

— Он?

— Что за чертовщина! — вскипел командир. — Ведь было приказано никого из деревни…

Шевченко выскочил на кухню и крикнул старшему патрульной службы:

— За околицей лыжник! Немедля догнать и доставить сюда.

— Есть! — раздалось в ответ.

Шевченко вернулся в комнату.

— Я считаю, комиссар, появление вражеского самолета не случайным явлением. Ищут нас, всерьез начали искать.

— Я тоже так думаю, — ответил Огнивцев, обуваясь. — Да это и не удивительно.

— Прочесывают с самолета деревни, — продолжал Шевченко. — Авось кто с испугу выскочит и раскроет себя…

— Ну, это дешевый прием. Наших ребят на него не поймать, — сказал комиссар. — Бомбы будут под окнами рваться — не выбегут. Так приучены. Да и мы в дневное время, как правило, находимся в лесах. Вот только мы с тобой чуток сегодня задержались…

— А может, кто и сдрейфил, драпанул? — задумавшись, сказал Шевченко. — Нет… Не должно.