Страница 21 из 33
Белоусов выпрямился, поставил к стене костыли.
- Буду летать.
- Видишь ли… - начал Сербин, но Белоусов прервал:
- Извини, товарищ полковник. Думаешь, я самоубийством в воздухе хочу покончить?
- Погоди, Леонид…
Но Белоусов не слушал:
- Если б жить надоело, вот мой пистолет. Черта с два! Я жить хочу, жить и драться. За отца, убитого немцами в Карпатах, за то, что жену и дочь в санитарном поезде немцы бомбили. А я сам?
- Все балтийские летчики мстят за тебя…
- А-а, понимаю и благодарю… Есть, мол, здоровые и молодые, так куда мне соваться?..
Они не заметили, что больше часа стоят у штаба.
- Я должен летать,- наконец, упрямо заключил Белоусов, и полковник понял, что этот неистовый человек, гроза "мессершмиттов" и "юнкерсов", будет летать. Непременно будет!
Они вдвоем прошли к командующему. И здесь почти дословно повторился все тот же разговор.
Белоусов был непреклонен:
- Я должен летать! Я буду летать…
И ему поверили. Да как поверили! Начальник штаба дивизии гвардии подполковник Петр Львович Ройтберг на приеме у начальника штаба ВВС даже обещал свою "голову положить на плаху", если Белоусов сломает машину.
На учебный аэродром Леонид Георгиевич улетел с бумагой, на которой стояла короткая виза командующего: "Ввести в строй".
Как он снова поднялся в воздух? Сначала пришлось учиться ходить по земле - без костылей. Затем прошел весь путь учлета - от "ПО-2" до сложных боевых машин.
Вот только короткие выписки из журналов дежурных офицеров.
12 июля 1944 года - двенадцать полетов.
15 июля - десять.
19 июля - шесть.
Летчик, обретя крылья, безудержно носился в голубой бездне воздушного океана, делал "бочки", "штопор", "иммельманы" - делал все, на что способна была машина и, как говорили боевые друзья, - чуть больше. Делал то, что трудно дается людям с безукоризненным здоровьем. И уже в части снова брали с него пример, инструкторы говорили молодым пилотам:
- Э-э, дорогой, что ты летаешь, как на метле? Видел, как майор Белоусов летает? Учись!
Воля вернула Белоусова в авиацию, подняла в воздух, и он снова вступил в бой за нашу Советскую Родину. Вдоль и поперек излетал он просторы Балтики, ее спокойное и бурное, солнечное и пасмурное небо.
Никаких скидок не принимал Белоусов. Если требовал приказ, он, как и в сорок первом, три, пять раз поднимался в воздух. Вел разведку, воздушные бои, сопровождал штурмовики… И каждый знал: майор своим ястребком прикроет, скорее жизнь отдаст, чем позволит врагу сбить товарища.
Мечтою летчика было встретить победу на вахте. Так и случилось - в воздухе, на своем гвардейском истребителе встретил Белоусов радостный день 9 мая 1945 года.
Навсегда связал себя Леонид Георгиевич с авиацией. Когда отгремели бои, коммунист Белоусов пришел в Ленинградский аэроклуб и стал учить комсомольцев летному делу. И по сей день в разных концах нашей страны десятки учеников старого гвардейца охраняют воздушные рубежи Родины.
В 1957 году, через двенадцать лет после победы, Президиум Верховного Совета СССР присвоил Леониду Георгиевичу Белоусову звание Героя Советского Союза. "Правда" писала тогда: "Советские люди преклоняются перед героическими подвигами этого человека. Пусть же слава о нем облетит всю страну, пусть вся жизнь его послужит вдохновляющим примером для нашей молодежи".
…В то время я служил на Тихом океане. Получил ночью телеграмму: "Срочно вылетайте в Ленинград писать о Белоусове". На военном самолете в Хабаровск. Сразу - на реактивный лайнер и вечером того же дня жал руку Леониду Георгиевичу, его верной подруге жизни - жене. На столе - груда писем и телеграмм. Тысячи незнакомых людей поздравляли Белоусова. И сотни тех, с кем крыло в крыло сражался Леонид Георгиевич. Писали Романенко, Сербин, Борисов, Голубев, Ройтберг и многие, многие другие…
Белоусов уже к этому времени не сидел за штурвалом самолета, но летал часто - то по местам былых сражений, то к молодым балтийским летчикам.
Я спросил:
- Скажи, Леонид, откуда у тебя силы для такой беспокойной жизни?
- На этот вопрос коротко не ответишь, - улыбнулся Белоусов. - Но если ты имеешь в виду энергию, то не забывай, что у меня неплохая закалка. Правда, в своих спортивных победах выше масштаба эскадрильи не поднимался, но ведь и занимался я спортом не ради славы, а чтобы лучше исполнять воинский долг. - Помолчав, он лукаво спросил: - Ты, между прочим, с чего начинаешь день?
Застигнутый врасплох, я стал вспоминать.
- А я - с зарядки, - засмеялся Леонид Георгиевич, - и тебе советую.
Недавно мы вновь встретились с Белоусовым. В большом зале одного из ленинградских театров собрались балтийцы - ветераны Отечественной войны. Белоусов вошел в зал, когда большинство летчиков, штурманов, стрелков-радистов, инженеров, техников и мотористов уже сидели на своих местах. Его позвали в президиум, в первые ряды. Но Белоусов отказался. Искал кого-то. И вдруг увидел в амфитеатре друзей из 4-го гвардейского и, твердо ступая, зашагал к тем, с кем был рядом в суровое время войны.
И в бою, и в славе он остается с товарищами, стоит с ними в одном строю.
А. КУЛАКОВ,
Говорят, что стиль руководящего работника и даже его характер легко определить по атмосфере в его приемной. В здании Комитета по физической культуре и спорту БССР я увидел несколько дверей с табличкой "Приемная". Но чьи они, указано не было, и я вошел наугад.
- Ливенцева? - спросила девушка-секретарь и показала на дверь, не осведомившись, кто я такой и какое у меня к председателю комитета дело.
Я попал в небольшой кабинет, просто обставленный. Не было в нем ни стеклянных шкафов с призами, ни кубков, ни вымпелов. И я невольно вспомнил другие кабинеты, в которых мне случалось бывать. Люди, сидевшие в них, управляли развитием спорта в масштабах куда меньше республики, но приемные их были похожи на зал ожидания, а кабинеты - на выставку спортивной славы, но не на рабочее место.
Герой Советского Союза Ливенцев - председатель Комитета по физкультуре и спорту Белоруссии, депутат Верховного Совета БССР, кандидат в члены ЦК КПБ. Но, как я сам наблюдал и слышал от давно знающих его людей, совершенно не подчеркивает своего положения. Он прост в общении, в манерах, в одежде. Просты и порядки в его кабинете. Но во всем, что касается дела - любой мелочи, - он строг и требователен в равной степени к себе и к другим. Отсюда, конечно, и авторитет. Когда у Ливенцева назначено совещание, никто не рискует опоздать хоть на минуту.
Заместитель Ливенцева Герман Бокун говорит:
- Мы даже не спорим между собой. Не получается! У нас в комитете вообще принято советоваться друг с другом. Вы же видите, какая у нас товарищеская атмосфера.
И правда, ее чувствуешь сразу. Я подолгу бывал в кабинете у Виктора Ильича, и меня всегда подкупала та непринужденность, я бы сказал даже веселость, с какой обсуждаются здесь дела. Не замечаешь, как проникаешься интересом к ним, хотя за несколько минут до этого они тебя совершенно не волновали. Ну, например, такие, как колхозная спартакиада республики, которую решено провести в отдаленном и еще совсем недавно отсталом колхозе в глубине вековых Пинских болот.
Уже вскоре задаешь себе вопрос: "Но ведь для чего-то так нужно?" - и начинаешь понимать, что это - здорово, это очень хорошо, когда из крупных центров соревнования передвигают на периферию.
Что-то от спокойной, я бы сказал смелой, лаконичности бывалых людей, привыкших с улыбкой встречать любое трудное дело, незримо присутствует в кабинете… И тогда, наконец, пристальнее приглядываешься к самому председателю, стараясь представить его в иной обстановке. А что этот человек немало повидал на своем веку - это чувствуется сразу, с одного взгляда.